- Во взятии крепостей у нас другая тактика, - продолжил я, - впереди идут специально обученные бойцы штурмовых групп, огнем выбивающие неприятеля из укреплений, на прямую атаку в ближнем бою стараемся не идти, только когда противник разбит и деморализован. Остальные воины движутся вслед, зачищая от остатков противника улицы, дворы или здания, но тоже соблюдая осторожность. Мы бережем каждого своего воина, не допускаем лихих наскоков на опасного врага, бьем его стрелковым и артиллерийским огнем на безопасной дистанции.

После нашей поучительной беседы старый воевода заметил:

- Иван, наука твоя полезная, боем проверенная. Только откуда она у тебя, совсем еще молодого атамана, если до сих пор мало известна даже полководцам европейских армий, лучшим в мире?

Вопрос, конечно, интересный, но не говорить же ему, что я пришелец из будущего, а военный опыт взят из исторических книг. Отвечаю расплывчато, что-то взял от бывалых командиров, применил их опыт по новому, своему разумению, что-то пришло по наитию, озарению свыше. При этих словах воевода встрепенулся, тут же задал вопрос:

- Иван, к нам дошли слухи о божьем покровительстве и благословении, что он, - тут Ромодановский поднял глаза вверх, к побеленному свежей известью потолку, мы с Самойловичем, внимательно слушающим наш разговор, за ним тоже, потом перекрестился, мы опять же за ним, потом продолжил, - хранит казаков по твоему наущению, сила в тебе немалая, данная провидением сверху. Так ли это, Иван, отвечай без лукавства, прямо, как на духу, он, - опять поднял глаза к верху, - все слышит.

- Григорий Григорьевич, - стараюсь придать своему голосу доверительный тон, - в том немалая правда. Господь дважды оборонил казацкое войско, вначале в Сечи на Рождественскую ночь, от подкравшихся басурман, а затем в море, защитил от шторма наши корабли, почти все остались живы и здравы. В Сечи он сподвиг меня, дал власть над османами, обездвижил их, пока казаки не взялись за самопалы, в море снизошел к мольбе о помощи. Казаки так и считают, что на мне благословение, идут со мной в охотку. Но я стараюсь не искушать божье терпение, не обращаюсь по пустякам, справляюсь своими силами.

- Что же, ты прав, не будем упоминать имя божье всуе, примем как данность свыше. Надеюсь, что и в наших общих кампаниях нам будет сопутствовать удача, при случае непременно позовем тебя с твоим войском, - такими словами завершил нашу встречу Ромодановский и я покинул дворец наместника, отправился в Сечь, на этот год у меня еще много планов и хлопот.

Пока у нас мирная передышка, всем войском возводим укрепления по южному рубежу до самого Дона. Согласовал их строительство и совместную службу с донским атаманом Фролом Минаевым, также, как и освоение Лисичанского угольного месторождения. С Минаевым у меня давние приятельские отношения, еще в бытность есаулом у Сирко я не раз ходил вместе с ним в походы, отбивал нападения осман и татар. После моего избрания кошевым атаманом, а его атаманом Войска Донского наши связи стали крепче, я дважды навестил его в Черкасске, он также приезжал ко мне в Сечь, гостевал у меня в хуторе. У нас с ним образовалось не одно общее дело как в воинской службе, так и в хозяйственных заботах, переустройстве прежнего уклада. Минаев заинтересовался вводимыми мною переменами в жизни Запорожья, что-то стал вносить у себя в Донском краю. Я помогал ему советами, делился мастерами, каким-то снаряжением, материалами, многим другим, он со своей стороны также всемерно шел мне навстречу.

В начале 1680 года в Крыму Порта и Москва заключили Бахчисарайский мир с обязательством сторон не нападать друг на друга и признанием занятых границ. Для нас этот договор нес двоякое последствие, с одной стороны османы и татары воздержатся от набегов на наши рубежи, но с другой и нам выпадает такое же ограничение, мы не должны совершать свои походы в Крым и на Черноморское побережье Османской империи. В прошлой истории своенравная Сечь продолжила свои грабительские рейды к османам и татарам, осложняя тем самым межгосударственные отношения Русского царства, вызвала недовольство московских правителей, Фёдора Алексеевича и его преемников. Война казакам как мать родная, кормит и поит, без нее же нет прибытка, с чем вольное братство никак не согласно. Подобную проблему пришлось решать мне, угодить Москве и своим казакам, искать компромисс в кажущейся неразрешимой дилемме.

