После своего рассказа Белый, помолчав немного, продолжил:

- Братья, божье провидение спасло нас от неминуемой гибели, он послал нам своего ангела в образе одного из наших казаков. Только так можно толковать сей великий подвиг, он не под силу обычному смертному. Иван, на тебе божье благословение, храни его дар как зеницу ока. А мы все должны оберегать и поддерживать нашего сотоварища в его промыслах, он дан нам свыше во спасение и благоденствие всего запорожского воинства. Верно я говорю, казаки?

Дружный возглас сидящих за столом: = Истинно так, Стефан Матвеевич!, - встретил последние слова войскового судьи, завершил он свою речь молитвой: - Возблагодарим же Господа за милость к нам, детям своим. Отче наш иже еси ...

Все хором повторили за судьей молитву, а после приступили к трапезе, я, как ни сдерживался, сметал все на столе, а казаки вокруг только подкладывали: - Кушай, Ваня, все что хочешь. Благословенны все твои позывы, они от господа.

Вот не думал, что буду я для своих суровых товарищей идолом, уже поклоняются. Но отказываться от внимания не стал, да и есть в словах Белого немалая доля истины, ведь именно по воле провидения мое сознание вселилось в тело юного казака. Мудрый мой наставник и Сирко с самого начала моего пребывания в этом мире заботились обо мне, учили, готовили к особому предназначению. К славословию в мой адрес присоединился куренной атаман, напомнил казакам, что все походы с моим участием проходили на редкость успешно, а в моей сотне почти нет потерь. На эти слова тут же раздались возгласы: - Ваня, возьми нас к себе!, - встреченные смехом, но все почему-то ожидающе посмотрели на меня. Отвечаю:

- Я не против, если атаман согласится. Вы казаки добрые, мне честь служить с вами.

Все перевели взгляд на Белого, он пожал плечами, а после пояснил:

- Передам вашу волю Ивану Дмитриевичу, как он порешит, мне не ведомо. Но сам бы я пошел навстречу товариществу, с Иваном наши надежды.

На следующий день съездил в хутор, думаю, родные беспокоятся за меня, я не объяснил им, зачем еду в Сечь, как долго буду там. Поехал утром, захожу в ворота, а тут уже встречают, бегут ко мне, и стар и млад. Оказывается, здесь уже прослышаны о случившемся в Сечи в рождественскую ночь, не успел войти в дом и раздеться, как меня окружили и засыпали вопросами. В тоне моих домочадцев заметны беспокойство и гордость за меня, радость, с кем же их связала судьба. Успокаиваю их, все хорошо, ворогов побили, все живы и здоровы, у меня все ладно, чувствую себя прекрасно. Тут же накрыли стол, всей большой семьей расселись за ним, дети также с нами. Отметили нашу негаданную победу, мой подвиг, а потом стали выпытывать у меня, что нас ждет дальше. Загадывать не стал, скоро все прояснится, но заверил, у нас будет по-прежнему, во внимании и заботе ко всем. При этих словах старшие подруги переглянулись между собой, а потом Мария высказалась, что в чем-то следует поменять, но это решим позже.

Днем занимался привычными хозяйственными заботами, после покатал детей на санях, лепил с ними снеговиков, вечером в нашем с Катей доме собрались мои подруги, обсуждать важное для них дело. Начала разговор Мария:

- Ваня, мы одна семья и таиться, думаю, не надо. Да и так в округе все знают, что ты живешь с нами, вон Настя, смотри, уже круглиться стала, шестой месяц пошел. Молчат из признательности к тебе, лекарь ты для всех уважаемый. Теперь же, когда люди знают, что ты отмечен божьим благословением, никто хулу на тебя не наведет, примут как есть. Ваня, мы хотим жить одним домом, не бегать к тебе, как кобылы к жеребцу на случку, прости, господи, за слова срамные, а быть рядом, приласкаться когда хотим, не боясь чужого глаза.

Свою сестру поддержала Катя:

- Правда, Ваня, давай построим новый большой дом, деньги у нас есть. И не мазанку, а из бревен, как у именитых казаков в Слобожанщине, в два прясла. В нижнем пусть у каждой из нас будет своя светлая комната, с большим окном, горница для общих посиделок, на верхнем детские спальни и игральни.

