Его величество прикладывает руки к каменной поверхности, и мою кожу покалывает магическим всплеском. А далее где-то в каменных глубинах стены раздаётся глухой щелчок. И та начинает отъезжать в сторону, прячась в скрытую нишу.

− Прошу, ваше высочество, − вежливо увлекает меня дальше король Босварии.

− Для вас просто Ники, ваше величество, − произношу я тихо, шагая следом за ним.

− Тогда и тебе ко мне стоит обращаться менее формально, Ники. Дядей будет в самый раз, − удостаиваюсь я доброжелательной и почти отеческой улыбки от моего спутника.

Теперь мы находимся в явно жилом помещении. Кажется, это чей-то кабинет. Довольно уютный и устроен на босварийский манер. Резная мебель, ажурные светильники, которые зажглись сразу при нашем появлении, пышные ковры под ногами, книжные шкафчики, изысканная роспись на стенах, невысокая софа в зоне отдыха завалена вышитыми подушками. На низком столике возвышается кальян.

− Это один из моих личных особняков. О нём знают только самые доверенные лица. Здесь Азим в полной безопасности, как и ты, − поясняет Корим, заметив мой внимательный взгляд, скользящий по комнате. − Ты же не против пожить здесь с ним, пока он не выздоровеет?

− Нет, конечно. Мне всё равно, где жить. Если он будет рядом, − сообщаю абсолютно искренне.

Из кабинета мы выходим в тускло освещённый коридор. Дальше минуем вестибюль, тоже погружённый в полумрак. Поднимаемся по широкой лестнице на второй этаж.

И я замечаю невысокого щуплого старика, появившегося из-под резной арки. Чёрный каптан, простая белая куфия на голове, седая борода, кажется, это лекарь.

Заметив нас, он останавливается с удивлённо вытянувшимся лицом. Но тут же, опомнившись, низко кланяется, прижимая руку к груди.

− Ваше величество, − бормочет глухо.

− Как мой племянник? – вместо приветствия спрашивает мой спутник.

Вместо того чтобы выпрямиться, целитель кажется готов чуть ли не на колени упасть.

− Простите меня, ваше величество, − произносить покаянно. − Я подвёл вас и приму любую кару. Его высочеству не стало лучше. Я стараюсь поддерживать его силы, но… он не принимает даже этого.

− Ясно, − скрипнув зубами, мрачно роняет Корим. – Карать вас за упрямство вашего пациента будет в высшей степени несправедливо, хали Тафир. Кроме того, я привел к племяннику его лучшее лекарство. Никуда не уходите. Скоро вы понадобитесь принцу, чтобы всё-таки поставить его на ноги.

Старик удивлённо вскидывает голову и теперь его взгляд сосредотачивается на мне. В прозрачных голубых глазах появляется искорка понимания.

Но мы уже обходим склонённого мужчину и направляемся дальше. Я едва замечаю окружающую обстановку. Всё моё внимание теперь приковано к двери в конце коридора. Почему-то я уверена, что Азим находится там, за ней.

Спустя пару минут мы действительно останавливаемся рядом. Однако вместо того, чтобы постучать и позволить мне наконец увидеть любимого, его величество придерживает меня за локоть и поворачивается ко мне, явно намереваясь что-то сказать. Приходится и мне замереть в вежливом ожидании. Вот только оторвать взгляд от заветной двери мне так и не удаётся. Всем существом я тянусь туда, к Нему.

− Ники, я должен ещё раз спросить, − тихо зовёт меня Корим. – Твердо ли твоё решение стать супругой моему племяннику Азиму Босвари? Принять его, несмотря на все травмы физические и духовные? Разделить с ним жизнь, все радости и невзгоды?

Теперь я всё же удивлённо поворачиваюсь к королю.

− Да, ваше величество. Я же отвечала вам на этот вопрос. Моё решение не изменилось. И не изменится. Я приму его любым.

− Тогда, думаю, это тебе пригодится, − протягивает он мне на ладони два золотых ободка. Точно такие же, как те, что Азим надел на меня, кажется, целую вечность назад, только побольше размером. Вторую пару брачных браслетов, которую я должна надеть на своего жениха перед тем, как заключить наш брак, тем самым показывая, что по своей воле выбираю его своим мужем. Обычно это делается в храме, перед ликом Праматери. Но иногда… бывают исключения.

