— Ну, Адель, прощай.

Адель жалобно зашипела.

Магрит стало совестно. Бесы знали, когда Наклз вернется — завтра, послезавтра, а то и никогда — а бедной твари куковать на подоконнике и мучиться голодом и одиночеством. Маг, в конце концов, имел право жить и умирать как ему нравится, бедную же Адель никто не спросил.

Решение созрело быстро.

— Адель! Слышишь, тварь гнусная, у меня к тебе серьезный разговор. Обещаешь не кусаться? Если пообещаешь, я тебя к Греберу отнесу.

При имени Гребера шипение мухоловки сделалось громче и, пожалуй, перестало быть грустным. Видимо, вспомнила, как тот ей наливал.

Маргит не то чтобы очень сильно торопилась — у нее не было ни билета, ни четкой идеи о том, куда и как ехать: она разрывалась между желанием махнуть к Миклошу, рациональным советом Наклза не позорить драгуна притащившейся за ним на фронт юбкой, а также великим делом освобождения Рэды от калладских захватчиков и привязанностью к некоторым из этих самых захватчиков. Иными словами, могла ехать на все четыре стороны. Поэтому большой беды бы не вышло, потрать она лишний час и занеси Греберу обездоленную мухоловку.

— Слышишь, злая злюка, попробуешь меня укусить — прям на улице оставлю! — в последний раз пригрозила Магрит вроде бы ведущей себя прилично мухоловке, с опаской подхватила горшок — тяжелый, между прочим, уж никак не легче Матильды — и целенаправленно поволокла свою ношу в сторону дома Дэмонры.

Вся абсурдность этой идеи сделалась понятна Магрит, когда та прошла уже почти весь путь — благо, недолгий — и поворачивать назад, не проверив, стало глупо. Конечно, Греберу не обязательно было сидеть дома вечером. Он мог сидеть где-нибудь в чайной, или гулять, или вообще уйти по делам на другой конец города. И вообще, не факт, что он до сих пор жил в особняке Дэмонры — нашелся бы у него где-то и свой угол.

С первого же взгляда на дом Дэмонры, Магрит поняла, что здесь никто не живет и, наверное, жить не захочет. Двухэтажный особняк темно-серого цвета с остроконечной крышей и мансардой, больше напоминавшей башню злого волшебника из сказки, никогда не производил впечатления уютного места, скорее он выглядел мрачновато-величественно и, на вкус Магрит, очень по-калладски. От подчеркнуто холодного шика в духе великой кесарии не осталось ничего. Рэдка удивленно смотрела на свороченную оградку: кому она помешала — представить было трудно, высотой она взрослому человеку по колено, и все равно кто-то не поленился ее разломать. Дорожка к крыльцу тонула в палой листве, словно дворник сюда не заходил последний месяц. А дальше все было совсем плохо: окна первого этажа зияли выбитыми стеклами, а стены обильно исписали.

Магрит помнила как сейчас, что раньше на стене тоже имелась надпись, длинная, но одна, и та мелом: «Осторожно! Злой полковник!»

Новые художества оказались куда менее невинными. После третьего принципиально незнакомого слова и, наверное, десятой «курвы» Магрит перестала читать. Крыли неведомые художники Дэмонру по-всякому, изобретательно и, на взгляд Магрит, очень несправедливо. Что бы она о калладском ура-патриотизме и его носителях ни думала, а Дэмонра все же не была ни убийцей детей, ни кровосоской, и даже «драной буржуйкой» вряд ли являлась. Не то чтобы она купалась в роскоши и вряд ли купалась бы в крови. Наклз — уж на что холодный и бездушный — и тот не связался бы с человеком вроде генерала Рагнгерд. На Дэмонры, скорее всего, вешали грехи ее матери, а не ее собственные грехи. Впрочем, тени от них были длинные и черные, хватило бы на много поколений.

Кривые надписи на стенах — злые, с ошибками — почему-то заставили Магрит вспомнить день своего возращения в Каллад, когда она ехала в поезде мимо длинного грязно-серого забора. Но там бранились на рэдди, а здесь — на морхэн. Наверное, хорошо вышло, что Дэмонра всего этого не увидела. Вряд ли это был Каллад, к которому нордэна привыкла — к выбитым окнам и грязным выражениям в кесарской столице даже Магрит не привыкла — и уж точно это не был Каллад, который она так любила.

