— А сейчас значит, горит? — поднимаю голову и чувствую, как дыхание сбивается.

Полутёмная комната и ночник сыграли странную штуку. Свет отражается в тёмных глазах, создавая ощущение бушующего в них пламени, горячего, обжигающего, манящего, заставляющего поддаться желанию окунуться в этот жар.

— Горит. — В его голосе прорезается дразнящая мои эмоции хрипотца.

Каждое его слово начинает литься тягуче, как густой мёд, обволакивать. В который раз поражаюсь тому, как его голос звучит для меня, как меняет всё вокруг. Словно ничего больше не существует, кроме расплавленного янтаря его объятий. Словно нет ничего важнее, чем ощущать стук его сердца и бой пульса. Один головокружительный поворот, и я уже наслаждаюсь тяжестью его тела, такой нужной, такой желанной.

— Сейчас горит. — Продолжает он. — Сейчас понимаю, о чём брат мне всё время твердил. Хочу тебя схватить и утащить. Ото всех. Спрятать, запереть, закрыть, только для себя оставить, чтобы даже мечтать не могли. А получается, что и утащить некуда.

— Как это? Разве это не твой дом? — пищу, пытаясь выкарабкаться из-под него, и замираю, когда он с коротким рыком кусает меня за шею. — Озверел?

— От тебя. Совсем спятил. Хочу нежностью окружить, заботой окутать, а кровь требует подчинить и защитить одновременно. — Чувствую, как он начинает зализывать место укуса и от этого, какого-то по-звериному дикого поступка по моей коже побежали мурашки. А в мыслях появилось несвойственное мне самодовольство от того, что это я причина такой несдержанности. — А как тут защитить? Как семье здесь жить? Через стенку чужие люди. Через балкон пробраться можно, дверь вскрыть… Охрану здесь хрен поставишь! Нет, дом нужен! Свой! Чтоб там никто и рта открыть не посмел, сама хозяйкой будешь. Я тебя на руках занесу, сама спальню выберешь, сама все комнаты назначишь, мебель выберешь. Чтоб ничьей руки там не было.

— То есть я сама обстановкой заниматься буду? Тайгиир! Я не справлюсь! — вытаращила глаза я. — Я никогда этим не занималась… Ты чего ржёшь, зверюга?

— Смешная ты, — лыбится этот откормленный Тигра. — Глаза сразу шебутные. И сама вся нараспашку, все эмоции на лице, все переживания. В больнице ты другая, строгая. Ото всех закрытая. Нравится, когда ты такая.

— Почему? — любопытничаю я.

— Вкусно мне и кайфово. От того, что никто больше тебя такой не знает, не видит. Моё, для меня. И вся ты моя. И для меня. Моя девочка, моя Злючка, моя жена! И не спорь! — рычит он мне в губы.

— Ты ещё на меня табличку повесь. "Собственность Тайгира Тахмирова. Сверять с графой движимое имущество", — фыркаю я.

— Это предложение? — лукавая улыбка изгибает мужские губы.

— Слезь. — Толкаю его в грудь.

— Ты чего? — напрягается мой личный зверь.

— Слезь, говорю. — Он напряжённо следит за каждым моим движением, наблюдает пристально. Готов в любой момент сорваться с кровати и схватить меня, а я радуюсь, что даже в душевой он видел меня только с одного бока.

Сейчас я стягиваю с себя верх рабочего костюма и разворачиваюсь к нему другой стороной, и с удовольствием наблюдаю, как удивлённо распахиваются глаза этого собственника. А такого довольного оскала я себе даже не представляла.

— Значит, говоришь, табличка? — почти мурлычет он, поднимаясь к кровати. — Моя собственность?

— А кто-то такой внимательный! — язвлю я, пока он, опустившись на колено, проводит пальцами по чёрным линиям татуировки. — Щекотно!

— Моя собственность. — Как завороженный, Тайгир вновь и вновь ведёт по застывшему в прыжке и оскалившемуся тигру у меня на боку с левой стороны.

— Когда мне Рита её набивала, было дико больно. Особенно, когда белым забивали. Пора уже коррекцию делать. Надо только мастера найти, чтоб не испортила. — Рассказываю Тайгиру, который просто прилип к моим рёбрам. — Кира меня отговаривала, но мне надо было. Странная потребность. А Рита моя однокурсница, она в салоне подрабатывала. Сначала сам рисунок сделала, потом перед выпуском первую коррекцию выполнила. А сейчас боюсь, что попортят. Мастер-то другой будет.

