Рука, накрывшая промежность кажется безумно горячей, первое прикосновение его пальцев словно током прошивает.

— Тише, тише. Я осторожно, моя родная. Вот так. — Уговаривает он, словно я пытаюсь сопротивляться.

И целует, не прекращая откровенной ласки, то чуть ускоряясь, то наоборот, почти останавливаясь. А я льну к нему бесстыжей кошкой, шепчу что-то бессвязное, руки судорожно мечутся по его телу. Вот сейчас мне его мало, хочу ощущать его всего и везде.

Резко накатившая волна удовольствия выгнула меня почти на мостик, из горла вырвался хриплый стон, больше похожий на рык какого-то животного. Эти ощущения даже близко не походили на те, что я испытывала, когда сама доводила себя до финала. Я пыталась отдышаться и вспоминала, не царапнула ли я Тайгира, пока он доводил меня до сумасшедшего пика.

— Ты рычишь! Девочка моя, моя хищная девочка! — нависает надо мной Тайгир, и разглядывает меня с нескрываемым восторгом.

А я прижалась к нему, желая спрятаться от своих пережитых только что эмоций. Но вместо этого я почувствовала его напряженное желание. Одуревая от собственной смелости, я накрыла ладонью его член, и хриплый, шумный выдох стал моей маленькой наградой.

— А как же ты? — спрашиваю, ещё толком не отдышавшись.

— Ещё даже ночь не началась. — Шепчет он мне на ухо и толкается в мою ладонь.

— В смысле? — непроизвольно сглатываю я.

— Что такое? — улыбается он, провожая глазами движение на моём горле. — Жарко? Водички принести?

Утро встретило приятной усталостью мышц и ощущением спокойного дыхания Тайгира в мою шею. Этот котяра подгрёб меня почти под себя, прижав к себе спиной. Даже во сне он меня то ли оберегал, то ли старался удержать. Потому что спал он, перекинув свою ногу через меня и устроив свою лапищу у меня на животе.

— Проснулась? Как себя чувствуешь? — а у самого голос чуть ли не мурлычет от самодовольства.

— Отлично я себя чувствую. И настроение хорошее. — Опережаю его вопрос. — И ты прекрасно об этом знаешь.

— Ну, то, что я знаю, и то, что ты думаешь, могут вообще не совпадать. Поэтому я лучше спрошу. — Усмехается он.

— Радуйся-радуйся… Пока меня не начал интересовать вопрос, где и главное на ком, ты всё это отрабатывал. Вариант ответа с учётом вашего семейного предприятия мне уже не нравится. — Выкарабкивалась я из-под Тайгира. — А то мальчик-колокольчик он. Как же!

— Читал много. И кино смотрел, обучающее. — Смеётся Тайгир даже когда я швыряю в него подушкой.

Смываю с себя пену под горячим душем и даже с закрытыми глазами понимаю, что в ванной я уже не одна. Сложно объяснить, особенно самой себе, почему я почти физически ощущаю его взгляд? Тем более, что уж я-то точно знаю, что нет у человека таких рецепторов, что были бы способны распознать, что на него смотрят.

И, тем не менее, чувствую. Словно вижу, как он рассматривает изогнувшееся под струями воды тело, вспыхивают следы его укусов на шее, как будто откликаются на присутствие того, кто их оставил. Огненная волна скользит по татуировке, буквально за секунды ставшей настоящим фетишем для Тайгира, сильнейшим афродизиаком, от которого его желание просыпалось, словно он и не утолял голода своего тела.

Вот и сейчас он костяшками пальцев обводит линии рисунка, вставая рядом со мной под струи воды. Я смывала шампунь с волос, когда он зашёл, поэтому сейчас стою с задранной головой, которую ещё больше оттягивают длинные мокрые волосы, и с закрытыми глазами. Тайгир сильно выше меня ростом, без каблуков я едва достаю ему до плеча. Сейчас он замер, склонившись над моим лицом, его руки скользят по моему телу, дыхание становится чаще.

И я улыбаюсь. Я ничего не делала, а он заведён. Как он сказал ночью, мне достаточно просто быть.

За прошедшую ночь я получила десятки его поцелуев, от самых нежных касаний до злых и голодных, почти укусов. И мне кажется, что я уже знаю какие мне нравятся больше всего. Вот такие как сейчас, яростные, жёсткие, полные желания и демонстрации силы этого мужчины. Коварные, заставляющие сердце сходить с ума и разгонять кровь до непредставимых скоростей. Отнимающие способность дышать, порабощающие, заставляющие сдаться и не помышлять о сопротивлении.

