– О, простите! – Гарет не был близко знаком с Бриджертонами, но знал, что в отличие от Сент-Клеров они все очень любили друг друга. – Я знал, что он умер какое-то время назад, но не знал, что вы его так и не увидели.

– Это не должно было иметь значения... Зачем скучать по тому, чего никогда не было, но иногда... должна признаться... я скучаю по нему.

Он стал осторожно подбирать слова.

– Это тяжело... я думаю, не знать своего отца.

Она кивнула, опустив глаза, потом посмотрела ему через плечо. Было что-то странное, но вместе с тем и подкупающее в том, что она не хочет смотреть на него в такой момент. До этой минуты они шутили, сплетничали. В первый раз они заговорили о чем-то серьезном, значительном.

Она все смотрела на что-то за его плечом даже после того, как ему удалось повернуть ее влево. Он улыбнулся. Теперь, когда она отвлеклась, Гиацинта стала танцевать гораздо лучше.

– Хотите послушать до конца то, что мне удалось перевести? – спросила девушка, меняя тему.

– Разумеется.

– По-моему, танец кончился. В дальнем конце зала есть свободное место, и там даже расставлены стулья. Я уверена, мы можем на некоторое время там уединиться и нам никто не помешает.

Вальс действительно закончился, и Гарет, отступив на шаг, поклонился ей.

– Пойдемте? – Он предложил ей руку. Она кивнула, и на этот раз он повел ее.

Еще десять минут, и далее события сноваразворачиваются на балу.

Гарет обычно не жаловал большие балы – духота и слишком много народу. И хотя он очень любил танцевать, большую часть времени на таких мероприятиях он проводил в праздной беседе с людьми, которые ему в общем-то были не особенно интересны. Но в этот вечер, думал он, пробираясь сквозь толпу вместе с Гиацинтой, время проходит довольно приятно.

После танца с Гиацинтой они нашли более спокойный уголок, и она рассказала ему о своей работе над дневником. Несмотря на то что она все время извинялась и оправдывалась, на самом деле она уже прочла немало и дошла до того места, где Изабелла описывает свой приезд в Англию. Он не был благоприятным. Бабушка поскользнулась, вылезая из маленькой шлюпки, доставившей пассажиров на берег, так что в Англии она впервые соприкоснулась в прямом смысле с мокрой грязью побережья в Дувре.

Новоиспеченный муж даже пальцем не пошевельнул, чтобы помочь ей.

Гарет покачал головой. Странно, что она в тот же миг не повернула обратно в Италию. И вообще, по мнению Гиацинты, в Англии ее ничего хорошего не ожидало. Изабелла несколько раз умоляла своих родителей не выдавать ее замуж за англичанина, но они настояли, и было похоже, что они бы не слишком обрадовались, если бы она сбежала обратно домой.

Гарет не мог долго оставаться в этом уединенном уголке зала с незамужней леди, не вызывая сплетен. Так что, как только Гиацинта кончила свой рассказ, он попрощался с ней и передал следующему джентльмену, записанному в ее карточке для танцев.

После того как все необходимые ритуалы были соблюдены – он поздоровался с хозяйкой, потанцевал с Гиацинтой, обменялся сплетнями с некоторыми из присутствующих, – он счел возможным покинуть бал. Было еще достаточно рано. Почему бы ему не съездить в свой клуб и не попытать счастья за карточным столом?

Или – это предвкушение было более приятным – не навестить ли ему свою любовницу? В прямом смысле этого слова она не была его любовницей. На то, чтобы содержать женщину – особенно Марию – так, как она к этому привыкла, у него не было денег. Но к счастью, один из ее предыдущих покровителей подарил ей прелестный домик в Блумсбери, избавив тем самым Гарета оттого, чтобы сделать это самому. Поскольку он не оплачивал ее счетов, она не считала себя обязанной оставаться ему верной, но это не имело значения, потому что и он платил ей тем же.

К тому же Гарет давно у нее не был. Единственной женщиной, с которой он общался в последнее время, была Гиацинта, а с ней он не мог развлекаться так, как привык.

