— Я победила, — шепотом произнесла Яра. — Я решаю. Давай будем вместе, — и закончила, рвано выдохнув и сама поражаясь своей смелости. — Можем начать прямо сейчас.

Щеки у нее порозовели, глаза сверкали и дыхание сбилось. Волосы разметались по смятому во время их возни покрывалу. И выглядела она сейчас… Грач из-за всех сил постарался представить себе Сокола, но это мало помогло. Он резко отпрянул.

— Нет.

Яра села следом.

— То есть ты все же против наших отношений… — убито произнесла она.

— Нет, — качнул головой Григорий. — Но сначала я попрошу разрешения встречаться с тобой у твоего отца.

На несколько секунд установилась тишина, а потом Яра спросила дрожащим голосом, в котором Григорий уловил эхо надвигающихся слез:

— Это как будто я вещь, и вы договариваетесь о том, кому ею владеть?

Этого еще не хватало. Он тяжело вздохнул.

— Это как будто ты самое ценное, что у меня есть, и я не хочу все испортить. Поверь мне, так будет лучше.

Яра все-таки всхлипнула.

— Ты не находишь странным, что мы будем заниматься сексом с разрешения моего отца? — непонятным ему тоном спросила она.

— Яра! — взвыл Грач. — Боги! Ты это специально, да?

— Да, — ответила она. — Но мы теперь вместе, да? И мы будем это делать, правда? Просто скажи мне.

Она наклонилась вперед, и в ее глазах отразились уличные огни.

Григорий в полной мере ощутил, что значит гореть в аду. Ему нужен был не просто холодный душ. Ледяной. Ванна со льдом. Январская прорубь. Нырнуть и больше не выныривать. От ее взгляда лихорадило сильнее, чем если бы он начал раздевать ее.

— Ответь, Гриш, — снова попросила она шепотом. — Скажи мне, что это так и что все случится.

Григорий тяжело сглотнул. Внутри бушевал пожар. Яра гипнотизировала его взглядом, приближаясь все ближе и ближе, по миллиметру, но неотвратимо, словно была хищником, наконец обнаружившим свою жертву и теперь готовым броситься в любой момент, только вот подберется еще чуть-чуть. Она наклонилась вперед, уперлась руками в матрас, перенося на них вес, приближая свое лицо к его.

— Скажи мне, — выдохнула она, ее дыхание опалило ему губы, и Григорию казалось, что он слышит сумасшедший стук ее сердца. Или это было его?

— Скажи мне, — продолжила Яра, — что ты сделаешь это. Что не пойдешь на попятный. Что я снова окажусь в этой постели. С тобой. Что я смогу дотронуться до тебя. Скажи мне.

И он снова не сдержался.

Два месяца он ненавидел себя за тот поцелуй в коридоре. Поцелуй, каждое мгновение которого осталось навечно запечатлено в его памяти. Горячие нетерпеливые неумелые губы. Ее прерывистое дыхание. Ощущение тонкой талии в его руках и ребер, по которым прошлись ладони. И то, с какой готовностью она отозвалась, как взлетели ее руки, обнимая его за шею, как тонкие девичьи пальцы судорожно ухватились за его волосы. Тем вечером он не выпил ни капли спиртного, но это и не нужно было, он был пьян ею. И то, что он смог отпустить ее, было чудом.

Он помнил счастливую улыбку, озарившую ее лицо, когда он отстранился. И то, как она поблекла и исчезла, когда Яра поняла, что продолжения не будет.

В этот раз все было по-другому. Яра быстро перехватила инициативу и целовала так, будто мечтала его съесть. Судорожно, рвано, то и дело прерываясь, кусая за губы, словно мстя за те два года, что он впустую пытался не замечать ее попыток привлечь его внимание. Она повалила его на кровать и нависла сверху, но было неудобно, тогда она села ему на бедра и принялась целовать так.

Грач не возражал. Не возражал он, и когда ладони Яры нырнули ему под футболку, заскользили по коже, исследуя его торс, с нажимом проходясь туда и обратно, изучая. Не возражал, когда она сдернула с него эту футболку и принялась целовать шею и грудь, и он плавился и задыхался под этими поцелуями и терял связь с реальностью. Не возражал, когда она прошлась губами к низу его живота, окончательно лишив воздуха и понимания того, в каком мире он находится: еще в этом или уже в том.