Аксинья поддакивала словам сестер, а Настя только согласно кивала головой, она самая тихая из моих подруг. Задумался, в запорожском воинстве строго с блудом, тем более, если принародно будем демонстрировать свои отношения, да и церковь не примет многоженство. То почтение, которое высказали ко мне казаки, не дает еще уверенности в их благосклонности к моим слабостям, нарушениям принятых традиций и морали. Но и отказывать в просьбе дорогих мне людей не хочу, ищу хоть какую-то зацепку, щелочку в законах братства, оправдывающей мою многосемейную жизнь. И нашел, вспомнил об опеке казаками над семьями погибших товарищей, когда они брали на себя заботы о пропитании и воспитании малых детей. Надо мне принародно принять на себя такое обязательство, усыновить (удочерить) всех детей.

Объяснил своим подругам, что некоторое попустительство ко мне все же не означает вседозволенность, явно показывать людям наши отношения не стоит. Сделал паузу, смотрю на приунывших жен, думаю полезно их спустить на землю, а то уже на коммуну замахнулись, с общим мужем, мнение окружающих им не указ. А потом отчасти принял их предложение, жить в одном доме можно, рассказал каким образом. Мой гарем обрадовался, хоть в чем-то их желание исполняется, с энтузиазмом принялись обсуждать планы с новым домом, высказывать свои мысли, каким будет их комната, горница, детские покои, что в них они хотят поставить. Вместе составили предварительный проект нашего будущего гнезда, объявил, что займусь им в самое скорое время, как только со службой разберусь, заготовлю пока материалы, а строить будем весной, до новых походов, приглашу мастеров со Слобожанщины.

На следующий утро вернулся в свой курень, справлял привычную службу, выезжал с сотней дозором вдоль Днепра, после прохода неприятельского войска он полностью обезлюдел, стоят пустые хутора и зимовники. Через неделю после Рождества приехал кошевой, судья сразу после случившегося боя послал к нему нарочного с рапортом. Среди других командиров вызвал и меня, расспросил о моих действиях до и во время нападения вражеского войска, похвалил меня, сослался на слова судьи о божьем промысле и моем благословении, согласился с таким мнением старшины, а после высказал:

- Стефан Матвеевич передал мне просьбу казаков пойти под твое начало. Конечно, годами ты юн, но уже наделен воинскими талантами, да и Господь потворствует тебе. Мы обсудили со старшинами и решили дать тебе курень. Только готовить своих бойцов будешь сам, курень новый, наберешь охочих к тебе из бывалых казаков, вся твоя прежняя сотня также перейдет к тебе, а больше из юнаков, по весне придут к тебе, всего у тебя под рукой будут пять сотен душ. Смотри, не подведи, казаки особо будут следить за тобой, ты у всех на примете. Есть вопросы, Иван?

Я на какое-то время растерялся, даже не предполагал о назначении на такой важный пост, куренные атаманы наряду со старшинами составляют высшее командование сечевого воинства, примерно соответствуют командиру полка. После взял себя в руки, задумался, что мне нужно, с чего начать, появились вопросы, которые я тут же принялся обсуждать с кошевым. Сидели мы долго, больше часа, атаман отвечал на мои вопросы обстоятельно, с вниманием и поддержкой начинающему командиру. После, когда мы разобрались с первоочередными делами, обратился с личным вопросом, о моем намерении взять под опеку семьи павших казаков, живущих со мной в хуторе.

Атаман лукаво усмехнулся, а потом с серьезным выражением на лице ответствовал:

- Дело нужное и благое, вырастить и воспитать малых сирот настоящими казаками и казачками, от общества дозволяю тебе взять на призрение названные семьи. Зайдешь в канцелярию, там тебя запишут, выдадут пособие на детей, товарищество тоже печется о семьях казаков.

После не удержался, ухмыльнулся и добавил: Только смотри, не переусердствуй с помощью вдовицам, уже слухи идут, они тебе ни к чему. Казаки пока молчат, благоволят к тебе, но не нужно испытывать их терпение. Какие есть еще вопросы?