В марте мы вернулись. Нет, не в Липецк — в Москву. Сняли квартиру недалеко от центра. Тамара приехала и Роб. А еще Эльвира. Она причитала надо мной, словно я была больна, а потом громко рыдала в коридоре. Ей не сказали, куда везут. И она ничего не знала о ребенке Эрика.

Мне безумно, почти ежесекундно хотелось позвонить Ире. Она все еще в Москве — иногда я переписывалась с Глебом и знала. Но звонить было нельзя. Еще не время. Вот родится ребенок, тогда…

Сын появился на свет в середине марта. Крупный, здоровенький, с белым пушком на голове. Маленький такой одуванчик, только хмурился много и сжимал кулачки. И я плакала в кровати, прижимая его к себе. Беззвучно, но с надрывом. Он смотрел на меня прозрачными глазами отца и поджимал подбородок с его же ямочкой.

А я шептала:

— Все будет хорошо, маленький Алан. Все у нас будет хорошо…

Люсия гладила меня по голове, и слезы катились по ее фарфоровым гладким щекам. Потому что у нас с целительницей одна душа на двоих. Одно горе. Одна радость. Одна печаль.

И одна вера.

Барт подарил Алану защитный амулет, а целительница сольвейгов долго шептала и целовала в лобик.

— Не болеть, расти крепким, — пояснила Люсия.

Роб улыбался и постоянно повторял:

— Как он похож на Эрика!

А Тамара молчала. Смотрела пристально и думала о чем-то своем.

В Липецк мы возвратились в апреле. Пели птицы и распускались листья на остриженных в прошлом году кустах. В лужах отражалось блистательное солнце и пушистые облака. Пахло гнилой листвой и влажным асфальтом.

Дэн и Люсией попрощались с нами в городе, к скади не поехали. В принципе, я ждала, что главный удар приму одна, но без их поддержки стало не по себе. И, хотя Роб постоянно подбадривал, рядом с воительницей я чувствовала себя неловко.

Мы заехали на Достоевского, чтобы собрать вещи. Воспоминания встретили на пороге. Почему-то не те, где на меня напал призрачный убийца, а другие, ранее спящие, но такие острые теперь.

Мой переезд сюда. Новоселье. Черный цветок.

Мысли. Разные. О любви и потерях. Планы убийства. Прощание на балконе, теплый ветер за воротник. Украденное прикосновение. Слезы. Рассвет.

Решимость.

Хватит ли мне ее сейчас?

Затертый диван, пыль на мебели. Знакомый до слез запах, воздух, которым не можешь надышаться. И в груди щемит, а сердце колотится, как сумасшедшее.

Тамара осталась внизу с ребенком, а Роб поднялся со мной. То ли боялся оставить одну, то ли хотел оказать поддержку. Я почти забыла, как он выглядит за долгие месяцы изгнания. Все они… И если вдали от дома будущее казалось довольно определенным и безопасным, то здесь и сейчас навалилось новыми сомнениями.

Рука сама потянулась к телефону. Долгие гудки как пытка. И короткое «привет» словно искупление.

— Я вернулась…

Молчание. Секунда, две. Громкое дыхание в трубку.

— Глеб?

— Я здесь…

И мир врывается тысячами искр. Хоровод мыслей, среди которых ни одной цельной. Обрывки. Грудь плавится, а пальцы, наоборот, леденеют.

— Скажи что-нибудь.

— Давно?

Голос такой знакомый и давно забытый. Как же я соскучилась!

— Сегодня. Приезжай.

— Куда?

Люблю его за отсутствие лишних вопросов. Все — по существу.

— К скади.

Вещей оказалось немного — одна дорожная сумка. Половину я сознательно не стала брать — словно не моими были. Прошлое осело на них. Прошлое, к которому возвращаться не хотелось.

— Все у тебя будет, — приободрил Роберт, выдвигая ручку сумки и направляясь к двери. — Готова к переменам?

Я не ответила. Лишь обвела в последний раз взглядом квартиру, давно опустевшую и лишившуюся уюта.

Возможно, эти стены вновь станут пристанищем для беглянки. Возможно, когда-нибудь я вернусь сюда. А может, обрету семью у скади…

Ведь даже пророчицы иногда не знают, что ждет их впереди.

