Можно ли, судя по ее поведению, сказать, что она насторожилась? Вела она себя вполне естественно… если не считать едкого замечания насчет аспирина. И вдруг Таппенс приподнялась и села на постели. Она вспомнила, что ее аспирин, а также йод и пузырек с таблетками соды лежат в глубине письменного стола. Она засунула их туда, распаковывая вещи.

Выходит, не она одна шарит по чужим комнатам. Миссис Перенна первая побывала у нее.

На следующий день в Лондон собралась миссис Спрот.

Не успела она робко намекнуть на то, что ей не на кого оставить Бетти, как все наперебой начали предлагать свои услуги. И когда миссис Спрот, еще раз призвав дочку быть хорошей девочкой, наконец отбыла, Бетти немедленно вцепилась в Таппенс, которая взяла на себя утреннее дежурство.

— Иглай! — потребовала она. — Иглай плятки!

Девочка с каждым днем говорила все лучше и приобрела неотразимую привычку склонять головку набок, озарять собеседника чарующей улыбкой и прибавлять: «Позалуста!» Таппенс собралась было погулять с ребенком, но шел сильный дождь. Поэтому они перебрались в номер миссис Спрот, где Бетти немедленно ринулась к комоду, в нижнем ящике которого хранились ее игрушки.

— Будем прятать Бонзо? — осведомилась Таппенс. Но Бетти уже передумала.

— Титай каску, — попросила она. Таппенс вытащила из ящика изрядно растрепанную книжку, но ее остановил вопль Бетти:

— Не… Не… Похая…

Таппенс удивленно посмотрела на ребенка, затем перевела взгляд на книжку. Это была «История маленького Джека Хорнера» с цветными картинками.

— Разве Джек был плохой мальчик? — спросила она. — Потому что он стащил сливу, да?

— Похая! — энергично повторила Бетти и, сделав титаническое усилие, пояснила: — Гьязная!

С этими словами она отобрала книжку, положила ее на место, вытащила из ящика другую и, радостно улыбнувшись, объявила:

— Тистый майтик!

Таппенс все поняла: вместо старых, замызганных и растрепанных книжек у Бетти появились новые. Она улыбнулась: оказывается, миссис Спрот — мамаша из породы «поклонниц гигиены», как мысленно окрестила Таппенс этот тип женщин. Вечно боятся, что ребенок нахватается микробов, съест что-нибудь немытое или сунет в рот грязную игрушку. Сама Таппенс, выросшая на лоне привольной деревенской жизни, презирала все эти преувеличенные страхи и приучила обоих своих детей к «разумному количеству» грязи. Тем не менее она послушно вооружилась чистым экземпляром «Джека Хорнера» и начала читать его ребенку, сопровождая чтение соответствующими комментариями. Затем они перешли к «Гуси, гуси, вы куда?» и «Старушке из башмака», после чего

— Бетти принялась прятать книжки, а Таппенс, к великому ликованию девочки, — подолгу разыскивать каждую из них.

Утро прошло быстро. Позавтракав, Бетти отправилась спать, и вот тут-то миссис О'Рорк пригласила Таппенс к себе.

В комнате ирландки царил беспорядок. К запаху мятных лепешек и черствого кекса примешивался слабый аромат нафталина. На обоих столах красовались фотографии детей, внуков, племянников, племянниц, внучатых племянников и племянниц миссис О'Рорк. Их было так много, что Таппенс показалось, будто она смотрит в театре реалистическую пьесу конца викторианского периода.

— Вы замечательно умеете ладить с детьми, миссис Бленкенсоп, — любезно заметила миссис О'Рорк.

— Ну, знаете, мои двое… — начала Таппенс.

— Двое? — перебила ее собеседница. — А я поняла так, что у вас трое мальчиков.

— Конечно, трое. Но двое младших почти однолетки. Я о них прежде всего и подумала.

— А-а, понимаю! Да присядьте же, миссис Бленкенсоп. Будьте как дома.

Таппенс послушно опустилась на стул, мысленно спрашивая себя, почему ей не по себе в присутствии старой ирландки. Вероятно, такое же чувство испытывали

— Гензель и Гретель, когда ведьма зазвала их к себе в избушку.

— А теперь, — потребовала миссис О'Рорк, — расскажите мне, что вы думаете о «Сан-Суси».

Таппенс разразилась дифирамбом пансиону, но собеседница бесцеремонно прервала ее.

