Как только мы оказываемся внизу, поднимаю голову, оглядываюсь, и в сердце словно кинжал воткнули — больно. Чуть ли не отшатываюсь, но вовремя беру себя в руки, не желая никому показывать своих чувств. Не хочу, чтобы хоть кто-то понял, что со мной и что на это повлияло.

Около Давида, который совсем скоро станет мне старшим братиком, стоит та самая девушка, что была с ним в ресторане. И по вине которой меня уволили, даже не выслушав.

Я догадывалась о том, что она будет рядом, но не думала, что это окажется так…

Её пальцы по-собственнически покоятся на сгибе локтя его правой руки. Лана хищно прижимается и смотрит на него, тогда как он сам по-прежнему не отводит от меня потемневшего взгляда.

С высоты второго этажа я этого не видела, но сейчас, когда оказалась от этой парочки на расстоянии нескольких шагов, отчётливо вижу, какими стали эти два омута. Они не просто почернели — они стали чёрной обволакивающей бездной, в которой и утонуть можно, стоит только сделать один шаг.

— Где Сашка? — слышу голос Милы рядом.

— Он, скорей всего, на улице, пошли, — тяну подругу к выходу, потому как не могу находиться в этой комнате рядом с Давидом и этой мымрой.

Внутри меня разом сгорели все бабочки, словно налетели стаей на всепоглощающий огонь, к которому они тянулись — и который в итоге стал их палачом. Сердце не замирает, не трепещет, а гулко отдаёт в ушах. А мурашки?.. Мурашки превратились в холод и ненависть, в которой я жила весь этот месяц.

Понимаю, что так и должно, собственно, быть — он со своей мымрой, а я одна. И на душе стало так тоскливо, словно я действительно никому в этой жизни не нужна, как и говорил Давид. Мать особо не интересовалась, чем я весь этот месяц занималась и где целыми днями пропадала. Да, несколько раз пытался со мной поговорить Александр Полонский, будущий отчим, но я старалась уйти от разговора: говорила, что не хочу разговаривать, либо просто молча уходила, не желая даже видеть этого человека, что сломал мне жизнь.

Только сделала шаг в сторону двери вместе с подругой, как услышала писклявый голос мымры.

— А она что здесь делает? — всё-таки узнала, а я-то думала, что она уже забыла меня.

Вижу, как Мила поворачивается к гостье, пытаясь ответить, но я быстро хватаю её за руку, не давая даже полностью повернуться назад, и сама разворачиваюсь к Давиду с его девушкой. На губы натягиваю улыбку-оскал, в голове уже вижу её реакцию на мои слова. Просто предвкушаю её.

— А я здесь живу, а вот вы что здесь делаете — это ещё вопрос, — произношу, ядовито улыбаясь.

И вот она — реакция, которую я так ждала: глаза стали огромными, рот приоткрылся, а рука, что обвивала локоть Давида, опустилась вниз. Но долго такой картиной мне не дали полюбоваться. Лана — или как там её — просто звериной хваткой вцепляется в руку Полонского-младшего, прижимается к нему ближе и смотрит на него.

— Давид, как это понимать? — пискляво задаёт вопрос, а я от этого звука морщусь.

Мила видит мою гримасу на лице и тихо хихикает чуть позади меня. Потом слышу её тихий голос возле уха.

— Это кто? — спрашивает весело, забавляясь всей это комедией. Как, впрочем, и я.

— А это девушка моего старшего брата, — говорю нарочито громко, чтобы услышала не только Мила, но и сам братик со своей спутницей.

А потом разворачиваюсь, хватаю подругу за руку и тяну на выход, вдали слышу всё тот же писклявый голос и грозное “Лана, замолчи!”.

В груди полыхает огонь какого-то незнакомого чувства, что скребёт моё сердце. Поняла, что и до меня ему никакого дела нет, раз припёрся сюда вместе с ней. А было ли вообще дело? Если вспомнить встречу на кладбище, его поведение и наши ссоры, когда он вёл себя, как будто я важна для него, и мужчина не хочет, чтобы со мной что-либо случилось.

Вспомнила случай в театре, когда я чуть не упала, а он меня спас. Так крепко к себе прижал, и я слышала его стук сердца, что так же билось, как и тогда моё — от страха. Я слышала и чувствовала его не только у себя, но и у Давида.

