Эта потеря причиняет глубокую, ноющую боль, отчего на её месте — с левой стороны, под сердцем — хочется почесать, сдирая кожу.

Давид. Это имя набатом стучит всё время, пока сидела в комнате, ожидая, пока уйдёт мужчина, а потом, проскользнув мышкой, убежать из-под его носа, чтобы отправиться туда, где я могу душой отдохнуть.

Вот только мне совсем не становится легче. Наоборот. Всё сложнее и тяжелее. Душевно. У меня ничего не получается, как я ни стараюсь, словно кто-то специально наносит мне невидимые удары, от которых не подняться. Я падаю безмолвной птицей, но всё равно встаю.

Я должна это сделать ради папы. Ради человека, который в меня верил, который любил. Который оберегал меня от всего плохого в этой жизни. И если сейчас я сдамся, то кто я буду после этого? Я предам отца в первую очередь, а потом себя. Это моя мечта, поэтому я должна бороться во что бы мне это ни стало. Встать и идти с высоко поднятой головой, ровно держа спину.

Глубокий вздох. На миг прикрываю глаза. Резкий выдох. Распахиваю веки.

Я должна это сделать.

Где-то в стороне лежат пуанты, но я даже не смотрю на них, собираясь сделать пируэт без необходимой вещи.

Шаг. Взмах крыльев. Поворот. Падение.

Шаг. Взмах крыльев. Поворот. Падение.

Чёрт. Злюсь. Ничего не получается, но я не сдаюсь, стараясь сделать пируэт так, как я умею.

Делаю глубокий вздох, прикрываю глаза. Лёгкий шаг. Взмах крыльев. Папа. Поворот. Один поворот. Второй. Третий. Я наконец лечу. Давид. Боль. Падение.

Приземляюсь на колени, сдирая вновь кожу, подставляя под удар и ладошки. Морщусь. У меня почти получилось. Вот только перед мысленным взором возникли глубокие глаза, сбивая меня.

Опускаю голову вниз, опираясь ладонями о старенький паркет, который покрывали много раз лаком, чтобы сохранить вид. Но со временем всё стирается. Провожу по сцене рукой. Прикрываю глаза. Делаю глубокий вздох.

— Аля! — громкий крик пронзает тишину.

Резко поднимаю голову вверх, сталкиваясь взглядом с тем, кого совсем не ожидала здесь увидеть.

Давид.

Что он здесь делает? Как меня нашёл?

От шока распахиваю глаза, не веря в то, что вижу перед собой. Давид стоит возле входа, в самом начале красной дорожки, по бокам которой тянутся ряды театральных кресел — обычных деревянных с сидением и спинкой из красного велюра.

Мы смотрим друг на друга, не отводя взгляда. Медленно, шаг за шагом мужчина начинает двигаться в мою сторону. Напрягаюсь. Резко встаю.

— Что ты здесь делаешь? — злюсь на него.

— Это я хочу спросить, какого чёрта ты здесь делаешь, когда должна быть дома в своей спальне, а не в этом обшарпанном театре, — злится, рычит.

Его руки сжаты в кулаки. Так сильно, что, когда он поднимается по ступенькам на сцену ко мне, вижу на его руках вздутые вены, и как кадык на шее дёргается. Злится, недоволен, но мне нет никакого дела до всего этого.

— Не смей! — крикнула. — Не смей произносить ни одного плохого слова в сторону того, что я люблю. И вообще, я не просила меня искать. Я уже взрослая и имею право сама решать, что мне делать, а что нет, — разворачиваюсь спиной к залу, делаю шаг босыми ногами назад. — Ты мне никто! Понял?! Никто!

Его один шаг ко мне. Мой назад.

— Аля, остановись, — рычит, а в глазах беспокойство.

— Убирайся! Уходи! Я ненавижу тебя, — делаю ещё один шаг назад.

Только хочу сказать ему всё, отставляя ногу назад, как цепляюсь ступнёй за какую-то вещь. Она путается под ногами. Делаю ещё шаг, чтобы выпутаться из пуантов, что откинула в сторону, но снова запинаюсь. Лишь в последнее мгновение чувствую, как оступаюсь о край сцены. Удержаться не могу. Нет опоры.

Зажмуриваю глаза. Нет, пожалуйста.

По щеке потекла одинокая слеза.

Здесь высоко. Не разобьюсь, но переломать позвоночник могу. Не хочу терять мечту. Пытаюсь ухватиться за неё. Но нет. Не получается. Хватаю лишь воздух руками.

— Аля! — оглушительный крик.

Я лечу.

