Ну уж нет.
Сказанное им все еще звенит в ушах. «Связался с малолеткой…» «Мозгов ни на грош…» И давно он, интересно, так про нее думает? Каждое из этих слов воткнулось в нее раскаленной иглой, и каждое воспоминание о них ворочает эти иглы, причиняя нестерпимую боль. Жуткая, ни с чем не сравнимая обида.
Яра шмыгает носом.
Так или иначе, он стал ей самым близким человеком. И от этого вдвойне страшнее получить от него нож в спину. Но, наверное, так всегда происходит. Мы сами вкладываем в руки тех, кого любим, самое верное оружие против нас.
«Прячься, прячься, прячься», — нарастает внутри набат давно позабытого мотива. Куда прятаться? Кажется, за последние годы она утратила этот жизненно важный навык — находить укрытие по первому требованию. Это все Гриша виноват. Она пряталась рядом с ним. Так что же все-таки делать?
Солнце окончательно скрывается за крышами многоэтажек, еще немного, и воздух сереет и окончательно остывает. Яра садится на самый краешек скамейки, чтобы не касаться голыми бедрами холодных досок с ободранной краской, и роется в карманах ветровки. Улов не густой, но хоть что-то: помятая сотенная купюра и немного мелочи. Можно пойти в какую-нибудь круглосуточную точку общепита и отсидеться там до утра, цедя чай по глотку. Если очень повезет, не выгонят.
Она оглядывается, проверяя, не мелькнет ли где черная шевелюра Грача, но нет, в постепенно редеющей толпе его нет. И непонятно, радоваться этому или огорчаться. Где-то в глубине души ей хочется, чтобы он нашел ее и отвел домой. Чтобы извинился, и все стало, как было. Но в то же время что-то твердит, что это проявление слабости, что после его слов ей больше нельзя желать помощи от него и получать ее, и уж тем более хотеть вернуть все назад.
Яра встает со скамейки и уверенно движется в сторону торгового центра. Под его боком нашли приют несколько забегаловок. Она по кругу обходит те, в которых сидят мужчины с явно нерусской внешностью, и заходит в некое подобие МакДональдса. Не самые чистые пластмассовые столики и неудобные стулья. Уставшая девушка с неживой улыбкой за стойкой приема заказов. И не так много людей. Возле окна оживленно перешептывается парочка ее возраста, мужчина под сорок ожесточенно ест свой гамбургер, две женщины ведут неспешную беседу за картонными стаканчиками дрянного быстрорастворимого кофе из пакетиков.
Что ж, вполне достойное место, чтобы провести поминки по их с Грачом отношениям. Наверное, только такие они и заслужили.
Кошмар какой-то…
Яра покупает стаканчик горячего чая, к которому прилагается лимон и пакетик с сахаром, а потом, подумав, берет еще картошку-фри. Она дешевая, а цедить один чай никакого терпения не хватит. Яра оглядывает столики и садится возле стены, лицом к двери. Если Грач все-таки ее найдет, она увидит его на входе и успеет приготовиться.
Окоченевшие ступни никак не желают отогреваться. Яра снимает шлепки и с усердием трет ступни о ноги, но это никак не помогает. Ужасно хочется надеть шерстяные носки. Не заболеть бы… Поймать пиелонефрит в августе. Над ней будет смеяться вся больница. А Гриша будет ругаться…
Нет, не будет. Потому что это конец.
Довольно быстро выясняется, что деньги на картошку она потратила зря. Кусок не лезет в горло, сразу начинает тошнить.
Яра крутит в руках стаканчик с чаем и вспоминает, как все начиналось, как было хорошо первые несколько месяцев. Гриша подарил ей много великолепных, потрясающих моментов.
Когда они только начали встречаться, она установила на заставку своего телефона «Влюбленных» Магритта. Двое, чьи головы завернуты в простыни, целуются на фоне синего неба. Это был ее тайный код. Эта картина была ей вместо их с Григорием общего фото. Ей тогда казалось, что она о том, что Любви абсолютно все равно, кто скрывается под тканью. Для Любви нет преград. Теперь, по прошествии четырех лет и нескольких десятков серьезных ссор, и дюжины неприятных открытий, и всего того, что бывает, когда начинаешь препарировать человека рядом, руководствуясь изначально самыми благими намерениями: убедиться, что он и внутри такой же замечательный, как тебе кажется, — после всего этого она думает, что картина эта про то, что это не Любовь, а сами целующиеся даже примерно не представляют, кто скрыт под тканью. И все, что есть у каждого из них, это фантазия о другом.
