Ольги вместе с отцом уже не было. Наверное, ушли в спальню. Полякова даже не удосужилась спросить, как её дочь, я уже не говорю о том, чтобы пойти к ней и попытаться с ней поговорить. Разве у этой женщины после этого есть душа?

Я в этом глубоко сомневаюсь.

Подойдя к бару, достал бутылку виски и стакан. Налил в него янтарную жидкость, присел в кресло. Неразбавленный алкоголь жгучей лавой опалил горло, но это была приятная боль. Стало немного легче.

Откинув голову назад, прикрыл глаза. Спать совсем не хотелось, но вздремнуть не помешало бы. Завтра утром придётся ехать в офис. Много волокиты с бумагами и два собрания, впереди подписание договоров о партнёрстве.

Краем уха услышал шорох. Почти ели уловимый. Свет везде был погашен, поэтому разглядеть что-то во тьме было нереально. Раскрыл глаза, пытаясь ухватить, поймать движения, пытаясь определить, кто это.

Взгляд поймал маленькое худенькое тельце. Аля.

Она медленно и осторожно спускалась вниз по лестнице, но всё равно половицы скрипели.

— Куда собралась? — голос злой, холодный, а в душе разлилась тревога.

Девочка замерла на последней ступеньке. Я ухватил глазами, как она повернула голову в мою сторону. Продолжил так сидеть, не сдвинувшись с места. В правой руке крутил стакан с янтарной жидкостью. Лишь слегка его пригубил, чтобы снять то напряжение в душе, которое сковало в тиски.

— Что ты здесь делаешь? — отстранённо.

— Вот скажи мне, — начал я, игнорируя её вопрос. — У тебя мозги есть? Куда ты собралась на ночь глядя? Тебе захотелось приключений на свою пятую точку? — начинал злиться.

Эта маленькая девчонка выводит меня из себя своими глупыми поступками. Чего стоил, например, её сегодняшний визит на кладбище с мокрой головой и в лёгкой футболке.

Внутри я злился на Алю. Захотелось подойти, рвануть на себя, положить к себе на колени животом вниз и отшлёпать, чтобы прежде всего думала о себе. Дрянная девчонка.

Резко встал. Так, что Аля дёрнулась, вновь впечатываясь в стену, как сегодня, когда спустилась к нам вниз в первый раз.

— Я услышу ответ? — приближаюсь к ней всё ближе, пока между нами не осталось крохотное пространство. Каких-то жалких пять сантиметров.

Аля была настолько маленькая, что доставала мне лишь до середины груди. Девочка подняла на меня свои глаза. Было темно, но я отчётливо выхватил из темноты два омута. В них пустота и боль, отчего внутри что-то зашевелилось.

— Это не твоё дело, — проговорила мне прямо в лицо. — Ты мне никто, поэтому не считаю себя обязанной говорить, куда собралась.

Её слова резали слух.

— Так вышло, что я теперь твой старший брат, значит, я несу ответственность за тебя, — рыкнул, схватив за локоть, неосознанно прижимая к своей груди.

— Ты мне никто, — крикнула, вырывая свою руку.

Нависнув над ней, поставил руки по обе стороны от неё, забрав в своеобразный кокон.

— Ты понимаешь, что никому нет до тебя дела? — в её глазах проскользнула боль, отчего за эти слова захотелось врезать самому себе в морду.

Это ложь. Каждое слово.

Просто потому, что мне почему-то есть до неё дело.

— Вот именно. Так что проваливай! — толкнула в грудь ладошками, собираясь меня оттолкнуть, чтобы смогла сбежать.

Но я среагировал быстро, схватив за запястье, рванув на себя.

— Ты пойдёшь в свою комнату и не будешь где попало шляться ночью. В мои планы не входит разыскивать по ночам маленьких, взбалмошных девочек, — и больше ничего не сказав, повернулся к лестнице, ведущей на второй этаж, двинулся наверх, не прекращая держать эту девчонку за запястье.

Она вырывалась, что-то говорила, но я шёл как бык, не видя преград. Собственно, их и не было. Со злостью толкнул дверь её комнаты и с силой впихнул внутрь девчонку.

— Ты останешься здесь. И если я зайду сюда через час и тебя здесь не обнаружу, пеняй сама на себя. Меня попросили присмотреть за тобой, и я намерен это выполнять.

— Ты мне никто. Ты не имеешь права так со мной разговаривать и указывать, что мне делать, — крикнула в лицо, а в глазах я снова увидел боль, съедающую её. Маленький кулачок впечатался мне в грудь. В её глазах ненависть. — Я ненавижу тебя! — подтвердила свой взгляд словами.

