— Надеюсь, сэр, вы их более или менее прощупали?

— Нет, — не без раздражения вздохнув, бросил Грант. — Именно этого я и не могу себе позволить. Конечно, стоит мне сказать слово, и наши наведут нужные справки, но я не смог идти на такой риск, Бирсфорд: я уже говорил вам, что зараза проникла и в Секретную службу. Прояви я хоть малейший интерес к «Сан-Суси», люди из пятой колонны мгновенно сообразят что к чему. Поэтому в игру вступаете вы, человек со стороны. Поэтому вам придется работать вслепую, без нашей помощи. Вы — наш единственный шанс, и я не вправе рисковать, чтобы не вспугнуть врага. Проверить я смог только одного человека.

— Кого, сэр?

— Самого Карла фон Дайнима. Это несложно — тут нам помогает заведенный порядок: Дайним проверяется не в связи с «Сан-Суси», а просто как подданный враждебной державы.

— И что же дала проверка? — полюбопытствовал Томми.

Его собеседник неопределенно улыбнулся.

— Мистер Карл — именно тот, за кого выдает себя. Отец его был арестован и умер в концлагере. Старшие братья сидят и поныне. Мать год тому назад умерла с горя. Сам он бежал в Англию за месяц до войны и открыто заявил о своем желании сотрудничать с нами.

— Значит, с ним все в порядке? — спросил Томми.

— Не обязательно. Немцы славятся своей дотошностью. Если они заслали к нам фон Дайнима в качестве шпиона, значит, ими сделано все для того, чтобы его рассказы о себе совпали с нашими сведениями о его прошлом. Тут возможны два варианта: либо в осуществлении плана участвует вся семья Дайнимов, что вполне вероятно — при нацистском режиме на людей всегда можно нажать; либо в «Сан-Суси» живет не Карл фон Дайним, а тот, кто играет роль Карла фон Дайнима.

— Понятно, — процедил Томми и тут же непоследовательно добавил: — Он показался мне очень славным парнем.

— Разведчики обычно такими и бывают, — вздохнул Грант. — Любопытная у нас служба. Мы уважаем противника, противник — нас, хотя и мы, и он делаем все, чтобы уничтожить друг друга.

Наступило молчание. Томми задумался над странностями войны. Его размышления прервал голос Гранта:

— Но есть враг, которого нельзя уважать. Это предатели в наших собственных рядах. Люди, готовые продать свою родину, готовые принять посты и чины из рук победившего противника.

— Неужели такие свиньи действительно находятся? — усомнился Томми.

— Да, и притом всюду. У нас, в Секретной службе, — об этом я уже говорил. В армии. На скамьях парламента. В министерствах. Мы должны выловить эту нечисть — и как можно скорее. Начинать надо не снизу — не с мелкой сошки, не с паршивцев, которые ораторствуют в парках и продают пораженческие газетенки: они все равно не знают тех, на кого работают. Мы охотимся за тузами, за теми, кто способен причинить стране непоправимый вред. И они причинят его, если мы не успеем их обезвредить.

— Успеем, сэр, — успокоил собеседника Томми.

— Почему вы так уверены?

— Вы же сами сказали — мы должны успеть. Человек с удочкой обернулся и пристально посмотрел на своего подчиненного, заново оценив энергичную линию его подбородка. Довольный результатами, он, не повышая голоса, бросил:

— Молодец! — Затем опять вернулся к делу: — Что вы скажете о здешних женщинах? Ничего подозрительного не заметили?

— Нет. Только вот сама хозяйка мне что-то не нравится.

— Навести о ней справки я, конечно, могу, — задумчиво произнес Грант, — но, как я уже сказал, это рискованно.

— Вы правы, рисковать не стоит. Она — единственная, кто вызывает у меня подозрения. Остальные: молодая мать, суетливая старая дева, безмозглая супруга ипохондрика Кейли и старая великанша-ирландка внешне кажутся вполне безобидными.

— Это все?

— Нет. В пансионе живет еще миссис Бленкенсоп. Прибыла три дня назад.

— Ну?

— Это моя жена.

— Что?

От изумления мистер Грант даже повысил голос. Он круто повернулся, глаза его гневно сверкнули.

— Я как будто предупреждал вас, Бирсфорд, что вам запрещается посвящать в это дело жену.

— Так точно, сэр. Сейчас я все расскажу.