Парадные двери — парадными они теперь оставались разве что по названию — переколачивали крест-накрест две толстые доски. На месте вырванных бронзовых ручек чернели неаккуратные дыры.

Вряд ли Гребер допустил бы такое, будь он здесь.

Гнида снова зашипела, тихо и жалобно, наверное, ей тоже не нравилось.

— Ясно. Ладно, возвращаемся, так и быть, я посижу с тобой, пока не вернется Наклз, — голос Магрит был куда более бодрым, чем она сама. Рэдка не чувствовала уверенности, что они с Аделью Наклза дождутся и еще меньше, что, дождавшись, она сможет вот так без объяснений уехать. Хотя кому еще нужны объяснения, уж точно не Наклзу.

Обратный путь занял существенно больше времени, потому что руки у Магрит уже начали затекать, и она часто отдыхала, встав у обочины и опустив горшок на землю. Гнида обшипела троих прохожих, совершенно недвусмысленно попыталась атаковать залаявшую на нее крошечную собачонку — та, взвизгнув, отлетела прочь, когда створки-челюсти клацнули у самого ее носа — и печально свернулась в горшке. Может, мерзла. Магрит, прокляв свои «блестящие» идеи, морщилась и волокла ношу дальше.

У дома Наклза ей открылась картина на свой манер потрясающая. Наклз сидел прямо на крылечке, как какой-нибудь рэдский крестьянин, и курил. Это еще в какие-то рамки реальности влезало, хоть и со скрипом, но маг к тому же поседел чуть ли не на полголовы. С такого расстояния подробностей было не разобрать, но виски у него точно сделались белые, как будто кто-то шутки ради мазанул по ним краской. Но самое невероятное случилось, когда Наклз заметил Магрит. Вместо того чтобы спокойно дождаться ее, он поспешил навстречу. Забрал из рук оторопевшей от такого развития событий Магрит мухоловку.

— Нельзя тебе таскать тяжести, тебе еще детей рожать.

Магрит потрясенно смотрела на мага. Да, за те часы, которые они не виделись, он действительно поседел. Причем не весь, а как-то клоками. Ни на какую благообразную седину с картин это не походило и выглядело странновато.

— Я не знала, когда ты вернешься. Я хотела отдать ее Греберу, — буркнула Магрит, борясь с желанием пожалеть мага. Пожалела бы — точно никуда бы не уехала.

Наклз никак это не прокомментировал, целенаправленно шагая к дому.

— Дэмонре особняк разнесли.

— Да?

— Да. Пойди приложи подорожник!

— Я был очень неправ в формулировках, — не оборачиваясь, сообщил маг.

Магрит, наконец, прорвало:

— В формулировках?! Наклз, ты правда думаешь, я обиделась на формулировку?!

— Я думаю, ты обиделась на старого, уже разок обиженного жизнью дурака, которого могила исправит. Но ты, в общем, в своем праве. Если я извинюсь еще раз, это поправит дело?

— Дело поправит, если ты будешь хотя бы смотреть на меня, когда со мной разговариваешь! Я не вещь! — злилась Магрит. Злилась больше на себя, потому что клялась себе молча собрать саквояж и молча уйти, не вступая в дискуссии, и вот до дома дойти не успела, а уже рассочувствовалась и в дискуссию вступила.

Наклз действительно развернулся. Посмотрел ей в глаза:

— Я тоже не вещь. И не абстрактный добрый дядюшка. Я выполняю все функции абстрактного доброго дядюшки — а ты все равно на меня кричишь.

Магрит стиснула зубы:

— Уж поверь мне — с «добрым дядюшкой» мало общего!

— Хорошо, тебе виднее.

— И ты не добрый! Ты никакой! Ни злой, ни добрый, только упрямый как табун ослов!

— Ослы сбиваются в стадо, табун — это про лошадей. Тебе следует больше читать, если ты хочешь хорошо знать язык…

— Это ты хочешь, чтобы я «хорошо знала язык»! Я же для тебя просто корова деревенская, ты меня не выгнал только потому, что я готовлю, да?!

— Не настолько ты хорошо готовишь.

— А с чего такая милость тогда-то? — взвилась Магрит.

— Ты себя в зеркало видела в день, когда пришла?

Не проживи она с этим человеком три полных месяца, Магрит, несомненно, на такой вопрос бы ударила. Но она знала Наклза не первый день и как-то сумела сообразить, что он не издевается, а защищается в своей манере — очень неуклюже.