− Вы хотите, чтобы я… чтобы мы… это нужно для его исцеления? – вскидываю я потрясённый взгляд на короля. Мои дрожащие пальцы замирают над золотыми ободками.

− Нет, Ники. Вы сами решите, когда будете готовы заключить этот брак. Никто и ничто вас с этим не торопит. Я всего лишь вручаю тебе то, что теперь должно храниться у тебя. С этой минуты судьба Азима полностью в твоих руках. И я прошу лишь одного, исцели его.

А ведь он не только о физическом исцелении просит. Нет, меня просят о значительно большем – исцелить душевные раны моего любимого.

− Я хочу этого больше всего на свете, − шепчу, забирая с мужской ладони брачные браслеты. Второй рукой поспешно смахиваю выступившие на глаза слёзы. – Можно я пойду к нему? Пожалуйста.

− Конечно, − кивает его величество. − Для этого я и привёл тебя сюда.

Кивнув, я поворачиваюсь к двери. Делаю глубокий вдох, поднимая руку. Та дрожит теперь ещё больше. Так странно. Мне почему-то страшно. Вдруг он не желает меня видеть? Вдруг он больше не хочет быть со мной? Вдруг… я придумала себе всё то, что между нами было.

Ладонь сжимается в кулак, края браслетов больно впиваются в кожу.

Тогда пусть скажет мне в лицо. Пусть объяснит все свои поступки, своё отношение, чувства, намерения. Пусть прямо сейчас поставит всё на свои места. Если любит, пусть не смеет бросать меня, если же нет… всё равно я должна это знать.

Вместо того чтобы стучать, я просто толкаю дверную створку, решительно переступая порог и уже не медля ни секунды пересекая небольшую гостиную. В спальню, погружённую в полумрак, тоже вхожу не стучась.

Глаза мгновенно прикипают к неподвижной человеческой фигуре на кровати. Болезненно-бледное лицо светлым пятном выделяется на фоне чёрных волос, рассыпавшихся по подушке.

− Я же велел не беспокоить меня, Тафир. Уйди, я хочу побыть один, − доносится до меня тихий безжизненный голос, который я едва узнаю.

О боги, что он с собой сделал? Продолжает делать...

Я обязана заставить его жить! Любой ценой.

− Это не Тафир, − произношу, подходя к кровати совсем близко. Замираю рядом, тревожно рассматривая Азима. – Это брошенная тобой невеста.

− Ники? – запавшие глаза мгновенно распахиваются, вспыхивая лихорадочным огнём. И сразу устремляются ко мне, впиваясь в моё лицо с такой жадностью, будто я единственное, что для него важно увидеть. – Моя сладкая любимая девочка, ты пришла. Ники… это сон, да? – потрескавшиеся губы растягиваются в блаженной улыбке. – Я рад, что хотя бы так… могу увидеть.

− А почувствовать хочешь? – спрашиваю хрипло, едва справляясь с внутренней дрожью, сотрясающей всё моё тело. Едва сдерживая сжимающие горло рыдания. Сажусь рядом с ним, тут же обхватывая ладонями холодную руку. Цепляюсь за неё, как за свой единственный якорь. Кусаю губы: – Я вот никак не решу, чего мне больше хочется – поцеловать тебя, или придушить за всё хорошее. Ты что это себе придумал? Почему не лечишься? Я замуж за живого и здорового тебя хочу, а не за труп великомученика.

Кажется, он ещё не до конца понимает, что я ему не привиделась во сне, или в бреду. Потому что во взгляде отражается сначала полная потерянность, изумление, а потом по чуть-чуть начинается разгораться надежда. Одновременно с тем, как его пальцы сжимаются на моей руке.

− Ты, правда, здесь? Со мной? − сипит потрясённо.

− Всё-таки, поцелуев мне хочется больше, − всхлипнув, я припадаю к сухим устам. Обнимаю его за шею, не сдерживая больше рыданий, не обращая внимания на то, как он застыл в неверии. Осыпаю лицо любимого быстрыми поцелуями, почти задыхаясь от счастья наконец видеть его, чувствовать, прикасаться. – Ты зачем меня бросил? Не объяснил ничего! Такой дурак. Я же с ума сходила! Переживала о тебе! Босвариец несносный! Вот глупый. Я же люблю тебя, а ты… придушу, точно придушу. Сначала заставлю выздороветь. И жениться. А потом придушу. И пилить буду, всё-всё тебе припомню. На законных основаниях. Как жена.