И Томми в нескольких словах поведал обо всем, что произошло. Он не смел поднять на шефа глаза и всячески старался, чтобы в голосе его не прозвучала тайная гордость за Таппенс. Последовала минута молчания, затем раздались странные звуки. Грант захохотал.

— Снимаю шляпу перед этой женщиной, — выдавил он наконец. — Такие попадаются одна на тысячу.

— Согласен, — поддержал Томми.

— Ну и посмеется же надо мной Истхемптон, когда я ему расскажу! Он ведь предупреждал меня — не пытайтесь ее отстранить, она все равно вас проведет. Я не послушался, и вот, пожалуйста… Впрочем, это нам урок: надо всегда быть начеку. Я заранее удостоверился, что в квартире только вы и ваша жена. Я действительно слышал в трубке женский голос, умолявший вашу жену немедленно приехать. И все-таки меня надули с помощью старого как мир приема — стука захлопнувшейся двери. Да, ваша жена — умная женщина. — Грант помолчал и добавил: — Передайте миссис Бирсфорд, что я приношу ей свои извинения. Думаю, что никто, даже вы сами, не уговорит вашу жену держаться подальше от опасности.

— Не знаю, стал ли бы я это делать, — задумчиво отозвался Томми. — Понимаете, у нас с Таппенс не такие отношения. Мы всегда за все беремся вместе.

Когда перед самым обедом Таппенс вошла в гостиную, там находилась только одна обитательница «Сан-Суси» — миссис О'Рорк, восседавшая у окна наподобие гигантского Будды.

Встретила она Таппенс с отменной сердечностью.

— А, вот и вы, миссис Бленкенсоп! Присядьте и расскажите, как провели день. Вам нравится Лихемптон?

Таппенс все время казалось, что в миссис О'Рорк есть нечто колдовское: ирландка чем-то напоминала ей великаншу людоедку из детских сказок. Поэтому не без робости она ответила, что Лихемптон ей, несомненно, понравится и что ей будет здесь хорошо.

— Настолько, конечно, — грустно добавила миссис Бленкенсоп, — насколько это возможно для женщины, которая постоянно в тревоге.

— Полно! Не надо так расстраиваться, — утешила ее миссис О'Рорк. — Не сомневайтесь, ваши милые мальчики вернутся к вам целыми и невредимыми. Вы говорили, один из них служит в авиации?

— Да, Раймонд.

— И где же он сейчас? Во Франции? В Англии?

— Пока в Египте, но, судя по тому, что он написал мне в последнем письме… Конечно, он ничего прямо не говорит, но у нас с ним свой личный шифр: определенные фразы означают определенные вещи. По-моему, я имею на это право.

— Разумеется, — не задумываясь, отрезала миссис О'Рорк, — это право матери.

— Понимаете, мне просто необходимо знать, где он.

Миссис О'Рорк наклонила свою буддоподобную голову.

— Полностью разделяю ваши чувства. На вашем месте я тоже обманывала бы цензуру, да, да, обманывала бы. А как ваш второй сын — тот, что на флоте?

Таппенс разразилась целой сагой о Дугласе.

— Я чувствую себя такой одинокой вдали от моих мальчиков: ведь раньше кто-нибудь из них всегда оставался со мной. Вот я и подумала — не уехать ли мне из Лондона в какое-нибудь тихое место, где хорошее обслуживание, — заключила она наконец и умолкла.

— И правильно сделали. В Лондоне жить сейчас невозможно — он такой мрачный! Кстати, я сама старая лондонка. У меня была антикварная лавка. Может, вы даже знаете ее? На Корнэби-стрит, в Челси? На вывеске написано «Кэт Келли». Красивые у меня бывали вещи! Прелесть! Канделябры, люстры, чаши для пунша и тому подобное. И, кроме того, мебель. Прелестные вещи, и клиентура хорошая. А потом война, и все кончилось. Счастье еще, что отделалась я сравнительно небольшими убытками.

У Таппенс мелькнуло смутное воспоминание: магазинчик, набитый стеклом так, что не повернуться; низкий настойчивый голос; крупная властная женщина. Да, да, она бывала в заведении миссис О'Рорк.

— Я не из тех, кто вечно ноет, — продолжала женщина. — А таких в нашем пансионе хватает. Возьмите хоть мистера Кейли с его кашне и пледами. Вечно он плачется, что дело его пошло прахом. Но ведь это неизбежно — на то и война!.. Или маленькую миссис Спрот, которая только и знает, что хнычет о своем муженьке.