— Какая разница? — допытывался Дэвид.

Хильда ответила не сразу. Она понимала, что продолжать этот разговор не стоит, но ей очень хотелось высказаться.

— По-моему, — начала она, — ты делаешь своего отца олицетворением зла. А вполне вероятно, что, если бы тебе представилась возможность увидеть его сейчас, ты бы убедился, что он самый обычный человек, все страсти которого давным-давно улеглись, и, хотя жизнь его была далеко не безупречной, тем не менее он всего лишь человек, а не чудовище!

— Ты не понимаешь! Его отношение к моей матери…

— Порой слабость или покорность, — убеждала его Хильда, — вызывают в живущем рядом самые дурные из присущих ему качеств, и, наоборот, тот же человек, когда ему противостоят сила духа и решительность, может оказаться совсем иным.

— Другими словами, ты хочешь сказать, что это ее вина…

— Нет, ничего подобного я не хочу сказать, — перебила его Хильда. — Я не сомневаюсь, что твой отец и в самом деле очень плохо относился к твоей матери, но брак — вещь непростая, и я далеко не уверена, что посторонний человек, даже сын имеет право судить об этом. Кроме того, вся твоя неприязнь к отцу уже не поможет матери. Все прошло, тех дней не вернуть. Остался только больной старик, который зовет своего сына приехать на Рождество.

— И ты хочешь, чтобы я поехал?

Хильда помолчала.

— Да, — собравшись с духом, ответила она. — Да. Я хочу, чтобы ты поехал и раз и навсегда позабыл старые обиды.

Джордж Ли, член парламента от Вестерингхэма, дородный джентльмен сорока одного года с тяжелым подбородком и светло-голубыми, чуть выпуклыми глазами, подозрительно смотревшими на мир, говорил педантично и размеренно.

— Я уже сказал тебе, Магдалина, что считаю своей обязанностью поехать, — многозначительно произнес он.

Его жена, изящная платиновая блондинка с выщипанными бровями на фарфоровом овальном лице, которое порой не выражало ни единой мысли, как и сейчас, лишь раздраженно пожала плечами.

— Там будет ужасно скучно, милый, я уверена, — сказала она.

— Более того, — продолжал Джордж Ли, и лицо его просветлело, словно в голову ему пришла блестящая мысль, — эта поездка даст нам возможность сэкономить. На Рождество всегда предстоят большие расходы. А на этот раз оставим слугам только на питание.

— Как хочешь, — согласилась Магдалина. — В конце концов, Рождество проходит везде одинаково скучно.

— Кроме того, — продолжал развивать эту тему Джордж, — они, наверное, устроят неплохой рождественский ужин, на котором вместо индейки подадут недурной кусок мяса.

— Кто? Слуги? О, Джордж, перестань волноваться по пустякам. Вечно ты беспокоишься по поводу денег.

— Кому-то ведь надо беспокоиться, — отозвался Джордж.

— Да, но глупо экономить на мелочах. Почему бы тебе не уговорить отца давать нам больше денег?

— Он и так дает немало.

— Как плохо целиком зависеть от твоего отца! Было бы куда лучше, если бы он дал тебе приличную сумму сразу.

— Это не в его правилах.

Магдалина посмотрела на него. Взгляд ее карих глаз внезапно сделался колючим. А безразличное до этого фарфоровое лицо стало осмысленным.

— Он страшно богат, правда, Джордж? Может быть, даже миллионер?

— Два-три миллиона у него есть.

— И откуда только такие деньги? — с завистью вздохнула Магдалина. — Из Южной Африки?

— Да. Он еще в молодости сколотил там целое состояние. В основном на алмазах.

— Потрясающе! — отозвалась Магдалина.

— А когда вернулся в Англию и занялся бизнесом, то удвоил, а то и утроил свое состояние.

— А что будет с деньгами, когда он умрет? — спросила Магдалина.

— Отец об этом не очень-то распространяется. И спросить, разумеется, неудобно. Думаю, что основная часть достанется нам с Альфредом. Альфред, конечно, получит больше, чем я.

— Но ведь у тебя есть еще брат?

— Да, Дэвид. Но, по-моему, ему на многое рассчитывать не приходится. Он ушел из дома, чтобы заниматься искусством или чем-то вроде этого. Отец предупредил, что лишит его наследства, по Дэвид заявил, что ему наплевать.