Мне вдруг захотелось подойти, обнять, сказать утешительные слова или просто помолчать, но хоть на немного притупить эту боль и пустоту, что поселилась в ней и пока не желает выходить.

Мне жалко её.

— Взаимно, — холодно ответил и вышел, прикрыв дверь.

Ольга выделила мне комнату, в которой была отдельная душевая. Залез в неё, открыл кран, подставляя голову под струи прохладной воды.

Вода текла по моему телу, смывая этот день. Опершись ладонями о стену, опустил голову вниз, прикрыв глаза. Вода падала на шею, переходя на косые мышцы рук, спины.

В голове была Аля и её ненависть ко мне и ко всем, кто находится в этом доме.

Освободился я, как и говорил, через час. Двинулся в сторону комнаты будущей сестрёнки. Дойдя, без стука распахнул её.

Как я и думал — её нет.

Кулак полетел в дверь. Дрянная девчонка. Чертовка. Всё же ослушалась меня. Развернувшись, рванул вниз.

Мне нужно её найти.

Одна эта мысль билась у меня в голове. А в сердце затаилось беспокойство.



Александра (Аля)

Шаг. Взмах крыльев. Полёт. Резкий удар. Падение.

Каждый раз, когда я пытаюсь завершить полёт, внутри меня поднимается боль и наносит сокрушительный удар — такой, что я падаю, будто подстреленная дичь. Я пытаюсь отрешиться от неё, пытаюсь почувствовать лёгкость, я пытаюсь лететь — и раз за разом я натыкаюсь на невидимую стену, созданную мной самой, моей невыносимой болью.

Ноги стёрты в кровь от того, сколько раз я пытаюсь взлететь, но всё бесполезно. Лишь падение и жжение в пальцах ног — это всё, что мне удалось.

Часто дышу, опираясь одной рукой о паркет старого театра, сидя на нём в приглушённом свете софитов. Вторая рука лежит на груди, пытаясь утихомирить сердцебиение, которое бьётся как ополоумевшее. В ушах стоит гул. Всё звенит так, что хочется прогнать этот шум, закричать.

Прикрываю глаза. Машу головой из стороны в сторону, пытаясь отогнать мушки перед глазами. Делаю вдох. Поднимаю голову и сама встаю. Слегка пошатнулась, но всё равно встала. Не время расслабляться.

Шаг. Взмах крыльев. Полёт. Резкий удар. Падение.

Вновь и вновь я чувствую одно и тоже. Падение. У меня ничего не получается, но я продолжаю оттачивать приобретённую с годами технику. Я знаю её наизусть — делаю на автомате. Только вместо красивого полёта я падаю.

Падаю, стирая ноги, причиняя себе всё больше и больше боли. Не знаю, почему я это делаю. Может, хочу чувствовать телесную боль, а не душевную. Заглушить все внутренние рецепторы наглухо. Чтобы вместо той пустоты наконец пришёл покой. Душевный покой.

На часах ночь. Театр закрыт, но у меня есть свой ключ, чтобы вот в такие моменты сюда приходить и заниматься. Пытаться выплеснуть всю боль и отчаяние, что скопилось внутри меня. И как бы я ни старалась вывернуть её наружу, чтобы избавиться от неё — она не уходит. Прикипела ко мне наглухо, что не отдерёшь. Как ни стараюсь, чувствую только пустоту и всепоглощающую боль.

Только лишь бездонные чёрные глаза как наваждение. Они проникают внутрь, причиняя больше боли, от которой трудно дышать.

В голове набатом стучат слова Давида: “Ты понимаешь, что до тебя нет никому дела?”

И мой тихий ответ. Но в голове: “Да, понимаю”.

Я понимаю всё. Вот только не становится от этого легче. Совсем. От его слов больно. Адски. Он режет без ножа, кромсает и так моё израненное сердце. Так, что хочешь растерзать кровоточащее сердце острыми ногтями, впиться в него зубами, истерзать, чтобы от него не осталось ничего. Чтобы стать свободной от образовавшейся пустоты.

Шаг. Падение.

Шаг. Полёт. Падение.

Не могу больше. Падаю, сдирая со своих ног пуанты, со злостью откидываю куда-то в сторону. Тяжело дышу. Я ненавижу этот мир. Я ненавижу всё, всех, кто отобрал у меня самое важное в жизни — папу.