– Стало быть, квиты, Лева. Ты наш город, а мы твоих меченосцев. Ты уж прости. Было за что…

Борейко пожевал губами, жалобно моргнул и ничего не ответил. В гражданском мешковатом одеянии, с окладистой бородой, он мало чем напоминал прежнего боевого майора. Его можно было бы принять за журналиста или за геолога, вернувшегося из экспедиции.

Что-то вспомнив, оживленно заговорил Антоша, и о меченосцах тут же забыли. А потом, вероятно, совершенно закономерно появились две зеленоватых бутыли, и, повинуясь неслышимой команде, Александр принес из кухни трехлитровую банку маринованных помидоров. Тостов не произносили, но уже через каких-нибудь полчаса люди расслабились, подобрев, потянулись друг к другу, как встретившиеся после долгой разлуки братья. Стало шумно и почти весело.

Перепачкавшись в маринаде, Александр поспешил в ванную. В прихожей задержался, услышав торжественный речитатив Борейко. Развернув на коленях принесенную папку, майор с выражением читал стихи собственного сочинения.

– Туманный свет. Дрожит дорога,
Рубаху ветром пузырит,
На месяц дальний, недотрогу,
Скрипуче воют упыри.
Глаза, как в изморози окна,
А сердце стянуто кольцом,
Плюется дождь и тихо мокнет
Мое унылое лицо.
Тень под ногами ходит валко,
От фонарей качая тьму,
Сухую, длинную, как палку,
Ее стопами тяжко мну.
Мне тридцать пять, душе столетье,
Такая разница времен!
Но как в дешевой оперетте
Финалом умиротворен.
Пусть не любил – и не любили,
Кого-то бил, бывал избит,
Хамил, и мне в ответ хамили,
В итоге вычеркнут, забыт…

Три месяца одиночества не прошли для майора даром. Мыслимое ли дело! – он стал писать стихи! Заметьте – не читать, что тоже было бы крайне удивительно, а сочинять и вполне самостоятельно. У Александра возникла странная уверенность, что к оперативной работе Борейко больше не вернется.

– Заходите же, Александр Евгеньевич!

Приглашение донеслось откуда-то сверху, и в ту же секунду дверь в ванную комнатку приоткрылась. Переступив деревянный порожек, Александр шумно вздохнул. Сердце гулко заколотилось. Чего-то подобного он ждал весь сегодняшний день…

Зиновий Громбальд, причесанный и умытый, обряженный в белоснежную сорочку и фрачную пару, заботливо прикрыл за вошедшим дверь, заговорщицки подмигнул. Усатый Панкратило нехотя привстал с кресла и приподнял шляпу. Разумеется, Александр стоял не у себя в ванной, а в просторном кабинете главного администратора гостиницы «Центральная». Чолхан Марат Каримович восседал все за тем же двухтумбовым столом, и могучий вентилятор овевал лицо магистра электрическим ветром. По-гоголевски зачесанные волосы трепетали, на бледном лице хозяина кабинета мерцала усталая улыбка.

– Присаживайтесь, Александр Евгеньевич. Помнится, в прошлую встречу нас прервали. Сегодня можете быть спокойны, этого не произойдет.

* * *

– Что там снаружи, Панкратило? Нам не пора?

С кротостью домашнего пса усач приблизился к окну и, отодвинув штору, приник к стеклу. Обернувшись, загадочно доложил.

– Судя по всему, время еще есть, хотя две трети гостей уже на Занзибаре. – Голос его рокотал и срывался. Роль придворного давалась Панкратило с трудом. Тем не менее старался он до чрезвычайности. – Приакарт мечет икру. Он еще с бумагами не разобрался. А в общем… Тишины еще нет, но мир уже припудрен пылью.

– Когда – пылью, а не пыльцой, это – к дороге! – авторитетно встрял Громбальд. – Примета верная. А еще верней, когда закат. Или луна с солнцем одновременно…

– Старая кокетка этот ваш мир, – пробормотал Чолхан. – Потому как невдомек ему, что мог бы быть и черно-белым. Мог бы, но не стал… А человек принимает это, как должное.

