Критерии не имеют права зависеть от вкуса, моды, политической конъюнктуры, а также от религиозной или национальной принадлежности исследователя.

Если, конечно, вести речь об Истории как о науке. Есть история Франции, но не может быть французской истории. Можно говорить о французской мифологии, поэзии, музыке или живописи, но не существует французской физики или химии…

А древнегреческий ритор Лукиан писал: «Историк в своей книге обязан забыть про свою национальность».

Национально ориентированная история, если уж на то пошло, ничуть не лучше патриотически ориентированной. И та, и другая может быть проиллюстрирована известной анекдотической фразой: «А-а-а! Их двое, а мы одни!»

Историки, к сожалению, весьма напоминают этих двух болванов, особенно если позволяют себе фразу типа: «О, как мы их отколошматили при Грюнвальде!»

Вы, господа, всего лишь читали о Грюнвальдской битве, а вот кто, кого и как колошматил тогда, увы, никто доподлинно знать не может.

В идеальном, можно сказать, случае историк наблюдает какое-либо событие, хуже, если он слышит о нем из уст очевидцев, и уж совсем безнадежно, если он об этом событии прочтет, скажем, в газете, где какой-нибудь ретивый борзописец этой публикацией берет реванш за отсутствие литературного таланта и его признания.

Если в газете напечатана заметка под названием «Попал под лошадь» (см. «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова) с описанием уличного происшествия, то едва ли самый талантливый из историков смог бы на основании прочитанного убедительно проанализировать множество самых разных исходных моментов. Например, Остап Бендер мог по нечаянности, по рассеянности попасть под лошадь; мог сделать это умышленно, желая покончить счеты с жизнью; его могли толкнуть под копыта и т.п.

Не может быть также и однозначного ответа на вопрос, являлся ли Остап Бендер исторической личностью. Впрочем, так ли это важно?

Зачастую художественные произведения отражают суть эпохи точнее и содержательнее архивных материалов.

И при этом далеко не всякий документ мог бы стать Историей. В архивах пылятся сотни, тысячи неправедных судебных вердиктов, идиотских указов и законов, справок, протоколов, заявлений и т.п.

Ну, как можно делать выводы об эпохе на основании типичного протокола профсоюзного собрания, на котором обсуждалось аморальное (по-советски: антиобщественное) поведение одного из членов коллектива образца 1982 года? Подобные документы — компетенция скорее психиатра, чем историка.

И все же…

Профсоюзное собрание.

— Да что ж это такое?! — сокрушается председательствующий. — Вы, Альбина Николаевна, зарекомендовали себя прекрасным работником, принимаете участие в общественной жизни коллектива, у вас есть муж, двое детей… Как же получилось, что вы стали валютной проституткой?

— Повезло…

Можно ли представить более убедительный документ, характеризующий эпоху Брежнева? А само понятие «валютная проститутка»? Ведь ничего подобного мир не видел… Куда там документам!

А что подумают эти самые археологи, отыскав, к примеру, протокол заседания парламента любого из независимых государств на территории бывшего СССР? Применив метод аналогий, они, конечно же, сопоставят этот протокол с фильмом «Чапаев», где легендарный (во всех отношениях) комдив требует немедленно экзаменовать коновала на доктора. Ярче иллюстрации не придумаешь. Вернее, аналога.

А законы, с вызывающей наглостью лоббирующие интересы отдельно взятых малых групп населения?

А что скажут эти археологи, каким-то образом проникнув в секреты предвыборных технологий?

А совершенно смехотворное обоснование многих налогов и акцизных сборов… Но будут ли эти документы вызывать естественный смех? Они ведь так страшны…

А как они воспримут лозунги брежневской поры?

А как оценят панегирики Ленину, Сталину или Гитлеру — злым гениям XX века, погубившим десятки миллионов ни в чем не повинных людей?

Да нет, чушь я несу. Это они, эти десятки миллионов, прямо повинны в том, что милостиво позволили неудачнику-адвокату, сапожнику с уголовным прошлым и неудачнику-художнику с нашивками ефрейтора распоряжаться судьбами народов и поколений. Социальный мазохизм — вот как это называется. Ну, а за удовольствия надо платить. И за экзотические в том числе.

Любопытно, что скажут наши потомки, ознакомившись с обвинительными приговорами по делам так называемых «врагов народа». Впрочем, суть проблемы заключается даже не в этих памятниках тоталитарно-кухарочьего правосудия, а в том, кто и кого именно считает народом. Не следует смешивать такие понятия как «народ» и «население», как это делают тоталитарные вожди и американские демократы.

Еще Диоген в весьма едкой форме советовал не путать «народ» с «людьми», ну да ладно, бог с ним. Так можно далеко зайти. Однако формула состава населения видится мне такой:

Население = народ + осадок

Осадок — это люмпены и примыкающие к ним группы. В здоровом обществе осадок должен включать в себя не более 10—11 процентов населения. В ином случае самое лучшее вино грозит превратиться в уксус.

Образованный, квалифицированный, самодостаточный человек всегда воспринимался и будет восприниматься как враг социального дна, которое хочет, чтобы представители абсолютно всех слоев общества были похожи на это самое дно и умом, и эрудицией, и трудолюбием — всем, что отличает народ от осадка, как металл от руды.

Народ, конечно, тоже не является неким слитком драгоценного металла, однако он принципиально отличается от осадка, который существует только в человеческом обществе. В Природе подобная категория особей так или иначе ликвидируется.

Мне, честно говоря, как-то не хочется идти на избирательный участок, зная, что при решении сложнейших социальных проблем мой голос равен голосу какого-то пьяного отребья.

Взгляните на любой парламент. Даже не беря во внимание то, что говорят эти люди, а лишь посмотрев на их лица, можно прийти к уверенному выводу о том, что если бы голоса избирателей взвешивались, а не считались, подавляющее большинство «народных избранников» видело бы зал пленарных заседаний разве что на экране телевизора.

Что поделать, если вопреки элементарной логике вот уже которое тысячелетие владеет массовым сознанием жутчайший стереотип, суть которого заключается в правомерности доминирования большинства людей над их меньшинством!

Этот стереотип абсолютно антиприроден, и прежде всего потому, что жизнь на планете Земля развивается по принципу естественного отбора всего лучшего, продуктивного, жизнеспособного из массы, участвующей в этом конкурсе. Таким образом осуществляется процесс совершенствования видов, процесс совершенно немыслимый без отбраковки всего нежизнеспособного и тормозящего дальнейшее развитие.