— Как глупо, — с презрением заметила Магдалина.

— Еще у нас была сестра Дженнифер. Она сбежала из дома с каким-то испанцем-художником, одним из приятелей Дэвида. Отец, вполне возможно, оставит часть денег ей, но не думаю, что много. Еще есть Гарри…

И, смутившись, умолк.

— Гарри? — удивленно переспросила Магдалина. — А кто это такой?

— Это… мой брат.

— Я ни разу не слышала о нем.

— Его существование не делает нам чести, моя дорогая. Поэтому мы редко о нем вспоминаем. Он вел себя крайне непристойно. И в последние годы мы о нем ничего не слышали. А возможно, он умер.

Магдалина вдруг расхохоталась.

— В чем дело? Почему ты смеешься?

— До чего смешно, подумалось мне, что у тебя, именно у тебя, Джордж, при всей твоей респектабельности есть брат с сомнительной репутацией!

— Ну и что? — холодно отозвался Джордж.

Ее глаза сузились.

— Твой отец не отличается большим благородством, правда, Джордж?

— О чем ты, Магдалина?

— Иногда он говорит такое, что мне становится неловко.

— Ты удивляешь меня, Магдалина, — возмутился Джордж. — Неужто и Лидия испытывает подобные чувства?

— При Лидии он ничего подобного не говорит, — ответила Магдалина. И сердито добавила: — Не могу только понять почему.

Джордж взглянул на нее и тотчас отвел глаза в сторону.

— Пустяки, — неопределенно отозвался он. — Надо уметь быть снисходительной. Учитывая возраст отца и состояние его здоровья… — Он умолк.

— Он что, в самом деле серьезно болен? — спросила Магдалина.

— Я бы этого не сказал. Он удивительно крепкий старик. Тем не менее, раз он хочет, чтобы вся семья собралась вокруг него на Рождество, по-моему, нам следует поехать. Может, это последнее Рождество в его жизни.

— Это ты так считаешь, Джордж, а мне кажется, что он проживет еще много-много лет, — возразила Магдалина.

Захваченный врасплох, ее муж, заикаясь, произнес:

— Да… Разумеется.

Магдалина отвела взгляд.

— Ладно, — сказала она, — пожалуй, и вправду лучше поехать.

— Я в этом не сомневаюсь.

— По мне противно быть там. Альфред такой скучный, а Лидия просто мною пренебрегает.

— Чепуха!

— Нет, правда. И я ненавижу этого мерзкого слугу.

— Старика Тресилиана?

— Да нет, Хорбери. Ходит крадучись, как кот, да еще ухмыляется.

— Ты удивляешь меня, Магдалина. Не могу понять, чем тебе так не угодил Хорбери.

— Он действует мне на нервы — вот и все. Ну, ладно, хватит об этом. Мы должны ехать, я понимаю. Не будем обижать старика!

— Именно так. Что же касается слуг и рождественского ужина…

— Потом поговорим, Джордж. А сейчас я позвоню Лидии и скажу, что мы приедем завтра поездом в 5.20.

Магдалина быстро вышла из комнаты. Позвонив, она направилась к себе, села перед бюро и, опустив крышку, начала рыться в его многочисленных ящичках. Вытащив кипу неоплаченных счетов, Магдалина стала раскладывать их, стараясь привести их в какой-то порядок. Наконец, нетерпеливо вздохнув, она снова собрала их в охапку и бросила туда, где они лежали.

— Господи, что мне делать? — пробормотала она, подперев руками свою безупречную платиновую головку.

На первом этаже Горстон-Холла длинный коридор вел в большую комнату, выходящую окнами прямо на подъезд к дому и обставленную в довольно старомодном стиле: тяжелые парчовые обои, широкие кожаные кресла, массивные вазы с драконами, бронзовые статуэтки… Вся обстановка отличалась роскошью и добротностью.

В огромном глубоком кресле сидел тщедушный и сморщенный старик. Его руки с длинными когтистыми пальцами покоились на подлокотниках, рядом стояла палка с золотым набалдашником. На нем был старый поношенный халат, а на ногах — матерчатые шлепанцы. Волосы у старика были совсем белые, а кожа на лице отливала желтизной.