В немалых думах пришел к возможным путям мирного вхождения казачества в государственные интересы, но их придется реализовывать на самом высшем уровне, в Москве. Не откладывая в долгий ящик, в феврале, накануне масленицы, отправился к Ромодановскому согласовывать свой план. Застал воеводу в сборах, его вызывают в Первопрестольную, по-видимому, в связи с прекращением войны с османами. Мне такое кстати, будет помощь от много знающего и влиятельного боярина в царском дворе. После взаимных приветствий и выражения приязни рассказал князю о своем предложении:

- Григорий Григорьевич, заключение мира с османами оставляет казачье воинство не у дел. Вы понимаете, что казаки не удержатся от набегов, если их не занять ратными деяниями с достойным вознаграждением. Хочу обсудить с Вами, что нужно предпринять как с пользой Русскому царству, так и Запорожской Сечи. Первое, что можно предложить, взять воинство на службу. В боевых условиях применить в составе русской армии как самостоятельное войско, со своими задачами и маневрами, но с подчинением общему командованию. В мирное время можно использовать его в гарнизонах пограничных крепостей и застав. Второе, несение дозорной службы на границе с Дикой степью. Полагаю, несмотря на заключение мира, ногайцы продолжат свои набеги на русские селения и города, поэтому нам надо быть начеку, охранять свои земли.

Я замолчал на некоторое время, отметил про себя реакцию Ромодановского, он слушал мою речь с полным вниманием и интересом, не прерывая меня, после продолжил:

- То жалование, которое государь установил Сечи прежде, в новых условиях и предназначении, если оно будет принято, станет недостаточным, ведь казаки теперь должны отказаться от походов "за зипунами", дающим немалый прибыток. Но и польза от регулярного несения службы может стать гораздо большей, покроет издержки на содержание казачьего войска. Можно установить размер довольствия как стрельцам, только дополнительно выделить средства на фураж для коней. И еще, с казаками эти условия я не обсуждал, не уверен, что они примут их без сопротивления. Ломается вековой уклад, привычный образ существования, по сути разбойный, что уж греха таить. Но когда-то все равно придется менять, на насилии и грабежах благую судьбу не построить, надо жить в мире с другими людьми.

Воевода задумался, через минуту ответил:

- Слова твои верные, Иван, надо менять ваше товарищество. Разбойник на разбойнике, клейма некуда ставить. И я рад, что среди них нашелся человек с благим разумом. Мы терпим своенравие казачества, пока есть нужда в нем, но долго такое продолжаться не может. Вот что сделаем. Я обговорю с нужными людьми твои предложения, они, на мой взгляд, вполне приемлемые. Ты же решай со своими казаками, пойдут ли они на верную службу государю, не прекословя и без разбоя. Напишите грамоту с волей вашей Рады и ходатайством, отправьте посольством в Москву, я же посодействую благосклонному приему государем, Федором Алексеевичем.

На том и порешили, обсудили наши предстоящие действия, оговорили держать в курсе друг друга по каким-либо значимым вопросам или событиям и разъехались, я в Сечь, а боярин в Москву, получать новое назначение. Предстоит трудная работа, ясно осознаю, что, несмотря на мой авторитет, вольное братство вряд ли согласится с попранием своих свобод, да и в крови у них жажда наживы, пусть и с риском для жизни. Надо продуманно, аккуратно подвести казачество к мысли, что иначе, как идти на службу к московскому государю, невозможно, воочию показать пагубность для самого товарищества продолжения разбойных действий. Выносить сейчас на круг без подготовки вопрос жизненной важности почти наверняка провалить его, а самому стать отверженным, потерять уважение и влияние среди казаков. Надо идти исподволь, шаг за шагом, найти авторитетных сторонников, через них перетянуть на свою сторону остальное казачество.