— Я не о том. Не кажется ли вам, что тут все как-то странно.

— Странно? Не нахожу.

— А как насчет миссис Перенны? Сознайтесь, она вас интересует. Я же вижу: вы все время к ней присматриваетесь.

— Она… Она очень интересная женщина, — вспыхнула Таппенс.

— Ничего подобного, — отрезала миссис О'Рорк. — Самая обыкновенная женщина, если она, конечно, то, чем кажется. Но, возможно, она только кажется. Вы это имели в виду?

— Право, я не совсем понимаю вас, миссис О'Рорк.

— Неужели вам никогда не приходило в голову, что внешность чаще всего обманчива. Возьмите, к примеру, мистера Медоуза. Загадочный человек. Иногда мне думается: вот типичный англичанин — глуп до мозга костей. А затем я ловлю его слово или взгляд, и они далеко не глупы. Странно, не правда ли?

— Ну, я-то сама считаю мистера Медоуза типичным британцем, — твердо ответила Таппенс и отвернулась к окну.

Эта старуха поразительно действует ей на нервы. Как она умеет создавать вокруг себя атмосферу тревоги и страха! «Я чувствую себя с ней, как мышь в когтях у кошки, — думала Таппенс, глядя в сад. — Эта необъятная монументальная женщина сидит и улыбается, только что не мурлычет, а тебе все равно чудится, что перед тобой кошка, которая играет с чем-то таким, чего она ни за что не упустит… Какой вздор! Просто у меня разыгралось воображение».

Дождь прекратился. Капли с тихим стуком падали с ветвей на землю. «Нет, моя фантазия тут ни при чем. Вовсе я не фантазерка. В этой женщине есть что-то злое. Если бы только мне удалось…» Внезапно течение мыслей Таппенс прервалось.

Кусты в глубине сада раздвинулись, и между ними мелькнуло человеческое лицо. Это была та самая иностранка, с которой говорил на дороге фон Дайним. Сейчас она украдкой наблюдала за домом. На лице никакого выражения, и в то же время — да, да, несомненно — в нем есть что-то угрожающее. Неподвижное, безжалостное лицо. Воплощение какой-то силы, враждебной «Сан-Суси» с его повседневной, банальной, как во всяком английском пансионе, жизнью. Все эти мысли промелькнули в мозгу Таппенс с быстротой молнии. Она резко повернулась, пробормотала извинения, торопливо вышла из комнаты, бегом спустилась по лестнице, пересекла холл и выскочила в сад. Повернула направо и по боковой дорожке побежала туда, где мелькнуло лицо. Но там уже никого не было. Таппенс вышла на дорогу и оглядела склоны холма. Никого. Куда же делась эта женщина? Может быть, ей все это почудилось? Нет, она действительно видела незнакомку.

Таппенс обшарила все кусты, промокла насквозь и, не найдя никаких следов иностранки, направилась к дому с каким-то смутным предчувствием, похожим на страх. Что-то должно произойти. Но что именно? Этого она угадать не могла, никак не могла.

Погода прояснилась, и мисс Минтон уже одевала Бетти, собираясь с ней на прогулку. Они решили пойти в город и купить там целлулоидную утку — ее можно будет пускать поплавать в ванночке Бетти. Девочке от возбуждения не стоялось на месте, и мисс Минтон лишь ценой долгих усилий удалось натянуть на нее шерстяной пуловер, после чего они выбрались, наконец, из пансиона под неумолкающий щебет Бетти. В холле, на мраморном столике, Таппенс заметила две спички, небрежно положенные крест-накрест, из чего заключила, что мистер Медоуз посвящает день слежке за миссис Перенной. Таппенс проследовала в гостиную, где получила возможность насладиться обществом супругов Кейли.

Мистер Кейли пребывал в раздраженном настроении. Он приехал в Лихемптон, чтобы найти здесь полный покой и отдых, но разве дождешься покоя в доме, где есть ребенок? День-деньской эта девочка вопит, носится взад-вперед, прыгает у вас над головой…

Его жена примирительно заметила, что Бетти, право же, прелестная крошка, но это вмешательство не встретило одобрения.

— Несомненно, несомненно, — отозвался мистер Кейли, вертя длинной шеей. — Но мать обязана сделать так, чтобы девочка не шумела. Здесь есть люди больные, чьи нервы требуют тишины.