Им с Гришей надо было просто вовремя остановиться. Их расставание тогда, спустя пять месяцев, не было ошибкой. Ошибкой было снова сойтись. И вот теперь огромным несмываемым пятном, которое сейчас перепачкало все, что было — эта ссора и его слова… Зачем они довели до этого? Ведь все было понятно с самого начала.
Тогда ей казалось, что их расставание сродни смерти. Но на самом деле смертельно оно будет именно теперь, ведь похоронить придется куда больше, и не только то, что было, но и все то, что могло бы быть. А, как это ни парадоксально, с каждым новым проведенным вместе днем, то, что могло бы быть, только прирастало. И с каждым днем становилось все больше того, что она отдала ему. Будто она дарила ему себя по частям: все, что доверила, все, о чем рассказала, все, что показала и что позволила ему в себе разглядеть. Никто не знал ее так, как он. И, наверное, мало кто видел его таким, каким видела она. И все эти только им понятные словечки, и фразочки, и шутки. И говорящие взгляды, которыми они научились обмениваться… Все это так же уйдет в никуда, потонет в пучине их разрыва.
И получится, что все было зря, все было просто так, без какого-либо итога… Мегатонны выброшенных в никуда энергии и надежд. Как же так?
Им вообще не стоило пытаться. Это он виноват. Она была молодая и глупая, влюбилась в его зрелость. Еще бы, у нее был свой личный взрослый мужчина, сильный и смелый, который кормил ее крекерами, смеялся над ее глупыми шутками и заставлял носить зимой шапку, и от прикосновений которого она млела на тренировках… Кто еще мог таким похвастаться? Как она могла не влюбиться? А он?.. Да все то же. Гормоны ударили в голову. Впрочем, если откинуть эмоции и попробовать рассуждать здраво, то оно и понятно. Будь она взрослым мужиком с кучей проблем и вечным ощущением собственной ненужности, если бы перед ней крутила хвостом восемнадцатилетняя девчонка, утверждая, что любит, смогла бы она устоять? То-то же…
Им надо простить друг друга и разойтись. Подарить друг другу возможность сделать это спокойно, без лишнего стресса. Это будет по-взрослому, и за это они сохранят благодарность друг другу. Да, так они и поступят…
Только что же так больно?..
Вот бы еще чаю — горячего, с сахаром — но денег не осталось…
И в этот момент дверь в кафешку открывается, и входит Григорий. Он находит ее, и Яра отводит взгляд. Сует ноги обратно в шлепки. Еще не хватало, чтобы он ее отчитывал как ребенка.
А Грач тем временем доходит до ее столика и тяжело вздыхает.
— Идём домой, — просит он. — Нечего шляться по городу по ночам. Даже сотовый с собой не взяла, ты вообще о чем думаешь? Пошли, Яра. Я тебя здесь не оставлю.
На самом деле она очень хочет домой. Только не с ним. Потому что пойти с ним — все еще значит предать себя. Она должна вернуться сама, верхом на коне, продемонстрировав свою взрослость и независимость. Бросить на него гордый взгляд, собрать вещи и удалиться, не сказав ни слова. Чтобы он понял, что потерял… То есть, чтобы понял, что был не прав, и что мозгов у нее все-таки прибавилось…
— Яра, — зовет он, и в голосе у него столько печали, что она невольно прислушивается. — Я был неправ. Ты не заслужила моих слов. Прости меня. Давай поговорим. Только не здесь. Пойдем, пожалуйста. Ты уже заплатила или мне…
— Деньги у меня есть, — выплевывает Яра. — Я все оплатила.
— Тогда пойдем в машину. Все обсудим. Нормально, спокойно.
А в машине тепло. И можно будет попробовать отогреть ноги. Ладно, ей в любом случае нужно вернуться домой, а Гриша все равно не отстанет. А завтра утром она соберет вещи и уйдет…
Ага, уйдет она… Завтра утром на работу. Но в течение дня можно попытаться найти подходящее жилье, а вечером съездить, посмотреть и арендовать. Денег, правда, от аванса совсем не осталось, а до зарплаты еще неделя, но можно попробовать занять у Ритки. В отличие от нее она устроилась в хорошее место, бесконечно хвастается условиями и тем, сколько ей платят. Яра не завидует, нет. Так, обидно немного…
