В связи с тем, что домой я попасть не мог, пришлось в начале заехать на киностудию и взять кассету с копией. На ней был записан смонтированный вариант эпизода, который мы недавно отсняли в Ботаническом саду.

В, пока ещё не полностью ассимилированное мной, Министерство культуры я приехал около десяти. В десять в кабинете замминистра должно было состояться заседание, в котором будет объявлен режиссёрский конкурс, ну или конкурс режиссёров, если вдруг так кому-то больше нравится.

В приёмной замминистра толпились люди, а из кабинета доносился смех нескольких человек.

При виде меня, все заулыбались, раздались смешки и перешёптывания.

– Здравствуйте, товарищи, – официальным голосом пробасил я.

– Здрасте, – закивали те, сдерживая смех.

– Александр, проходите, Вас ждут, – произнесла секретарша и открыла дверь в кабинет.

Внутри за столом совещаний сидело человек двадцать мужчин. Когда я вошёл, мужчины перевели взгляд на меня и заржали.

Поправил рукой волосы, вытащил из кармана носовой платок, протёр губы, лицо, нос. Осмотрел одежду. Чуть отвернулся к стенке и проверил, застёгнута ли ширинка на брюках. Убедился, что всё норм, ибо одет был в спортивные штаны, на которых ни ширинки ни молнии отроду не водились. Вновь пригладил волосы на голове, поправил олимпийку, ремень на спортивной сумке, что одолжил в киностудии, и повернулся к собравшимся.

При моём повороте основная часть тех, кто сидел за столом, стала ржать ещё сильнее.

Посмотрел на подходящего ко мне замминистра и, когда тот подошёл, негромко спросил:

– Вы тут употребляете что-то незаконное?

– Мы? – удивился тот. – Да это ты, наверное, что-то употребил, – и, посмеиваясь, добавил: – Проходи, садись. Товарищ Министр чуть задерживается, будет через полчаса. Он будет конкурс объявлять. Так что присаживайся, Саша, на любое свободное место.

Хмыкнул, подошёл к столу и, глядя на лыбящиеся лица, негромко сказал:

– Здравствуйте, – и сел с края стола ближе к выходу. И глянув перед собой, увидел, что тут присутствуют знакомые лица.

– Здравствуйте, здравствуйте, юный любитель животных, – проговорил мужчина средних лет, носивший очки. Его я не знал, хотя за столом присутствовали некоторые известные мне режиссёры. Как только очкарик сказал свой спич, практически весь кабинет вновь заржал.

Я принюхался. Нет, в воздухе ничем особо, «таким», вроде бы не пахло. Тогда что? Массовое помешательство? Ведь на лицо была явная шизофрения.

Порадовался, что сел неподалёку от двери.

«Если что, то убежать будет проще».

– Товарищи, прошу тишины, – усаживаясь на своё место, сказал Мячиков. – Саша, надеюсь, ты не удивлен, что у нас такая реакция на то, что ты сделал?

– Да нет, – просто ответил я, прикидывая, как это звучит со стороны, а когда понял, то сам чуть не заржал.

– Ну и как ты объяснишь?

Я знал, что психам, никогда и ни при каких обстоятельствах заявлять, что они психи нельзя, поэтому нейтрально пожал плечами и негромко произнёс:

– Может быть ранняя весна?

– Сейчас зима, Васин! Зи-ма! – нахмурился замминистра. – Но мы не будем сейчас говорить о сезонах года. Ты нам скажи, зачем ты такую муть снял?

– Вы про что? – не понял я, удивлённо рассматривая «тестя».

– Как про что? Про ту муть, что ты снял в Ботаническом саду. Что это? Сумасшествие?

– Ни какую муть я не снимал.

– Тогда что это?

– Не знаю!

– А я знаю. Это вседозволенность вперемешку с разгильдяйством! Ты, Васин, возомнил себя тем, кто, что хочет, то и творит. А ведь и пленка, и аппаратура, которые были задействованы при съёмке этих шизофреничных сцен, были государственные! И средства на них были выделены государством! – включился в разговор Лебедев.

– Ну, что ты на это скажешь? – видя, что я впал в задумчивость, поторопил меня Мячиков. – Почему ты истратил плёнку на белку, скачущую, якобы, в джунглях?

– Так, так, так, – набычился величайший из великих. – И кто разрешил лазить по чужим закромам?!

