Впрочем, рядом со смеющейся и ласковой как котенок Маргери и благосклонной Элейной, вполне удовлетворенной результатами проведенного Койаниссом ремонта крыши, забора и покраски дверей, все это представлялось мелкими и ненужными частностями. Пироги с грибами, аромат которых пропитывал весь дом снизу доверху, явно были куда более материальны, чем самые сильные страхи мира.
Все началось с пустяка. Как-то ночью Койанисс протянул руку, чтобы обнять жену, и обнаружил только пустую подушку. Звать ее в глухую полночь казалось дурацкой затеей — скорее всего, он получил бы нагоняй от Элейны и разбудил дочь — поэтому маг повертелся еще пару минут и незаметно для себя заснул, Элейны так и не дождавшись.
Утром календарь показывал пятое октября. Скорее всего, это был тот редкий случай, когда маг видел правильную цифру, если считать, что он приехал двадцать девятого сентября и прожил с семьей неделю.
За окном зарядил мелкий дождь и Койанисс, обычно не ленившийся встать пораньше и хоть чем-то помочь Элейне по хозяйству — из кухни она его гоняла не как дворянская дочь, а как крестьянка, но от того, чтобы он натаскал воды или порубил дрова, не отказывалась — лежал в постели, слушал шум капель, бьющихся о стекло, и не думал ни о чем конкретном. Мысли ворочались тяжело. Ну осень, ну отпуск, ну обманул судьбу — наверное, в мире и не такие чудеса случались.
— Поданные Его Величества так себя не ведут! — резко сказала — почти прикрикнула — Элейна снизу.
— Я не хочу, — захныкала Маргери.
«С уроками они что ли что-то не поделили», — подумал маг, а потом его буквально подбросило от звука затрещины.
Маргери снизу заревела.
Койанисс мигом выкатился из кровати, на ходу впрыгивая в халат. Нет, в воспитательный процесс он не лез никогда — жене виднее, чему учить и как воспитывать дочь. Уж точно она знала об этом больше, чем даже не окончивший школы и не прочитавший ни единой книги, кроме учебных пособий, сын дворовой девки из глухой рэдской деревушки. По сути, он умел только хорошо считать и вовремя молчать. Но затрещины всегда казались ему наихудшим методом вбивания любых знаний в головы. Они даже для того, чтобы выбить дурь, не всегда годились.
— Девочки, вы что?
Элейна и Маргери оглянулись на него совершенно синхронно. И да, одна щечка у Марегри была краснее другой.
— Немедленно приберись, — ледяным тоном проговорила Элейна.
Дочка, шмыгнув носом, опустилась на пол и стала быстро собирать рассыпанные карандаши.
Койанисс, долго не думая, присел рядом и стал ей помогать. Он никогда не спорил с Элейной. И любил он ее всегда. Нравилась она ему, правда, не всегда.
— Пусть все сделает сама!
— Элейн, я не думаю, что это такой принципиальный вопрос, чтобы ссориться, — как мог мягко сказал маг. — Это просто рассыпанные карандаши.
— Это непорядок. Бардак. Грязь, — отрезала Элейна. Койанисс уже хотел пошутить, что с такой склонностью к глобальным обобщениям из жены вышел бы неплохой вероятностник, но что-то в ее тоне заставило его насторожиться.
— Прости, милая, что?
— Я сказала, пусть уберет сама. Хорошие подданные Его Величества не мусорят. Они поддерживают порядок — в стране, в городе, в доме, в головах.
«Сегодня не убрал ты карандаш, а завтра родину продашь», — мысленно фыркнул маг. Он не был патриотом. Элейна, вроде бы, тоже такой дурью не страдала. Что-то на нее нашло.
— Хорошо. Я просто помогаю поддержать порядок в отдельно взятом доме.
Элейна скрестила руки на груди и ледяным тоном процедила:
— Ложь. Тебя никто не обвинял ни в чем.
Койанисс удивленно поглядел на жену. Он в жизни не высказывал ей никаких претензий на предмет ухода за домом — да и вообще никаких претензий, какие могли быть претензии у рэдского мага к аэрдисовской дворянке, вышедшей за него замуж и родившей ему дочь — а больше сюда никто не заходил. Уж точно не молочник, привозящий им продукты по средам, учил Элейну родину любить и дом блюсти.
