Ноги у нее подкосились, она упала на колени около кровати и горько зарыдала.

Таппенс ласково провела рукой по черным волосам девушки.

— Может быть… Может быть, здесь ошибка, — нерешительно промолвила она. — Вполне вероятно, его просто интернируют. В конце концов, он — подданный вражеского государства.

— Полицейские говорят другое. Сейчас они обыскивают его номер.

— Ну, если там ничего не найдут… — начала было Таппенс.

— Конечно, ничего не найдут. Что там может быть?

— Не знаю. По-моему, вам виднее.

— Мне?

Презрительное изумление Шейлы было таким неподдельным, что все подозрения Таппенс мгновенно рассеялись. Девушка не может быть сообщницей Карла, она ничего не знала ж не знает.

— Если он невиновен… — опять начала Таппенс.

— Какое это имеет значение? — перебила ее Шейла. — Полиции ничего не стоит состряпать любое дело.

— Глупости, дитя мое! — оборвала ее Таппенс. — Так не бывает.

Шейла посмотрела на собеседницу долгим недоверчивым взглядом. Потом сказала:

— Хорошо. Раз вы так считаете, я верю вам.

Таппенс стало неловко.

— Вы слишком доверчивы, Шейла, — бросила она. — Возможно, вы поступили неосмотрительно, доверяясь Карлу.

— Значит, вы тоже против него? Я думала, он вам нравится. Он сам тоже так думал.

До чего же трогательны эти юнцы! Они верят, что все к ним расположены. А ведь это правда — Карл ей нравился.

— Послушайте, Шейла, — устало сказала Таппенс. — Нравится человек или не нравится — это одно, а факты — другое. Наша страна ведет войну с Германией. Есть много способов служить своему отечеству. Один из них состоит в том, чтобы добывать сведения… за линией фронта. Для такой работы нужна смелость: если вы попадетесь… — голос ее дрогнул, — вам конец.

— Значит, по-вашему, Карл… — начала Шейла.

— Служит своей родине именно таким способом… Но ведь и это не исключено, верно?

— Нет, исключено, — отрезала Шейла и направилась к двери: — Ясно. Сожалею, что обратилась к вам за помощью.

— Но что же я могу сделать для вас, милая девочка?

— У вас есть связи. Ваши сыновья в армии и флоте, и вы не раз говорили, что они знакомы с влиятельными людьми. Я надеялась, что вы попросите их сделать… хоть что-нибудь сделать.

Таппенс подумала о своих мифических отпрысках — Дугласе, Раймонде и Сириле.

— Боюсь, они ничем вам не помогут, — ответила она.

— Значит, надеяться нам не на что. Карла возьмут и посадят в тюрьму, а потом на рассвете поставят к стенке и расстреляют. И на этом все кончится, — с высоко поднятой головой пылко произнесла Шейла и вышла, захлопнув дверь.

«Ох уж эти ирландцы, будь они прокляты! — думала Таппенс, обуреваемая самыми противоречивыми чувствами. Откуда у них эта ужасная способность все поворачивать так, что голова у тебя начинает кругом идти? Если Карл фон Дайним шпион, он заслуживает расстрела. На этом я должна стоять, а не поддаваться девчонке, как бы она ни обольщала меня своим ирландским голосом, доказывая, что на моих глазах трагически гибнет герой и мученик!»

И в то же время Таппенс хотелось, ах, как хотелось, чтобы Карл оказался невиновен.

Но как на это надеяться, зная то, что знает она?

Рыбак, сидевший в конце Старой пристани, забросил удочку и начал неторопливо сматывать леску.

— Боюсь, что дело ясное, — сказал он.

— Честно признаюсь, жаль, — отозвался Томми. — Он… В общем, он славный парень.

— Так оно и бывает, друг мой. Работать за линию фронта идут не трусы, не тыловые крысы, а смелые люди. Мы это знаем на собственном опыте. Но вина его доказана — ничего не попишешь.

— Значит, никаких сомнений?

— Никаких. Среди его записей с химическими формулами обнаружен список сотрудников завода, подозреваемых в пронацистских настроениях, — ой собирался их прощупать. Найдены также план диверсионных актов и рецептура удобрений, которые, если бы их пустили в дело, уничтожили бы посевы на большой площади. А это как раз по части нашего мистера Карла.