Но и в то же время, возносящие на недосягаемую высоту. Поцелуи, превращающие обычную и ничем не выделяющуюся меня в нечто неземное. Богиню, царицу…

Я плавилась под этим яростным водопадом мужской силы, чувствовала, как во мне пробуждается голод. Ничем не уступающий тому, что владел в эти минуты моим мужчиной. Такой же жадный, такой же всепоглощающий и такой же привязывающий меня к Тайгиру. Потому что кроме него, никто не сможет его утолить. Никогда.

Резкий рывок вверх заставил меня распахнуть глаза от возмущения. Тайгир подхватил меня под бедра и, прижав к тёмному кафелю, буквально насадил на себя.

— Я кому говорила никаких нагруз… — договорить я не смогла, потому что Тайгир просто заткнул мне рот поцелуем.

Его руки были заняты, помогая мне двигаться вверх и резко опускаться, так что мне достаточно было только отвернуть лицо, чтобы прервать поцелуй и довысказать своё возмущение. Но я же не сумасшедшая, чтобы отказываться от своего особого удовольствия.

— Ведьма! — хрипло выдаёт, уткнувшись лицом мне в шею, Тайгир. — Не может смертная дарить столько удовольствия и вызывать такой голод. Мне тебя мало! Ночь прошла, а я словно и не был с тобой. Моя собственная ведьма!

Он чуть расслабляет объятия, и я тут же опускаюсь вниз, встаю на колени, чтобы было удобнее осмотреть места ранений.

— Вот если кровить сейчас начнёт, то сразу и узнаешь, ведьма я или есть шанс выжить! — вода, льющаяся сверху, мешает, но вроде всё в порядке.

И тут я замираю, слыша шумный выдох над головой. Тайгир возбуждён, и доказательство его желания буквально в нескольких сантиметрах от моего лица. И я вся такая, мокрая, распаренная, с наверняка горящими от поцелуев губами, голышом и на коленях! Да вот счаз! У меня мама медик, и она меня с детства приучала всякую гадость в рот не тянуть!

— Я на кухню, яичницу поджарю! — пулей вылетаю из ванны я под мужской хохот.

Пока Тайгир принимает душ, я набираю Алину. Я собираюсь сделать то, чего не делала ещё никогда. Взять отгул. Точнее пару дней.

— Ага, — смеется в трубке мой главврач. — А потом справка о лёгком труде и добро пожаловать из коллег в пациенты.

— Да мы вроде пока об этом не говорили. — Растерялась я.

— Оксана, наивная ты наша росянка! Ты же в курсе, что твоя работа у некоторых восторга не вызывает? А детёныш самый действенный способ посадить тебя дома, причем без ссор, уговоров и обид. — Слышу я в ответ.

— А почему росянка? — спросила на автомате, потому что сама вспоминала о прошедшей ночи и сейчас в душе… Мы ни разу не предохранялись.

— Потому что цветочек, но с опытом военной службы. — Смеётся Алина. — Но если что, звони. Приму без записи, по блату.

— Не надо меня принимать. Я не хочу детей. — Договариваю, уже слыша, что Алина положила трубку.

— Давай уточним. Ты не хочешь детей вообще, не хочешь детей именно от меня или пока просто не готова? — раздается голос Тайгира за моей спиной.

— За не хочешь детей ты сейчас получишь, за не хочу именно от тебя получишь больно! — разворачиваюсь и в который раз поражаюсь. Как он умудряется передвигаться бесшумно с его-то телом?

— Значит, не готова. — Совершенно не реагирует он на мое предупреждение. — А почему? Не уверена во мне или ждёшь, когда мы наши отношения приведём в законный порядок?

— Ну, причём тут ты или законный статус? — перекладываю яичницу на тарелки. — Я только приехала, только устроилась. В городе за восемь лет многое изменилось, я здесь никого не знаю, я здесь никто. Ну, какая может быть речь о ребёнке?

— Хотел бы я посмотреть на того самоубийцу в этом городе, кто осмелится посчитать, что моя жена, это никто! — усмехается он обнимая меня. — А ребёнок будет, когда мы оба будем его ждать.