— Элейн… Милая, ты о чем? Тебя никто ни в чем не обвиняет, ты прекрасная подданная…
Жена только усмехнулась:
— Тебе легко говорить. Тебя никогда не бывает дома. Особенно когда ты нужен дома.
— Я не понимаю…
— Поймешь, — посулила Элейна. — Маргери, да собери ты уже эти бесовы карандаши!
Койанисс ощутил дурноту. Не страх, не волнение, а именно легкое головокружение, как будто ему не хватало кислорода. Маг, не вступая в дальнейшую полемику, вышел на крыльцо и облокотился о перила.
Зимние розы цвели и почти светились на фоне серого дня. Чистые, как первый снег. Холодные. Чужеродные. Нездешние. Лишние. Такие же лишние как он сам.
— Я сказала — сядь и рисуй! — донеслось из-за приоткрытой двери.
Маргери внутри старательно заскрипела грифилем.
Койанисс слушал монотонный скрежет, отдававшийся в висках. И думал, что где-то что-то сделал не так.
Ночью Элейны в спальне снова не оказалось. Койанисс коснулся подушки жены, ожидая, что почувствует тепло. Подушка была холодной, даже несмятой.
Маг отвернулся и закрыл глаза, надеясь уснуть. Легче было заснуть и не думать, чем проводить в голове совершенно лишние и ненужные параллели между вещами, которые связаны быть просто не могли. Элейне некуда деться ночью из дому — кругом лес, густой, черный, враждебный. Она и днем-то туда никогда не рвалась. Возможно, просто пошла к Маргери. Дочь могла увидеть кошмар и позвать ее, вот Элейна и ушла.
«Ты вообще уверен, что она приходила перед тем, как уйти?»
Койанисс уверен не был. К восьми часам вечера его голова начала трещать так, что он буквально уполз наверх, не слушая причитаний Маргери. Дочь бросила ему вслед, что папа скоро уедет и все равно отказывается с ней играть, а ведь она полгода вела себя хорошо. В общем, поднимающемуся по лестнице Койаниссу хотелось сдохнуть, но получилось только заснуть — как провалиться.
А еще в доме не шли эти бесовы часы. Как маг ни бился и ни подзаводил их — два дня назад встали намертво. Койанисс, все больше нервничая, слушал глухое уханье сов и тишину дома, мертвую такую тишину, без тиканья, без шагов, без дыханья. Ему в голову лезли рэдские страшилки о людях, запертых в доме на холме, где не слышно шагов, не наступает рассвет и в старинных мутных зеркалах отражаются только мертвые, а живые — не отражаются. Маг, конечно, был слишком взрослым, чтобы бояться такой чуши — если уж на то пошло, он боялся совершенно определенных и других вещей — поэтому ощущал все возрастающее глухое раздражение. Ему было не пять лет. А он как дурак забился под одеяло в собственном доме и ждал рассвета, как избавления.
Маг выскользнул из постели, накинул халат и, ориентируясь больше на осязание, чем на зрение, пошел к дверям. Пол тихо поскрипывал под мягким ковром.
Газового освещения в лесной дом, конечно, не провели. Обычно Элейна просто оставляла на площадке второго этажа масляную лампу в стеклянном плафоне, чтобы ночами имелся хоть какой-то свет. На этот раз лампа не горела, хотя стояла на своем месте. Койанисс пошарил рядом в поисках спичечного коробка, ничего не нашел и стал на ощупь спускаться по лестнице, держась за перила. Маргери спала на первом этаже, через стенку от кухни, в самой теплой комнате. Маг замер перед закрытой дверью, прислушиваясь.
Ничего. Ну ровно ничего. Ни единого проклятого звука в темноте.
— Элейна? — тихо спросил Койанисс.
Тишина.
Маг осторожно толкнул дверь, та подалась и поехала внутрь, мягко клацнув смазанными петлями. Внутри было так же темно, как и снаружи. Льющегося в окно рассеянного света хватало ровно для того, чтобы понять — Элейны у кровати нет. И вообще нигде в комнате нет. Как и Маргери. Ровно застеленное покрывало — и все.
«Чушь какая-то».
Койанисс несколько раз сморгнул, но картинка не изменилась. Разве что он стал видеть чуть резче и разглядел какие-то листки, валяющиеся на полу. Маг тенью проскользнул внутрь и наклонился над находкой. Брошенный, как будто в спешке, альбом, рассыпанные карандаши, частью укатившиеся под кровать.
