— А ведь и правда, — Ахемен глубоко задумался. — Украсть у ассирийцев не зазорно. Правда, наш светлый царь может быть другого мнения, но ведь, если он проиграет битву, значит боги от него отвернулись. А если мы останемся живы, и серебро достанется нам, то значит боги на нашей стороне. А кто я такой, чтобы спорить с богами?

Макс пришел в дикий восторг от этого образца формальной логики, потому что аргументы, которые он готовил, были намного слабее, чем то, что выдал неграмотный наемник.

— Вы уже начали говорить, как настоящий князь, господин, — восхитился он. — Так мы договорились?

— Да, мы договорились, — сказал Ахемен, не добавив обычного обращения «раб».

Следующие дни пролетели быстро. Доктор Шимут показывал Максу, как накладывать шину на перелом, а Макс показал доктору, что для того, чтобы нога срослась прямо, надо вырубить больного настойкой белладонны (а она была тут в ходу), и максимально вытянув ногу прямо, жестко ее фиксировать досками и бинтами на один сустав выше повреждения. Доктор показал, как делать трепанацию имеющимся инструментом, и, в свою очередь, внимательно следил, как Макс кипятит бинты, пользуется чистой водой и наотрез отказывается замазывать рану свежим верблюжьим навозом. А уж пропитанная гноем тряпка, которую до этого обмакнули в соляной раствор и засунули в рану, стала для Шимута настоящим откровением. Он даже опустился до богохульства, предположив, что нагноение — это не злые духи, поселившиеся в ране, а что-то еще, имеющее отношение к нашему миру. Но, будучи человеком осторожным, никому об этом не сказал.

И вот цель похода была близка. Пара человек погибла в пути, несколько сломали ноги и остались в селениях по пути. Пятеро подцепили кишечную инфекцию и маялись животами. В целом, переход прошел весьма успешно.

На горизонте показались стены Суз, и войско, приободрившись, пошло веселее, надеясь, что уже вечером будет развлекаться с местными шлюхами. Так и получилось, и вечерний лагерь был разбит у стен города. Рядовые воины ставили палатки, а знать поехала в столицу и осталась ночевать там.

Макс, поделав все положенные его рабским статусом дела, лежал на подстилке и смотрел в непривычное звездное небо. Рисунок созвездий тут был несколько иным, чем в средней полосе России, но Полярную звезду Макс нашел без проблем. Он размышлял над состоявшимся разговором. Макс выяснил, что наемники-персы были исключительно честными и отважными ребятами. Лгун у них вызывал чувство, которое нормальный человек в наше время испытывает к педофилу. Поэтому в их среде никто и никогда не врал, соблюдал однажды данное слово, в связи с чем не было необходимости в письменной фиксации договоров. Рабство у них носило архаичный характер, и раб, по сути, был младшим членом семьи. Роскошь и изнеженность они презирали, равно как презирали трусов. За убийство родственника полагалась кровная месть, а убийство посла приравнивалось к оскорблению богов. Не случайно, в упоминаемом уже мерзком опусе «Триста Спартанцев», царёк Лакедемона, убивший послов Персии, получил в ответ полноценный поход Ксеркса, превратившего всю Грецию в головешки. Ксеркс вроде бы ту войну проиграл, но поскольку он не знал об этом, то спокойно ушел в свои владения, нагруженный добычей и рабами, и был зарезан в собственной постели через десять лет. Персидские юноши, годам к шестнадцати, уже умели прицельно стрелять на полном скаку, повернувшись на 180 градусов назад, точно отмеряя тот момент, когда в воздухе зависнут все четыре копыта лошади. Как они это делали, для Макса осталось загадкой. Насколько он понял из косноязычных объяснений воинов, тут ничего сложного не было. Десять лет практики и сто тысяч выстрелов, начиная с детского возраста. И вуаля, ты лихой конный лучник.

— Ну как же так, — грустил Макс. — Любой прыщавый задрот, попавший в магическую вселенную, тут же получал все на блюдечке от поджидающего его волшебника и начинал крошить врагов сотнями, даже не думая проблеваться от первого увиденного в его задротской жизни трупа.