Серые стены грелись теплом апрельского солнца. Зеленела трава на газонах, высыхал гравий под ногами, и плитка у крыльца лоснилась влагой не так давно сошедшего снега.

На крыльце уже ждал Глеб. Его мотоцикл был припаркован неподалеку — склонился набок, а с руля свисал новый глянцевый шлем красного цвета. Вспомнилась скорость. Свобода, ветер в волосах, запах бензина и костра.

Давно это было. И безвозвратно потеряно…

Глеб очутился рядом, как только я вышла из машины. Обнял так же молча и осторожно, боясь навредить ребенку, которого я прижимала к груди. Несколько секунд смотрел на него и произнес:

— Вылитый Эрик. — Перевел на меня взгляд и серьезно спросил: — Ты как?

— Боюсь, — честно призналась я.

— Не бойся, королевы все равно дома нет, — бросила через плечо Тамара и направилась в дом. Воительница даже не пыталась скрыть пренебрежение, с которым произнесла слово «королева». Ненависти в ее голосе не было, скорее презрение. Так говорят о человеке, который и внимания-то недостоин. Только вот… если Тамара так отзывается о Даше, как может верить в ее вероломство? В то, что защитница наняла убийцу, чтобы племянник не появился на свет?

— Дашка ночевала у нас, — пояснил Глеб. А потом, помолчав немного, добавил: — Она часто у нас ночует…

— Входи, не бойся, — подбодрил меня Роберт. — Теперь это твой дом. Ты здесь хозяйка.

Хозяйка, как же…

Осторожно, словно боясь, что за порогом раскинулось минное поле, я шагнула внутрь. Контрастная гостиная встретила тишиной и столпившимися по обе стороны от входа скади. Они переминались с ноги на ногу и смотрели на меня выжидающе. На меня и на сверток в моих руках. Я сглотнула и попятилась. Но было поздно — уперлась спиной в Роберта, и он мягко подтолкнул меня вперед.

На сцене, в свете софитов было неуютно. И если бы я все еще умела телепортироваться, сделала бы это непременно. Но я больше не умела. Алан же таращился на меня с интересом из светло-голубого конверта.

А потом навстречу шагнул Антон Перов. Он занимался делами скади и замещал Эрика во Владивостоке. Но сегодня был здесь. Все они были здесь.

— Сын Эрика, — сказал Антон то ли вопросительно, то ли утвердительно. Нервно улыбнулся и заглянул в конверт.

— Похож, скажи? — Эля заглянула тоже, и скоро вокруг нас столпились перешептывающиеся и шикающие друг на друга скади. Они растерянно улыбались. Вздыхали и прикладывали руки к груди. А я боялась пошевелиться и с ужасом ждала, когда эйфория радостных вестей спадет, и они поймут…

Что? Что чужая хищная будет теперь управлять их жизнью? Что придется подчиняться той, которая жестоко прогнала любимого ими вождя?

Ирония судьбы. Эрик, уходя, оставил мне свою жизнь. Сына. Племя. И кучу обязанностей, которые предстоит выполнять. Они вороньем кружили над головой, норовя наброситься и заклевать до смерти. А над ними стервятниками — страхи. Скади не примут меня. Возненавидят. И мне придется жить в одном доме с людьми, которым я не нужна.

А потом Антон развел руки в стороны, заставляя остальных отступить. Взглянул на Роба, который теперь уже стоял по правую от меня сторону, и жрец едва заметно кивнул. Скади замолчали, гостиная наполнилась тягучей, словно патока тишиной. Лишь Алан негромко кряхтел, словно пытаясь выбраться из неудобного конверта наружу — в мир, где жила его семья.

Шарканье обуви по паркету, отрывистые вздохи, яркий свет, врывающийся с улицы сквозь огромные, почти до потолка окна.

И Антон, опускающийся на одно колено. Передо мной. Перед моим сыном. В глазах — ни капли сомнения. Или ненависти. Или обиды.

— Я принимаю твою власть надо мной.

Горло щиплет, и я не могу ответить, лишь киваю, стараясь сдержать слезы. Они подходят и каждый по очереди преклоняет колени. И говорят. А я стою. Будто и не я совсем — другая, которой выпала честь. Которой доверили жизни. И дом. И святость.

А они все подходят. Взрослые, дети. И я, кажется, плачу. Или кажется?