– Далеко отсюда до Кинестры? – спросил Бергстен.

– Примерно сто семьдесят пять лиг, ваше преподобие.

– Три недели, – невесело пробормотал Бергстен. – Что же, ничего не поделаешь. Отправляемся на рассвете. Скажи своим людям, друг Даийя, чтобы как следует выспались. В ближайший месяц им наверняка будет не до сна.

– Бергстен! – легко и мелодично проворковал его имя чей-то голос.

Талесийский патриарх стремительно сел, потянувшись к топору.

– Не надо, Бергстен. Я не причиню тебе зла.

– Кто здесь? – резко спросил он, шаря в поисках свечи, кресала и трута.

– Вот. – Из темноты протянулась маленькая ручка. На ладони плясал язычок пламени.

Бергстен заморгал. Ночной гость оказался маленькой девочкой, судя по всему, стирикской крови – прелестное дитя с длинными волосами и большими, темными, как ночь, глазами. Руки Бергстена задрожали.

– Ты Афраэль, не так ли? – с трудом проговорил он.

– Как проницательно, ваша светлость. Спархок ждет тебя.

Патриарх отпрянул от существа, которое – как твердила доктрина его веры – вовсе не существовало и не могло существовать.

– Вы ведете себя глупо, ваша светлость, – сказала она. – Неужели тебе не известно, что я не могла бы даже заговорить с тобой без разрешения твоего Бога? Я и близко не посмела бы к тебе подойти.

– Теоретически да, – неохотно согласился он, – но ведь ты можешь быть и демоном, а для демонов закон не писан.

– Разве я похожа на демона?

– Внешний вид и реальная суть – разные вещи, – упрямо возразил он.

Девочка прямо взглянула в его глаза и произнесла истинное имя эленийского Бога – один из наиболее ревностно оберегаемых секретов Церкви.

– Демон не мог бы произнести это имя, не так ли, ваша светлость?

– Да, пожалуй, что так.

– Мы с тобой поладим, Бергстен, – улыбнулась она, легко поцеловав его в щеку. – Ортзел спорил бы об этом целый месяц. Будь добр, убери свой топор. От железа у меня мурашки по коже.

– Куда мы направляемся?

– Встретиться со Спархоком. Я ведь тебе уже об этом сказала.

– Это далеко?

– Не очень, – улыбнулась девочка, откинув полог шатра.

Над Пелой все еще стояла ночь, но снаружи, за пологом, царил дневной свет – и очень странный свет. Девственно-белый песчаный берег протянулся к сапфирно-синему морю под небом, окрашенным во все цвета радуги, и в полумиле от берега, посреди этой невероятной синевы, высился изумрудный островок, увенчанный храмом из сверкающего мрамора.

– Что это за место? – спросил Бергстен, высунув голову из шатра и изумленно озираясь.

– Думаю, что вы, ваша светлость, назвали бы его: Небесами, – отвечала Богиня-Дитя, дунув на плясавшее на ее ладони пламя. – Как бы там ни было, это мои Небеса. Есть и другие, но этой – именно мои.

– Где оно?

– Всюду и нигде. Все Небеса существуют одновременно повсюду. Как, впрочем, и преисподние – но это уже другая история. Пойдем?

Кордз из Нелана был совершенным человеком. Осознание этого не сразу пришло к благочестивому эдомцу. Лишь досконально исследовав собственную душу и подробно изучив священное писание, он пришел к этому неизбежному выводу. Он был совершенством. Он исполнял все заповеди Господни, он делал то, что должен был делать, и не делал того, что запрещено. Разве это не есть совершенство?

Приятно было чувствовать себя совершенным, однако Кордз был не из тех, кто почиет на лаврах. Теперь, когда он достиг совершенства в глазах Бога, пришло время обратить свое внимание на грехи соседей. Грешники, однако, редко грешат в открытую, а потому Кордзу пришлось действовать тайно. Он подглядывал в окна по ночам, подслушивал разговоры, а когда его грешным соседям удавалось скрыть от него свои дурные поступки, он воображал себе грехи, которые они могли бы совершать. Воскресенье было для Кордза совершенно особенным днем, однако не из-за проповедей, ибо что для совершенного человека проповеди? Именно в воскресенье мог он встать и обличить грехи своих соседей – и те, которые они совершили, и те, которые могли совершить.