А сейчас меня раздирают противоречивые чувства: мне хочется оторвать эту мымру от него, сказать, чтобы не смела к нему приближаться, но и так же накричать на него самого — что ненавижу его всей душой, что он мне противен.

Тряхнула головой, прогоняя все мысли из головы об этом человеке. Я его ненавижу. Он и его отец виновны в распаде моей семьи и в смерти моего папы. Я никогда не прощу его. Мне всё равно, с кем он и что делает. Ненавижу.

На улице нас уже ждал Сашка. Увидев, что мы с Милой вышли, повернулся к нам лицом, да так и застыл, как статуя.

Это что — мы так действуем на всех лиц противоположного пола?

Спросила шёпотом у Милы, на что она ответила:

— Нет, Алька. Это ты так на всех действуешь, — улыбается. — Ты сегодня красавица.

— Только сегодня? — повернула к ней голову, отвечая ей улыбкой на улыбку.

— Нет, ты что. Ты всегда красавица, — и как старшая сестра заправляет выбившуюся прядку из причёски мне за ухо.

Замечаю краем глаза, как к нам двигается Александр, останавливается напротив меня, пристально рассматривая, задерживая взгляд на моих губах. А потом делает то, от чего я застываю в шоке, Мила охает, а позади себя слышу злобный рык — Саша притягивает меня к себе за талию и впивается в мои губы своими. Всё это происходит очень быстро, молниеносно, что я не успеваю ничего предпринять, чтобы сделать хоть что-то, чтобы оттолкнуть, отвернуться, подставив щёку.

Губы Саши сухие, твёрдые. Чувствую, как мне неприятно это касание. Хочется оттолкнуть немедленно, но вместо этого мои ладони ложатся на его грудь — аккуратно, чтобы не обидеть мужчину, я мягко пытаюсь его оттолкнуть.

Поняв всё, что я пытаюсь сделать, друг отстраняется от меня, аккуратно, я бы даже сказала, медленно. Словно не хочет этого делать. Ловит своей ладонью моё лицо, нежно ласкает подушечками пальцев щёку и улыбается.

— Прости, не смог удержаться. Ты прекрасна, — говорит, а мне почему-то совсем неприятно. Даже если бы подобный комплимент сделал мне Давид, мне кажется, что это было бы в миллион раз приятней. А здесь просто холод и пустота. Словно целовалась не с мужчиной, а с тем же помидором. Ноль эмоций.

Между нами тишина, и я просто киваю. Не хочется разговаривать на эту тему при других, но мы об этом ещё поговорим. Пусть не думает, что я просто так это проглотила.

Из дома появляется мама в сопровождении своего будущего мужа и родственников. Мы с Милой садимся в машину Саши. Краем глаза замечаю, что мымра садится с Давидом в тот самый автомобиль, в котором ездила я, и это колет неприятной иглой в сердце. Отворачиваюсь от окна, чтобы не видеть всего этого.

Мама после знакомства с Александром мило улыбнулась ему и кивнула, сказала, что очень рада. Посмотрела на меня одобрительно, словно он мой жених, и я сделала правильный выбор, но как же ты ошибаешься, матушка.

Родительница села вместе с будущим мужем в другую машину, расселись и все остальные наши с мамой родственники по своим местам, их было немного. Гости и родственники со стороны жениха прибудут уже в загс, а компаньоны, это по словам матушки, уже на банкет, где будет проходить торжество.

Мама пыталась что-то мне рассказать, но мне всё это было совершенно неинтересно. Быть там долго я не собиралась, да и с приготовлениями к свадьбе я не помогала — было некогда из-за работы и упорных трудов, чтобы меня взяли в школу в Париже.

Каждый день изнурительные тренировки в попытках добиться того уровня, чтобы если не покорить, то хотя бы заинтересовать комиссию. Через неделю мне уже уезжать, времени в обрез. Не хочу потом вернуться обратно домой ни с чем.

Церемония бракосочетания прошла быстро, но должна признать, что всё было очень красиво и торжественно. Клятвы, кольца, любовь во взглядах — я всё это видела, но моё сердце кровоточило от мысли, что она предала папу и вот сейчас, спустя не так много времени, счастлива, улыбается, радуется, позабыв о папе. Тогда как я еле держусь на ногах, сдерживая слёзы, чтобы прямо здесь не упасть в обморок и не расплакаться.