— Элизабет, Боже мой, — заворчал Ганс, когда она плавно подкатила к нему. — Ужасно, ты катаешься, как жена фермера, а уж медленно, как корова.

— Извините, — пробормотала Элизабет.

— «Извините» тебя не спасет. — Ганс сумел остановиться на маленьком пятачке. Элизабет оказалась не такой быстрой, как он. Тренер снова покачал головой. — В чем дело, фрейлейн? Я катаюсь с чемпионкой мира или с жалкой любительницей? Где бродят твои мысли? Не на лыжне. — Блестящие ясные глаза смотрели на нее проницательно. — Хейди томится по своему парню только после лыж. Забудь о нем сейчас.

— А я вовсе не думала о Джеке! — горячо заявила Элизабет.

— Неужели? — холодно спросил Ганс.

Она покраснела. Неужели все настолько прозрачно?

Она смутилась. Тэйлор этого не стоит.

Элизабет тоскливо посмотрела на белую лыжню, которая вилась перед ней. Она наклонилась, пригнулась к земле, чувствуя уклон всем нутром, и ринулась вперед так быстро, что, казалось, лыжи летят над снегом, вздымая кристаллики льда. Ганс спускался следом. Весь мир превратился в сплошное белое свободное падение… Ее мускулистое тело сжималось и разжималось. Лыжня неумолимо несла ее вниз к финишу, как стрелу, выпущенную из арбалета.

В конце скоростного спуска никаких знаков не было.

Для лыжников ее уровня они и не были нужны. Элизабет просто остановилась, и волна снежной пыли вздыбилась вертикально у нее за спиной, словно белый хвост гигантского павлина. Она сорвала очки и стояла, тяжело дыша, понемногу приходя в себя, когда Ганс прожужжал мимо нее позже на целых девять секунд.

— Да, — проговорил он, ловя ртом воздух. Глаза старика лукаво поблескивали. — Такую девочку я помню. У тебя есть скорость. Но ты слишком безрассудна.

— То слишком осторожна, то наоборот, — проворчала Элизабет.

— Скорость и мастерство — вот что нам надо. Но если мы хорошо поработаем, у нас будет и то и другое. — Ганс указал на кафе неподалеку. — По шнапсу? Отметим. Но в последний раз перед Играми.

— Что?

— Никакого алкоголя. Рано в постель. Строгая диета.

Никакого кофеина, — весело говорил Ганс, пока Элизабет отстегивала лыжи.

Прекрасно, мрачно подумала Элизабет, топая по деревянным ступенькам за тренером.

Лыжники пили лимонад, пялились на них. Они или узнали их, или поразились скорости, с которой они спустились. Когда Ганс провел ее внутрь, в нос ударил знакомый запах сосисок, супа и сыра с черным хлебом.

Сосновые поленья потрескивали в камине в углу комнаты; сердце Элизабет, колотившееся слишком быстро, стало входить в привычный ритм. Это хорошо: значит, спортсмен в прекрасной форме, если он так быстро приходит в себя. И…

— Привет, миледи, — раздался голос Джека Тэйлора.

Он сидел на высоком стуле возле барной стойки и пил минеральную воду. Он был в красно-бело-синем костюме американской команды.

«Ну, для тебя-то, наверное, не проблема нас узнать», — подумала Элизабет, заметив, что некоторые девушки стреляют глазками в сторону Джека. Черт побери, а почему бы и нет? Как всегда, он великолепно выглядел: загорелый, огромный, темные волосы чуть длиннее, чем в последнюю их встречу. Этот жесткий самоуверенный рот. Может, дело в снеге или в одежде? В лыжном костюме он выглядел как чемпион. Обладатель рекордов, золото которому уже обеспечено.

— Джек, — сказала она равнодушно — не устраивать же ему торжественную встречу, — ты пойдешь с нами?

Мы хотим быстренько пропустить по шнапсу.

— Алкоголь? — спросил Джек.

— Да, — она как бы со стороны услышала свой искусственно-вежливый голос, — я ведь не мусульманка.

Джек положил деньги на стойку бара и махнул Гансу.

— Нет, не пойду. А ты опоздала, Элизабет.

— Только на пятнадцать минут, — сердито бросила она. — Это невежливо, Джек. Ты должен был меня подождать.

Джек пожал плечами — .

— Милая, тебя бы я не просил ждать. Ты хочешь пить шнапс, нарушать распорядок дня… Это ведь Олимпиада. Никогда в жизни ни ради чего я не ломаю расписание и, уж конечно, не делаю этого только из вежливости.

— Что ж, очень рада была тебя видеть.