Дьявол, вероятно, ненавидел Кордза из Нелана; но одному Богу известно, как ненавидели Кордза из Нелана его соседи.

Затем в Эдоме начались беспорядки. Развращенная еретическая Церковь Чиреллоса после двух тысячелетий интриг и заговоров готовилась в открытую выступить против правоверных. Рыцари церкви выступили в поход, и их продвижению сопутствовал невообразимый ужас.

Кордз одним из первых вступил в армию Ребала. Совершенный человек предоставил грешным соседям идти своим грешным путем ради того, чтобы присоединиться к более святому делу. Он стал наиболее доверенным гонцом Ребала и загнал до смерти десятки коней, носясь по эленийским королевствам Западной Дарезии с наиважнейшими донесениями.

В этот день Кордз, нахлестывая измученного коня, скакал на юг, к насквозь испорченным городам Южной Даконии, истинным скопищам греха и разврата, жители которых не только знали, что грешат, – им попросту было на это наплевать. Хуже того, странная и несомненно еретическая традиция Дакитской церкви запрещала мирянам говорить вслух во время воскресной проповеди, а потому совершенный человек, чьими устами говорил сам Господь, не мог обличить и осудить грехи, которые видел во множестве вокруг себя. Это приводило его в такое отчаяние, что порой ему хотелось визжать.

Всю минувшую неделю он скакал почти без перерыва и смертельно устал, а потому с большим облегчением наконец перевалил через вершину холма, который высился над портом Мелек.

И тогда все мысли о чужих грехах испарились из его головы. Кордз осадил шатающегося от изнеможения коня и в ужасе уставился на то, что предстало его глазам.

Там, в море, искрящемся под зимним солнцем, вдоль берега величественно плыла бессчетная армада судов под красно-золотыми стягами Церкви Чиреллоса!

Совершенный человек был охвачен таким страхом, что даже не расслышал жалобных трелей пастушеской свирели, наигрывавшей минорную стирикскую мелодию. Какое-то время он ошарашенно таращился на ставший плотью величайший кошмар всей его жизни, а затем с силой вогнал шпоры в бока усталого коня и во всю прыть поскакал поднимать тревогу.

Мятежным войском в Панем-Деа командовал генерал Сирада, младший брат герцога Миланиса. Король Ракья устроил так, что генералы Скарпы в большинстве своем были арджунцами. Сирада знал, что ввязался в рискованное дело, однако младшему сыну аристократического рода приходится идти на риск, если он хочет пробить себе дорогу в жизни. Он должен мечом отвоевывать себе титул и высокое положение. Сирада не первый год терпел свою службу под началом сумасшедшего бастарда трактирной шлюхи и неудобства жизни в джунглях, дожидаясь своего шанса.

И вот наконец дождался. Безумец из Натайоса наконец-то отдал приказ выступать. Кампания началась. В ту ночь в Панем-Деа не спали. Под покровом тьмы велись приготовления к походу, а разболтанное отребье, которым командовал Сирада, было неспособно делать хоть что-то без шума. Военачальник провел ночь, корпя над картами.

Стратегический план был удачен – это он вынужден был признать. Он должен был соединиться со Скарпой и другими мятежными армиями около Дираля. Оттуда они двинутся маршем на север, к Тамульским горам, где к ним присоединятся кинезганцы, и уж тогда войско двинется к Тосе, где будет готовиться окончательный удар по Материону.

Собственный план Сирады был намного проще. Скарпа сокрушит всякое сопротивление в Тосе, однако он не доживет до того, чтобы увидеть сияющие купола столицы Империи. Сирада тонко улыбнулся, нащупывая в потайном кармане скляночку с ядом. Войско возьмет Материон, однако не кто иной, как Сирада поведет его в последний бой и лично пронзит мечом императора Сарабиана. Младший брат герцога Миланиса ожидал получить в конце этой кампании самое меньшее графский титул.

Дверь со стуком распахнулась настежь, и в комнату ворвался адъютант с вытаращенными от ужаса глазами и белым как мел лицом.