Гарет попрощался с несколькими знакомыми, стоявшими около дверей зала, и выскользнул в коридор. Там было на удивление мало народу. Он был уже почти у выхода, когда вдруг подумал, что до Блумсбери далековато, особенно если ехать в наемном экипаже (на бал он приехал в карете бабушки). Он вспомнил, что в Бриджертон-Хаусе была специальная туалетная комната для джентльменов, и Гарет решил ею воспользоваться.

Помещение состояло из небольшого холла и собственно туалета. Дверь туда была закрыта. Гарет остановился, посвистывая, ожидая своей очереди.

Он любил свистеть.

«Мой милый уехал за море...»

А когда свистел, всегда пел про себя слова:

«Мой милый уехал за море...»

Некоторые слова песни все равно нельзя было произносить вслух в приличном обществе.

«Мой милый уехал за море...»

– Я так и понял, что это ты.

Гарет замер, очутившись лицом к лицу со своим отцом, который был именно тем человеком, которого так терпеливо пережидал Гарет.

– «Верните милого мне», – громко пропел Гарет с деланным воодушевлением.

Отец скривился – пение барон любил еще меньше, чем свист.

– Я удивлен, что они тебя сюда пускают, – сказал лорд Сент-Клер.

Гарет пожал плечами.

– Забавно! Как это удобно, что кровь человека прячется внутри, даже если она не совсем голубая. Весь свет думает, что я твой сын. Разве это не самая забавная шутка...

– Прекрати, – прошипел барон. – Господи, мне достаточно смотреть на тебя, а от твоего свиста меня просто тошнит.

– А мне почему-то все равно!

Но Гарет чувствовал, как у него защемило в груди. Ему вдруг стало как-то тревожно, не по себе, и он с трудом удерживался от того, чтобы не пустить в ход кулаки.

Казалось, ему бы давно пора привыкнуть, но всякий раз при встрече с отцом он испытывал невероятный шок. Он говорил себе, что настанет время и ему будет безразлично, что этот человек – его отец, но...

Каждый раз он чувствовал одно и то же.

А лорд Сент-Клер по-настоящему даже не был ему отцом. Сотни раз Гарет убеждал себя, что это не имеет значения. Они не были родными по крови, и барон был для него таким же посторонним, как любой человеке улицы. Гарету не требовалось его одобрение, он уже давно с этим смирился. Зачем ему похвала человека, которого он даже не уважал? Здесь было нечто другое, что очень трудно поддавалось определению. Как только он встречал барона, у него сразу возникало желание, чтобы его присутствие было замечено и прочувствовано. Ему надо было все время докучать ему, потому что этот человек вызывал у него беспокойство.

Эти чувства обуревали его каждый раз, когда он видел барона. Или когда им волей-неволей приходилось разговаривать. И Гарет понимал, что надо прервать общение до того, как он сделает что-нибудь такое, о чем потом может пожалеть.

И жалел он всегда. Гарет клялся себе, что это в последний раз, что ему надо взрослеть, умнеть, но это повторялось снова и снова. Как только он видел отца, ему вновь было пятнадцать лет – он глупо улыбался и вел себя отвратительно.

Но на этот раз он попытается сохранить самообладание. Господи, он же в Бриджертон-Хаусе, и самое малое, что он может сделать, – это избежать скандала.

– Прости, пожалуйста, – сказал он, стараясь обойти барона.

Но лорд Сент-Клер сделал шаг в сторону, так что они стукнулись плечами.

– Знаешь, она не хочет тебя, – хихикнул лорд.

– О чем это ты? – Гарет был само спокойствие.

– Эта крошка Бриджертон. Я видел, как ты бежал за ней, высунув язык.

Гарет на минуту остолбенел. Он даже не знал, что его отец был на балу. Это его немного обеспокоило. А собственно, почему? Он должен был ликовать: наконец-то он смог расслабиться и ему не надо было ожидать язвительных замечаний лорда Сент-Клера. Вместо этого он почувствовал себя обманутым, словно барон прятался от него. Но скорее всего он за ним шпионил.

– Нечего сказать? – съязвил барон.