— Эй, я, конечно, тоже рад тебя видеть. Послушай, если бы на вашем месте был кто-то другой, меня бы здесь уже не застали. Но я дал вам лишние пять минут, чтобы добраться сюда.

Элизабет разозлилась.

— Слушай, Джек, не делай мне одолжений. Хорошо?

— А что такое случилось? — строго спросил техасец, сощурившись.

— Ничего не случилось.

— Я разрешил тебе тренироваться со мной, Элизабет, — сказал Джек. — Ради другой женщины я бы не пошел на это. Это…

— Олимпиада, да. Вот я и собралась. Я знаю, что ты думаешь о женщинах. Но можешь не беспокоиться, — резко ответила Элизабет. — Я сейчас отправляюсь дальше, даже не снимая лыжи.

Джек несколько секунд смотрел на нее не мигая, потом сказал:

— О'кей. — Он небрежно махнул Гансу и встал. — Я позвоню вечером.

Элизабет отвернулась, чтобы поднять рюмочку шнапса.

— Как я уже сказала, мне не нужно одолжений.

Она подняла очки и медленно выпила, прислушиваясь к тяжелым шагам Джека, выходившего на террасу.

— Что? Проблемы? — спросил Ганс.

Но Элизабет покачала головой и поспешно заговорила о деталях техники скольжения, глядя на одну из девушек-швейцарок. Те кидали на нее такие раздраженные взгляды, что было ясно: один ее вид бесил их.

— Замечательно. Мы закончим на следующей неделе.

Разговаривая с Люком Виерой, Нина делала пометки. Она потерла ноющие виски. Подходил к концу очень длинный и очень суетный день. Она заключала контракты, создавала новую административную структуру. Во сне ей снились документы, она просыпалась с ужасной мигренью, а перед глазами безостановочно плыли напечатанные на белом листе цифры.

На ее стол упала тень. Нина подняла голову.

Доктор Генри Нэймет, на договорной основе работающий в «Драконе». Он был в джинсах и в американской спортивной майке. У него за спиной стояла новая Нинина помощница, совершенно разъяренная фрау Бирхоф. Генри наверняка нарочито медленно прошествовал мимо нее, как мимо пустого места. Как обычно.

Нина вздохнула.

— Не клади трубку, Люк. — Она посмотрела на Нэймета. — Генри, а что случилось с телефоном?

— Ничего, если бы ты на него отвечала. — Он показал ей на кучу бумаг у нее на столе.

Нина пожала плечами. Если бы звонил Тони, то Стэфи Бирхоф дала бы ей знать. В других случаях она не обращала внимания на звонки. Откуда у нее время?

— А это не может подождать? Думаю, нет. О'кей.

Слушай, Люк, пришел доктор Нэймет. Я должна закончить разговор. Ты ведь знаешь мой домашний номер факса? Вечером я займусь деталями. — Она положила трубку. — Хорошо, доктор Нэймет. Я полностью в вашем распоряжении.

— Замечательно, — сказал он, снимая Нинино пальто с вешалки. — Пойдем поищем ресторан.

— Мы можем все обсудить здесь. У меня слишком много работы и…

— Нина. — Нэймет склонился над ней. Его черные волосы и голубые глаза всерьез смущали ее. — Дай-ка я тебе кое-что скажу. Есть такой биохимический закон..

Человеческому телу нужна пища.

— Ну в общем-то я…

— Острота мышления страдает от недоедания. Слушай, еда — это что-то вроде инвестиций долгосрочного вложения: сытый человек не будет взвинчивать себя до потери сахара в крови.

Нина не могла удержаться от улыбки, принимая от него пальто.

— Вот так-то лучше, — заметил Нэймет, глядя на нее с ослепительной улыбкой. — Ну что, пошли? Я знаю лучшее место в городе.

Что ж, по правде сказать, она на самом деле проголодалась, подумала Нина, выходя за ним следом.

Такси остановилось, и Нина вышла из машины, глядя на домики в готическом стиле, на старинные магазины и кафе, на книжные ларьки вперемежку с подвальными ночными клубами. Таков Цюрих, и если было бы время, она с удовольствием побродила бы здесь. Днем это напоминало сказки братьев Гримм, а ночью — Сохо. Она слишком устала, чтобы все это оценить, только думала: что у Нэймета на уме? Скорее всего еще какая-нибудь швейцарская закусочная, набитая банкирами и дамами в мехах, с непроизносимыми названиями блюд и столь крепкими алкогольными напитками, что они, наверное, способны растворять камни. Если она съест еще одну порцию молодого барашка и салат из одуванчиков, то просто лопнет.