Проклиная в душе Таппенс, которая взяла с него слово заговорить об этом, Томми неохотно пробормотал:

— А не могло получиться так, что ему просто подсунули всю эту чертовщину?

Губы мистера Гранта искривила демоническая улыбка.

— Понятно! Это идея вашей жены?

— M-м, как вам сказать? В общем, да.

— Что ж, он интересный парень, — снисходительно заметил Грант и продолжал: — Нет, если говорить серьезно, такая возможность практически исключена. У него, кстати, был и запас чернил для тайнописи, а это уже веская улика. И не похоже, чтобы чернила были ему подброшены. Они не стояли у него на умывальнике в пузырьке с надписью: «Принимать по мере надобности». Нет, он их чертовски ловко запрятал. С таким приемом мы столкнулись лишь однажды — тогда это были жилетные пуговицы. Их пропитывают симпатической жидкостью, а затем, когда возникает необходимость, бросают в воду, и чернила готовы. Карл фон Дайним пользовался не пуговицами, а шнурками от ботинок. Ловко придумано!

— Погодите, погодите!..

В голове Томми промелькнула какая-то мысль. Туманное, расплывчатое воспоминание…

Таппенс оказалась куда сообразительнее. Не успел он пересказать ей свой разговор с Грантом, как она сразу же все поняла.

— Шнурки от ботинок? Томми, да ведь это же все объясняет!

— Что — все?

— История с Бетти, идиот! Разве ты не помнишь, какую странную вещь она сделала однажды у меня в комнате? Вытащила шнурки из ботинок и засунула в стакан с водой. Я еще удивилась тогда, как она до этого додумалась. Теперь я понимаю: она видела, как то же самое проделывал Карл, и начала подражать ему. Он рисковал слишком многим — девочка могла невольно выдать его; вот он и сговорился с той женщиной, что она похитит Бетти.

— Итак, с этим ясно, — сказал Томми.

— Да. Хорошо, когда все становится на свое место — можно сделать еще шаг вперед.

Наступили тяжелые времена. К изумлению и отчаянью ошеломленных французов, их правительство неожиданно капитулировало. Неясно было, что станет с французским флотом. Берега Франции оказались в руках немцев, и над Англией нависла реальная угроза вторжения.

— Карл фон Дайним был лишь звеном в цепи, — сказал Томми. — А начинается она с миссис Перенны.

— Да, и нам нужны улики против нее. А добыть их нелегко.

— Конечно. Если она — мозг всей организации, то постарается не оставлять никаких следов.

— Значит, ты предполагаешь, что М. — это миссис Перенна?

Томми кивнул.

— Ты в самом деле считаешь, что девушка ни в чем не замешана? — помолчав, спросил он.

— Совершенно в этом уверена.

— Ну что ж, тебе виднее, — вздохнул Томми. — Но если это так, ей будет несладко. Сперва человек, которого она любит, потом — мать… Немного же останется у нее в жизни!

— Что поделаешь.

— Конечно. А что, если мы не правы и М. или Н. — кто-то совсем другой?

— Опять та же песня? — холодно оборвала его Таппенс. — Тебе не кажется, что ты принимаешь желаемое за действительное?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что ты слишком носишься с Шейлой Перенной.

— Ты мелешь вздор, Таппенс.

— Это не вздор, Томми. Она вскружила тебе голову.

— Ничего подобного, — рассердился Томми. — Просто у меня свои соображения.

— Выкладывай — какие?

— Пока еще помолчу. Посмотрим, кто из нас прав.

— Ну, а я считаю, что нам пора вплотную заняться миссис Перенной — выяснить, где она бывает, с кем встречается, словом, все. Должно же быть какое-то связующее звено. Скажи-ка Алберту, чтобы он взялся за нее — и сегодня же.

— Сделай это сама. Я занят.

— Чем?

— Играю в гольф, — ответил Томми.

— Как в добрые старые времена, правда, мэм? — сказал Алберт.

Он сиял от счастья. Даже теперь, перевалив далеко за тридцать и слегка располнев, Алберт остался в душе тем же романтичным мальчишкой, который работал вместе с Таппенс и Томми в давние, полные приключений дни.