Макс как-то попробовал метнуть камень из пращи, но результат получился столь убогим, что воины позвали товарищей, чтобы оценить невиданное зрелище. Они заставили Макса повторить на бис, а увидев, как камень попал в голову верблюда, стоявшего вообще в другой стороне от мишени, начали истошно хохотать, переходя на повизгивание. Дошло до того, что стали делать ставки на то, в какую сторону полетит камень, и полетит ли вообще.

Про копье вообще речи не было. Как-то раз лагерь посетил сам командующий Нергал-Нацир, «яростный в бою» и провел показательное выступление.

Высокий и мускулистый военачальник взял шест и вызвал на бой любого желающего. Из десятка добровольцев Адда выбрал ничем не примечательного мужичка лет тридцати, копьеносца храмовой стражи Аншана. Бойцы стали друг напротив друга, примеряясь к шесту, и изучали друг друга, выискивая прорехи в обороне.

Они сделали круг, осторожно переступая ногами и проводя пробные уколы в сторону врага. Вокруг шумели и орали, подбадривая каждые своего. В рядах делали ставки. Копьеносца тут хорошо знали, он был признанным мастером. Бойцы кружили так несколько минут, сухо стуча шестами. Они делали обманные движения, лихо меняя траекторию оружия, затем проводили сдвоенные удары голова-живот, или пытались обозначить подрезку сухожилий ног. Командующий обозначил укол в голову и тут же, сделав резкий поворот шеста, попытался подсечь колено передней ноги. Но не тут-то было. Солдат сменил ведущую ногу и, шест просвистел в воздухе. Нергал-Нацир, которого чуть не повело в сторону инерцией оружия, резко уклонился от летящего в незащищенный бок тупого конца. Перехватив оружие рукой, он дернул его на себя и нанес могучий удар ногой прямо в живот копьеносца. Тот упал, ловя ртом воздух, а командующий обозначил удар копьем в незащищенное сердце. Толпа неистовствовала.

Нергал-Нацир поднял руку солдата, как в боксерском матче, и проорал:

— Тииихооо! Он почти достал меня, и он лучший из всех, кого я видел. За это я дарую ему вот этот щит и копье. Слуга вынес на всеобщее обозрение богато украшенный щит и отличное копье с длинным железным наконечником, пригодным как для укола, так и для нанесения режущих ударов. По местным меркам, подарок был царским.

Ошалевший от такого счастья воин вцепился в подарки, восторженно взирая на военачальника с видом накормленной дворняги. Войско бесновалось, славя такое доступное и щедрое руководство, а Макс, с высоты своего жизненного опыта, оценил проведенную пиар-компанию.

— Вон оно как тут работает. Показал силу, показал щедрость, и они твои. Народ тут незамутненный, даже не поняли, что подарки были заранее приготовлены. — думал он. — Но мастерства самого Нергал-Нацира это не умаляло. Мужик со своим копьем мог в цирке выступать.

В общем, Макс понял, что военное дело- это не его. Путь жреца и врача привлекал его куда больше.

Оказывается, их отряд был не последним. Сбор шел еще пару недель, и вокруг столицы образовалась такая чудовищная толпа, что власти начали отправлять войска, отдохнувшие и укомплектованные, в сторону Вавилона.

Город Баб-илю, в переводе «Врата Бога», на иврите Бабель, на греческом Бабилон, а в корявом переводе на русский — Вавилон, находился в самом узком месте между реками Тигр и Евфрат и занимал стратегическое положение, соединяя шумерский юг и Ассирию. Через него шла вся транзитная торговля с Сирией, Финикией и Египтом с одной стороны, и шумерским югом, Эламом и Индией — с другой. Город, по свидетельству Геродота, представлял собой квадрат со стороной 22 километра и имел сто медных ворот. Учитывая, что Геродот там бывал, то он самую малость преувеличил. Тем не менее, город был гигантским. Его площадь составляла около тысячи гектар, а население уверенно превышало двести тысяч человек. Макс даже боялся представить, каким образом они тут чистили выгребные ямы и вывозили верблюжий навоз. Даже с его немалым опытом в этой сфере, задача представлялась архисложной. Город раскинулся на обоих берегах Евфрата и соединялся мостом. За оборону отвечали высоченные стены, толщиной четыре метра, выстроенные в два ряда. Ворот в них было не сто, а восемь, но они были сделаны из кедра и обиты медными листами. Того величия, что было при царе Бальтазаре, Вавилон еще не достиг, но он уже тогда был самым большим городом на Земле.