– Что значит чужим? – пробурчал госконцертовец Минаев, который совершенно не понятно каким образом здесь очутился, ибо вообще никаким боком он к фильмам не причастен. Во всяком случае, к их производству. – В конце года происходит ревизия, учёт, переучёт. На киностудии обнаружили лежащие в шкафу плёнки. Они не в архиве были, а просто в шкафу. У монтажного стола.

– Так я ж монтажёру сказал, чтобы он их в архив сдал. Он пообещал.

– Мало ли чего он тебе пообещал. Наверное, забыл. Вот каковы его обещания. Не сдал. Поэтому плёнки обнаружили, просмотрели и, увидев, что на них записано, отнесли директору киностудии. Тот, помня, что указание ему давало наше Министерство культуры, сделал копию на видеокассету VHS и прислал вместе с плёнками нам. Вот только что получили и уже посмотрели.

– Ну, а зачем было показывать всем? Зачем устраивать цирк? – аккуратно поинтересовался я.

– А затем! – неожиданно рявкнул замминистра. – Чтоб показать, на что ты тратишь народные деньги! – указал рукой на телевизор. – Ты второго секретаря Московского горкома, зачем просил помочь? Чтоб снимать вот эту… это… эту пошлость?! Да это даже для сказки перебор! К чему всё это?! Почему рыжая белка бегает по джунглям? Почему убивает какого-то разукрашенного бандита копьём? Почему тащит манекен? Ответь мне ПО-ЧЕ-МУ?!?!

– По сценарию, – решил уточнить я.

Повисла тишина, а затем, то тут, то там раздались сначала робкие, а потом более уверенные смешки. А уже через секунду весь кабинет содрогнулся в приступе хохота.

Смеялись все, кроме качающего головой замминистра, смотрящего, прямо через стол, мне в глаза и смотрящего на него в ответ недовольного меня.

– А вы говорите на конкурс, – раздавались смешки некоторых режиссёров.

– Да он уже победил, – вторили им другие граждане.

– Таварыщи, – поднялся Давид Эдуардович Хачикян и стал заступаться. – Саша ещё маладой чэлавэк. Жызны нэ выдел. И это даже харошо! Он нэ знает как нада, па-этаму у нэго фантазыя бурлыт. Очэнь прашу. Нэ нада ругать.

– Да какая там фантазия? – отмахнулся очкастый режиссёр. – Это белая горячка, а не фантазия! Ты, Давид, не прав.

– Таварищ Дэмакратычковский, зачэм так говаришь? А?

– Потому что белка и джунгли – это не совместимо, – произнёс неведомый мне режиссёр. – Это сюрреализм и фантасмагория.

– Зря так говарышь, да?! – не успокаивался мой заступник.

– Товарищ Хачикян, присядьте, – вмешался Мячиков.

– Белка в джунглях. Шедевр мирового кинематографа, – брызгал слюной незнакомый толстячок, вытирая себе лысину…

Стало грустно, и я принялся размышлять над тем, а не послать ли мне весь этот балаган ко всем чертям и поехать домой.

– У вас что, в школе географию не преподают? Как можно было придумать такой бред? – негодовал усач, который явно был тоже режиссёром. – Ты б ещё дед мороза туда вставил.

– Товарищи. Успокойтесь, пожалуйста, – взял слово поднявшийся Лебедев. – Я предлагаю, объявить Александру Васину за халатное отношение к работе строгий выговор без занесения и на этом тему закрыть.

– Поддерживаю, товарищи, – кивнул Мячиков.

– Поддерживаю, – также высказался Лебедев.

«Блин, а он чего тут делает? Опять курировать меня назначили. По всей видимости, мы сейчас наблюдаем возрождение „тройки плюс“?» – в очередной раз удивился я.

– Александр, может быть, объяснишь, что мы только что видели на экране? – влез в разговор какой-то неприятный Демакратичковский. – Я уже двадцать лет режиссёр и такого ещё не видел, – кашлянул. – Нет, конечно, цветовая гамма хорошо подобрана и ярко выражена. Рыжая белка на фоне зелёных джунглей. Это прям мировой шедевр. Как там у Пушкина-то: «Да орешки всё грызёт»? Так?

– Сядь да покак, – в ответ произнёс Великий, сжав челюсть, да так, что аж скулы свело.

– Саша, возможно, ты снимал комедию? – неожиданно встал со своего места Кравцов, по всей видимости, решив помочь мне, бросив спасательный круг.