— Я найду. Чтоб не испортили. И чтоб не больно. — Продолжает обводить он своего тёзку, тянущего когти к моему сердцу. — Моя. Всегда моя. Бегала от меня, пряталась, шипела, к себе не подпускала. А оказывается, всегда моя была, сама так решила.

— А ты ещё слова кроме "моя" знаешь? — почему-то шёпотом спрашиваю я.

— Моя собственная! — улыбается он.

— Свободная, самостоятельная и независимая женщина? — спрашиваю его, наблюдая, как он поднимается, проводя горячими ладонями по моему телу.

— Не, не слышал. Это на каком? — сжимает он моё лицо в своих руках.

— На цивилизованном, дикарь. — Улыбаюсь я.

— У нас, у дикарей, есть обычай. Когда встречаешь свою женщину, свою пару, хватаешь её за волосы и тащишь в свою пещеру. — Разгорается похотью его взгляд, пока его рука наматывает на кулак мои волосы.

— Так мы только что выяснили, что пещеры-то у тебя как раз и нет. — Дразню зверя я.

— Так ты меня заверяла, что и эта подойдёт? — возвращает он меня обратно в кровать, но укладывает так, чтобы видеть татуировку.

Тайгир буквально прикипает к ней при каждом взгляде, и вдруг улыбается так радостно, так открыто… Я таким его помню только на полигоне. А он трогает пальцем основание одного из верхних клыков нарисованного тигра.

— Это не то, что ты подумал. Я совсем другой смысл вкладывала. — Почему-то считаю важным сказать ему правду.

— Тайгир Тахмиров. — Ухмыляется он, мягко нажимая туда, где среди линий, складывающихся в звериный оскал, переплетаются две буквы "Т".

Сейчас его поцелуй мягкий, полный нежности, он только ласкает. Ни одного намёка на его собственные желания.

— А какой дом хотела бы ты? — спрашивает он, наглаживая меня по боку, и чуть задерживая руку на бедре.

— Где я могла бы быть собой. Где мне не пришлось бы себя ломать, ради того, чтобы меня приняли. — Отвечаю, даже не задумываясь.

— Ты будешь решать, кого принимать в нашем доме, а кого нахрен слать. — Обещает он мне, а его пальцы уже гладят кожу под поясом рабочих брюк. — Тебе эта тряпка очень важна?

— Нет, это просто рабочая одежда. — Не поняла я этого вопроса.

— Отлично. Бесят меня все эти тряпки на тебе. — Я даже понять ничего не успела, как оказалась перед ним в одном нижнем белье. Просто рефлекторно попыталась закрыться. — Не надо, не прячься.

Тайгир мягко отводит мои руки, его футболка летит в компанию к моим вещам. Впрочем, и спортивные брюки надолго не задерживаются на нём.

И вот странное дело, но от того, что он тоже почти раздет, от этого контакта кожи к коже, я получаю настолько сильное тактильное удовольствие, что всю неловкость смывает, как волной. Такое ощущение, что мне просто физически необходимо прикасаться к нему, ощущать жёсткие волоски на груди и животе, горячую кожу, каменные мышцы.

Даже бугры застарелых шрамов мне нужно чувствовать. И понимать, что мой мужчина многое перенёс, с раннего детства. Что он знает, что такое жестокость не понаслышке, что такое одиночество и как важно быть нужным и любимым.

И я готова. Готова быть той, кому он будет нужен всегда, и для кого он всегда будет любимым. Только бы он понял, принял меня той, какая я есть. Это единственное, что мне нужно! Я отплачу. Верностью, любовью, сердцем, душой. Самой жизнью.

Просто не загоняй меня в рамки непонятных стандартов "достойной женщины". Пусть Амиран живёт всем этим, раз ему это так важно. А я буду жить тобой и для тебя. Только не предавай меня, ломая под чужие ценности.

Но даже эти мысли, важные и нужные, испаряются из головы напрочь, стоит Тайгиру начать исследовать моё тело. Руками, губами, языком. Его ладони скользят по моим рукам, поднимающимся к его затылку, по бокам, по животу. Он позволяет пригнуть его голову к моему лицу, и с готовностью откликается на мою молчаливую просьбу.

Целует жадно, выпивая весь воздух из моей груди. И пока я пытаюсь восстановить дыхание, он обжигает укусами и поцелуями моё горло, его ладонь накрыла мою грудь и каждый раз сжимается чуть сильнее. Первый стон вырывается, стоит Тайгиру накрыть губами мою грудь, он медленно обводит языком напрягшиеся соски, не оставляя без своего внимания. Тянет, словно смакует. Чуть сжимает зубы, заставляя выгнуться ему навстречу, подставляясь под его ласки.