— Что за безалаберное отношение к собственному здоровью!? — Возмутилась я. — Сколько раз тебе говорить, никаких физических нагрузок! Швы ведь даже ещё не сняли!

— Вот и не дергайся. — Нагло заявляет он. — Прояви заботу о своём пациенте.

— Да? У меня на текущий момент в этом центре уже более двух десятков операций. Мне на все требования "заботы" соглашаться? — прищурилась в ответ, с непонятным удовольствием наблюдая, как сужаются от злости глаза Тайгира.

— Ты уверена, что дразнить меня хорошая идея? — тихо спрашивает он, но от этого голоса мурашки бегут по коже от ощущения опасности. — Если ты хочешь разбудить мою ревность, то могу тебя заверить, что она и так не спит. Я готов каждому, кто только смотрит в твою сторону, оплатить пребывание в местном морге. Чтоб даже мысли не осмеливались допустить, что могут заслужить твоё внимание.

— Я врач…

— Ты, прежде всего, красивая женщина, яркая, притягивающая взгляд снова и снова. С искрами внутреннего огня, отражающегося в глазах. — Мурлычет этот наглый кот, заправляя мне за ухо выбившуюся из зажима прядь. — Каждому хочется этот огонь покорить. Мужики тебя глазами сожрать готовы. Самоубийцы.

— Ты сейчас о ком? Хайям местного разлива. — Остановила я его. — Тебя послушать, прям Мэрилин Монро и то, в лучшие годы. До магазина одну страшно отпустить, вдруг, кто привяжется.

— Именно так. Но я раньше всех успел, себе забрал. Остальные обломаются, а особо непонятливых сам поломаю так, что даже ты этот конструктор не соберёшь. — Он не угрожает, он озвучивает действительность.

— То есть ты уже всё решил, да? У меня нет права выбора? — спрашиваю его, разглядывая такие знакомые и одновременно изменившиеся черты.

— Есть, но я не хочу тебе его предоставлять. Не уверен, что мне понравится твоё решение. А решил я уже давно. В тот день когда вернулся после двухдневного отсутствия. — Усмехается он. — Откуда наш язык знаешь?

И то ли от неожиданности вопроса, то ли в ответ на его честность, с которой он признается в том, что не хочет, чтобы я могла выбирать сама, как мне дальше жить, я начинаю ему рассказывать.

Этот разговор должен был состояться в том самом ресторане, восемь лет назад. Тайгир слушает очень внимательно, иногда кивает, словно в подтверждение, иногда задаёт вопросы. На фамилии моего отца только удивлённо дёргает бровью. О чём-то он уже догадался и сам, что-то его удивило. Когда я пересказывала последний разговор с мамой, Тайгир хмурился, было понятно, что ему есть что возразить буквально на каждое слово. Ему явно не нравилось то, что он слышал.

— С твоим отцом я сталкивался, и я не понимаю, почему он не смог объяснить твоей матери одну простую вещь. Если ты не хочешь касаться этой стороны жизни, сталкиваться с действительностью, совсем не означает, что эта реальность не коснётся тебя. — Говорит он, не отводя от меня глаз, не отпуская моего взгляда, и всё плотнее сжимая вокруг моей талии кольцо своих рук. — Твоя мать не подумала о том, что она сама оказалась по одну сторону с твоим отцом. Но вычеркивая его из своей жизни, она помимо прочего ещё и лишила тебя защиты отца. Чтобы она делала, если бы кто-то решил бы наказать твоего отца, добравшись до твоей матери и тебя? Что могли бы сделать две беззащитные женщины? Точнее женщина и девочка? Даже подумать об этом страшно. Думаю, что твой отец всё-таки побеспокоился о вашей охране. По-другому, вы просто не смогли бы жить так спокойно. Но ответить на этот вопрос сможет только он сам. Я бы просто забрал ребёнка, объяснив его матери, что меня она может не принимать и не желать видеть в своей жизни, но рисковать жизнью и здоровьем собственного ребёнка из-за женской гордости, я не позволил бы.

— То есть, по-твоему, мама должна была смириться с тем, что будет делить своего мужчину с толпой левых баб? — толкнула я его в грудь.