Рывок — и крепкие руки прижимают меня к себе. Сжимают в стальных путах так сильно. Моя голова прижата к груди. Слышу, как сердце Давида быстро стучит, дыхание сбито так же, как и моё. Тяжело дышу, вцепляясь мертвой хваткой в его тёмную футболку.

Давид оттаскивает меня подальше от края, сжимая плечи в сильных тисках. Упирается в стену и вместе со мной съезжает по ней. Спина мужчины опирается о стену, я прижимаюсь к его груди, всё так же крепко сжимая в пальцах его футболку, комкая её. Его лицо опускается, зарывается мне в волосы. Дыхание тяжёлое. Шумно дышит. Сердце постепенно замедляет свой ход, успокаиваясь.

Я сижу на корточках меж его ног. Немного неудобно. Затекают конечности, но сейчас это неважно. Глаза прикрыты.

Между нами тишина.

Давид не разжимает объятий, всё так же крепко держит меня в своих сильных руках.

Провожу носом по футболке, собирая его запах — цедровый аромат, нотки моря, свежего бриза и неизменный, неизвестный мне четвертый ингредиент.

— Аля, — его голос охрип, словно он чего-то очень сильно испугался.

Одна рука Давида опускается на поясницу, давит.

— Привстань, — просит тихо на ушко, отчего по позвоночнику проходит ток. — Я не обижу, — уже мягче, и я подчиняюсь.

Будущий братик приподнимает меня за бёдра, соединяет свои ноги вместе, ставя стопы на паркет, я поднимаю ноги, сгибая их в коленях, а он меня опускает вниз так, что я оказываюсь слишком близко к нему прижата, оплетая ногами его тело по бокам. Непозволительно близко друг к другу, если учитывать, что мы будущие родственники. Брат и сестра.

Моё лицо утыкается в его шею. Шумно выдыхаю, а Давид крепче обнимает, опуская голову вниз на моё плечо.

Глава 9

Александар (Аля)

Прислушиваюсь к своим ощущениям, чувствую, что сердце всё так же бьётся, как умалишённое, от того страха, что сковывал меня ещё мгновение назад, когда я летела в пустоту, где было холодно, одиноко. Со мной никого нет рядом. Я осталась одна в этом огромном мире.

Где нет ничего, кроме бездонной чёрной пустоты, что окутала меня как шар, не давая выбраться на свободу и вдохнуть в лёгкие живительный воздух, который позволит продолжать жить так же, как и прежде. Но нет. Она рядом. Совсем близко. В моей душе. Глубоко — так, что от неё нет спасения и шанса выбраться.

Но вдруг крепкие, сильные руки сжимают меня с такой силой, что трудно дышать, но в них так тепло и хорошо, что не хочется никуда исчезать, навечно оставаясь под их надёжной защитой. Он вытягивает меня на свет, не давая упасть окончательно, разлететься, разбиться на части, вдребезги. Спасает от душевной потери.

Лёгкое движение рук Давида по моей спине пронзает меня током. И я понимаю, что он рядом. Слишком близко ко мне. Обнимает своими руками, как будто защищает от всего плохого в этом мире. Его шумный выдох на ухо, чувствую, что внутри его как будто колотит, и моя кожа покрывается мурашками. Я чувствую тепло своего будущего родственника и понимаю, что это то, чего мне не хватало. Чтобы именно так меня сжимали в своих объятиях, словно боясь потерять, но в то же время держа на дистанции.

Я прижимаюсь к нему ближе в поисках тепла, любви, хоть какой-то нежности, чтобы понять, что в этом мире я хоть кому-то ещё осталась нужна. Что я не одна. Со мной есть те, кто меня любит, заботится обо мне, словно я самое сокровенное на Земле.

Но друг наваждение, ещё секунду назад так неожиданно завладевшее мной, моим разумом, чувствами, слетает лёгкой дымкой, возвращая меня в реальность.

Я понимаю. Вспоминаю, с кем я нахожусь здесь. Кто меня обнимает, прижимая к своей груди.

Давид.

Это имя быстро проносится в моей голове, как шторм, ударяя в самое уязвимое место, лишая всяческого контроля и потери себя самой.

Вздрагиваю. Мои ладони ложатся на мускулистую грудь, которую чувствую своими пальцами даже сквозь его футболку. Пытаюсь оттолкнуть, вывернуться, умоляю его, чтобы он отпустил меня, разжал ненавистные мне объятия, от которых всю меня выворачивает наизнанку, убрал свои руки с моей кожи. Чтобы вообще никогда не дотрагивался.