Но он поймал ее руки, когда она взялась за резинку его штанов, и рвано выдохнул:

— Нет.

— Но почему? — почти заплакала Яра. — Ты все-таки не любишь меня? Не хочешь?

— Я люблю тебя. И я хочу тебя, ты не представляешь как. Но не так. Не сегодня. Пожалуйста, ради меня…

Что-то из сказанного ее остудило. Яра нехотя отстранилась, но Грач положил ладони ей на спину и притянул обратно, прижимая к своей груди. Он не мог сейчас остаться без ее тепла. Это было бы слишком.

— Прости, — попросил он. — Прости, пожалуйста. Можешь считать, что мне тоже надо подготовиться.

Яра вильнула бедрами, почувствовала все, что хотела, и хрипло рассмеялась.

— По-моему, ты более чем готов, — буркнула она, спрятав лицо у него на груди.

— Яра…

— Я все поняла.

Она приподняла голову и снова поцеловала его в губы. В этот раз вполне невинно, но от этого простого поцелуя у Грача окончательно снесло крышу. Она целовала его так, потому что теперь имела на это право. И у него теперь тоже было право целовать ее. И обнимать. И считать своей.

Яра тем временем растеклась по нему, и дышала она уже спокойнее, и сквозь тонкий хлопок ее футболки больше не слышался сумасшедший стук ее сердца.

— Я спать хочу, — прошептала она. — Можно?

Грач погладил ее по голове, побаюкал.

— Конечно, спи, — так же шепотом ответил он.

— А ты меня не отпустишь? — спросила Яра.

— Теперь нет.

— Обещаешь?

— Да.

— И мы будем жить долго и счастливо?

— Яра…

— Да-да, я знаю, сказки — это только для детей, — сладко зевнула она. — Какой же ты горячий. У тебя внутри печка, да? Будешь греть меня зимой. Я вечно мерзну…

Она пробормотала что-то еще, но совсем сбивчиво и непонятно, сжала его плечо и уснула. Грач долго смотрел в окно, стараясь запомнить каждое ощущение. Ее волосы щекотали ему грудь, но ему не хотел их убирать. Во сне Яра причмокивала губами и выглядела сущим ребенком…

Ребенком.

Он с трудом дотянулся до сотового, который лежал на прикроватной тумбочке, и набрал сообщение для Насти. Она просмотрела его практически сразу же. Значит, не спала.

Григорий попытался представить, что она чувствует сейчас, отдав свою дочь мужчине, и не смог. Ему всегда казалось, что Настя куда сильнее, чем он и Сокол вместе взятые, и сейчас он только нашел этому подтверждение.

Он включил будильник и вернул телефон на место. Яра завозилась в его руках, устраиваясь поудобнее, и он позволил себе помечтать о том, что теперь так будет всегда. От этой мысли внутри поднялась горячая волна. Это было странное незнакомое ему, но очень приятное чувство. Будто кто-то согрел его после того, как он долго пробыл на холоде. Еще утром он и помыслить об этом не смел.

Грач честно старался не заснуть как можно дольше. Но в конечном итоге ее тихое дыхание на его груди, и ее ладонь на его плече, и усталость от пережитых волнений сделали свое дело, и он тоже провалился в сон.

7.

Дверь им открыла Настя. Посмотрела на них несколько секунд, потом усмехнулась:

— Лица сделайте чуть менее довольные. Я, конечно, Финиста успокоила, но второй раз меня на такой подвиг может не хватить.

— Мам… — начала было Яра, но Настя перебила.

— Чего застыли на пороге, проходите давайте.

Странно было возвращаться в родную квартиру. Родители старались переезжать не реже, чем раз в десятилетие, здесь Яра прожила восемь лет. Но то, что еще вчера принадлежало ей в полной мере, вдруг разом превратилось в чужой дом. Мысленно она уже обустраивалась на тридцати квадратах неуютной студии, прикидывала, куда можно повесить боксерскую грушу. Разумеется, она понимала, что нельзя вот так просто взять и переехать к Григорию. Было столько всяких «но». Но…

Финист вышел из гостиной. Взгляд у него был тяжелый, но не злой. И на протянутую Грачом руку он ответил рукопожатием.

— Пойдем, Яр, завтраком накормлю, — потянула ее на кухню мама, шепнула, — пусть поговорят.