— Я могу, конечно, сказать, что твоему отцу надо было сразу всё рассказать твоей матери о своей жизни и ещё кучу всяких умных и правильных вещей… Но тогда бы тебя просто не было. Или тебя не было бы в этом городе. — Говорит он и мягко очерчивает пальцами контуры моего лица, его улыбка становится мягче, что-то такое меняется в выражении его лица, что я совершенно забываю о том, насколько опасен мужчина, рядом с которым я нахожусь.

И даже то, что я по-прежнему сижу на его коленях, уже не вызывает у меня желания спорить или отталкивать его. Как будто нет ничего более естественного, чем сидеть вот так и рассказывать ему о себе все свои тайны.

— Кира и Зарина знают? — спрашивает он.

— Нет, не успела рассказать. Сначала необходимости не было. Зарина даже когда поняла, что язык я знаю, не полезла с вопросами. — Рассказываю уж и это, раз начала всю правду говорить. — А Кира приняла как данность, что я не хочу возвращаться в этот город. Девочки меня всегда поддерживали, но никогда не ставили условий и ничего не требовали. Даже раскрытия собственных секретов. Знаешь, странное ощущение. Ты должен бы злиться на мой побег…

— А я не злюсь? — утыкается он лбом в мою шею. — Злюсь, и так, что готов разнести этот город по кирпичику. Только ты бы не убежала, если бы я тогда не струсил. Если бы поставил брата на место, если сразу отстаивал своё и боролся, а не ждал бы старшего брата, что приедет и все проблемы разрулит. Я тогда проявил слабость. Оказался недостоин отвечать за нас. А судьба… Она такого не прощает.

Он долго говорит, рассказывает уже для меня, объясняет каждое слово. Рассказывает и про Расима, про то, что тот виновен в смерти отца, братьев и покушался на маленького сына Амирана. Да, такому ничего не стоило приговорить меня просто за то, что мое появление противоречило его планам.

Тайгир замолчал. И мы сидим, смотрим друг на друга и не знаем, что сказать. По крайней мере я. Любые слова кажутся сейчас абсурдными и нелепыми. Вот, что я ему сейчас скажу? Прости, что усомнилась в тебе и, испугавшись, сбежала? Что столько лет считала тебя мерзавцем и предателем, не желая разбираться? Или потребовать ответить, почему тогда он не рассказал о брате и о возможных проблемах?

Его руки оживают, гладят меня по спине и плечам, притягивают к сильному мужскому телу. Чувствую, как его пальцы отцепляют фиксирующий волосы зажим и запутываются в вечно непослушной гриве. Он прижимается ко мне, лбом упирается в мой лоб, трётся носом о мой нос, замирает в миллиметре от губ. Ждёт. Мой единственный шанс сказать "нет".

Но я молчу. Тогда решает он. Это не поцелуй, это ультиматум! Требование подчиниться и крик, полный едва сдерживаемого голода. Словно я единственный глоток воды, что может его сейчас спасти. Трачу последние силы, чтобы вырваться из этого омута, вернуть себе способность говорить хотя бы на время.

— Тайгир… Я должна тебе признаться. Сейчас. — Дышу так, словно только что пробежала километров пять, а судя по тому пульсу, что я ощущаю, моё сердце готово разорваться.

— Я заранее тебе всё прощаю. — То ли рычит, то ли хрипит он.

Пока я попыталась собрать мозги в кучу и вспомнить, это в связи с чем я вдруг оказалась перед ним виноватой, что он так великодушно меня простил сразу и за всё, Тайгир встал с дивана и перенёс меня на постель. Не оставляя мне шанса прекратить это безумие, он улёгся рядом, прижимая меня к своему телу и продолжая прерванные поцелуи.

Мое собственное тело как будто только и ждало, когда разум, наконец, определится, сдаться собственным чувствам или оставить всё в прошлом. Оставаться воспоминанием из прошлого Тайгир совершенно не собирался. Сопротивляться просто не хотелось. А вот отдаться во власть сильных мужских рук, уже успевших стянуть с меня рабочую одежду, хотелось.

Решив, что жалеть я точно не буду, я полностью отдалась происходящему. Провела руками по широкой груди Тайгира и сама потянулась за поцелуем. Последнее, похоже, послужило чем-то, что сорвало последние ограничения у Тайгира. Я удивленно распахнула глаза, услышав его рык. И буквально окунулась в тёмное пламя.