– Ничего удивительного! – проворчал Панкратило. – Человек есть только навозная горстка, в коей взращивается росток духа.

– Ты тоже так считаешь, Зиновий?

– Я? Да вы что?!.. – Громбальд гулко откашлялся. – То есть, априори пан Панкратило вроде и прав, но если заглянуть глубже, так сказать, в самую сердцевину, то человек – это все-таки категория, знаменующая место встречи идей, их знакомств и взаимных пересечений. По-моему, так.

– А по-моему, ты это где-то вычитал.

– Факт недоказанный и, кстати, не столь важный.

– Что же тогда важно?

– Хотя бы то, что я оценил прочитанное и запомнил.

– Ты считаешь, этого достаточно?

– Никак нет, но иному не обучены-с, – Громбальд покраснел и заметно уменьшился в росте. Сверкающий фрак растянулся, фалды коснулись ковра. – Я ведь человек маленький и на окружающее реагирую адекватно.

– В том-то и беда…

Чолхан тяжело облокотился о стол. Видно было, что он в самом деле устал, но усталость свою всячески скрывает.

– Возможно, имеет смысл пришпорить закат? – деликатно поинтересовался Панкратило.

– Третий раз за день?… Не надо. Это уже слишком, – Чолхан прикрыл лицо ладонями, раздвинув пальцы, взглянул на гостя печальным глазом.

– Вот так, Александр Евгеньевич. Живем и тужим, тужим и живем. Малость сочетается с удобством, понимание расходится с усвоением. Усвоить истину – еще не значит ее понять. Усваивает робот, понимает – человек.

– И далеко не всякий, надо заметить, – глубокомысленно добавил Громбальд.

– Да. Далеко не всякий… Может, еще чайку?

Александр покачал головой.

– Спасибо, сыт.

– Надеюсь, наша любовь к риторике не слишком вас смущает?

– Нисколько.

– И все же результатами беседы вы не удовлетворены?

– Признаться, да. Я ждал большего.

– Вы ждали ясности, а с ней-то как раз ничего и не вышло. Понимаю вас… Это должно быть чертовски обидно.

– Не то чтобы обидно…

– Не миндальничайте с нами, Александр Евгеньевич! Конечно, обидно! Но что поделаешь? Нехватка средств и времени… Но могу поклясться, главное я вам изложил. Человеческий мир все более становится похожим на сыр. Вселенная просачивается к нам, как вода в прохудившийся корабль. Плохо это или хорошо, – не знает никто. Но так или иначе мы в состоянии заняться ликвидацией пробоин, и мы трудимся над этим уже в течение десятилетий. Не надо ждать космических кораблей и звездных десантов, – вторжение уже началось. Исподволь, практически незаметно…

– Но вторжение это или нет, вы сами еще не разобрались!

– Зато мы отчетливо наблюдаем, что корабль кренится. А риск в данном случае недопустим. Есть течь, значит, надо ее заделывать, надо бороться. Война – это зло, но в данном случае мы не агрессоры. Мы оказываем сопротивление. Ага! Вам это не нравится?… Тогда представьте следующую картину. Ваше жилище с катастрофической быстротой заполняется тараканами. Они жадно поедают хлеб, пьют воду, ползают по вашим ногам. Прямой опасности нет, и сомнения в том, что эти насекомые не столь уж плохи, вероятно, присутствуют, и все же вы начинаете давить их каблуками и рассыпаете по всем углам отраву. Вот какой путь избираете вы, и вас можно понять! Хотя приобрети вы в насекомых друзей, вы наверняка бы многократно выиграли. Тем не менее вы предпочитаете подстраховаться, исключив даже ничтожную вероятность угрозы. Аналогичным образом поступаем и мы.

– Но почему тогда не обратиться за помощью к людям? Если цели у нас общие, стало быть, и усилия разумнее объединить.

Панкратило презрительно шевельнулся в своем углу, Громбальд хихикнул, стеснительно прикрывшись ладошкой.

– Вторжение, которое мы наблюдаем, дорогой Александр Евгеньевич, не отбивается ракетным оружием. А ничем иным человечество, насколько мне известно, пока не располагает.