Тяжело дыша от волнения, она поехала дальше.

Донна скользнула глубоко в ванну, и вода ласково заплескалась вокруг ее шеи.

Она выудила кусок фланели, выжала его и положила на лицо. Сейчас она дышала медленно и ровно, не слыша своего дыхания, слыша только, как капает вода из одного крана. Пар затуманил зеркала в ванной, сконденсировавшись, лежал, словно роса, на плитках. Когда похожие на слезы капли сливались вместе, они сбегали вниз тонкими струйками.

Донна сняла фланель с лица и положила ее на край ванны. Она чувствовала себя как выжатый лимон.

Она сама не знала, как ей удалось вернуться в «Шелбурн». Ее ноги как будто сковывал ледяной холод. Она с трудом нажимала на педали.

Оставив изуродованную машину снаружи, она, пошатываясь, вошла в гостиницу, ощущая на себе осуждающие взгляды проживающих там людей. Едва оказавшись в своем номере, она позвонила администратору и попросила его вызвать полицию. Затем она заказала себе бренди и выпила залпом всю порцию.

Донна сидела на краю кровати, когда прибыли двое рослых полицейских. Когда она рассказывала о том, что с ней случилось, один из них смотрел на нее как на сумасшедшую. Вполне естественно, подумала Донна с улыбкой. Ее рассказ вполне мог бы исходить из уст безумного человека. Все это было сплошным безумством. Кому могло понадобиться столкнуть ее машину с дороги?

Но ведь пытались-то не столкнуть ее с дороги, а убить. Тут и сомневаться нечего. Надо смотреть правде в лицо. Кто бы ни сидел за рулем «ауди», он старался убить ее, это совершенно ясно. Но почему?

Сперва эта история с Махоуни, затем «ауди». Что, черт побери, происходит?

Полицейские долго извинялись за этот инцидент, как будто они были лично ответственны; особенно рассыпались они в извинениях, когда признались ей, что, не зная номера (который она не смогла запомнить), им будет очень трудно найти автомобиль, не говоря уже о водителе. Донна с понимающим видом кивала, озабоченная теперь лишь одним — чтобы они как можно скорее ушли.

Оставшись одна, она тотчас же разделась донага и приняла ванну, чтобы смыть пот и успокоиться после перенесенного потрясения.

Когда она обдумывала то, что случилось, ее мозг работал с быстротой компьютера.

Теперь она была убеждена, что ее муж работал над книгой о клубе Адского Пекла и...

И что?

Да ничего больше. Дальше шли только догадки и предположения.

Возможно, он открыл какую-то современную организацию наподобие клуба Адского Пекла.

Возможно также, что они убили его (хотя английская полиция и уверяет, будто это просто несчастный случай).

Гордон Махоуни за одну ночь превратился из человека любезного и обходительного в самого откровенного грубияна. Почему?

Кто-то хотел ее убить сегодня утром. Почему?

Кто-то забрался к ней в дом, видимо, желая что-то там найти. Почему?

Одни вопросы. И никаких ответов.

Донна закрыла глаза.

Твердо она знала лишь одно — что у ее мужа был роман со Сьюзан Риган. Любопытно, какую роль играла эта женщина в происходивших событиях? Была ли она во всех этих местах вместе с Крисом? Делился ли он с ней сведениями, которые утаивал от своей собственной жены?

Донна стиснула зубы под струей воды. Измена мужа продолжала ее угнетать, и самое для нее мучительное заключалось в том, что она никогда уже не сможет расспросить своего мужа о его измене.

Это вызывало у нее не столько даже боль, сколько гнев.

Умерев, он тем самым избавился от заслуженного возмездия. И он, и эта женщина. Их стерли с лица земли, прежде чем она смогла излить на них свою ярость. Вот с этим-то она никак не могла смириться.

Донна села, споласкивая лицо водой и глядя на себя в затуманенное зеркало, которое искажало ее отражение. Затем она вылезла из ванны, надела халат и вышла в гостиную. Сняв трубку, она позвонила администратору и попросила сообщить ей номер Дублинской национальной галереи.

Может, если она опять поговорит с Махоуни, расскажет ему о том, что случилось сегодня утром у домика в Маунтпелье, он сможет что-нибудь ей объяснить.

Узнав номер, она поблагодарила администратора и стала набирать номер, тщательно вычитывая цифры из своего блокнота.

На другом конце провода послышался чей-то голос.

— Могу я поговорить с Гордоном Махоуни? — сказала она. Ее попросили подождать минутку.

Донна поднесла трубку к другому уху, машинально чертя что-то в своем блокноте.

Другой голос сообщил ей, что час назад Махоуни ушел домой.

— Не скажете ли вы мне его домашний номер?

Узнав номер телефона, она набрала его.

Услышала гудки,

Подождала.

Наконец трубку сняли.

— Гордона Махоуни, пожалуйста.

Последовало молчание.

— Алло.

По-прежнему молчание.

— Гордон, это Донна Уорд.

Она услышала щелчок, трубку опустили.

— Гад, — тихо выругалась она и набрала тот же номер.

На этот раз никто не снял трубку. Слышались лишь бесконечные гудки.

К тому времени, когда она выписалась из «Шелбурна», уже смеркалось, быстро приближалась ночь. Оставив за собой багровый след, солнце опустилось за горизонт.

Такси отвезло ее в аэропорт. Когда самолет поднялся в воздух, было уже совсем темно.

Пока самолет набирал высоту, Донна сидела с закрытыми глазами. Меньше чем через час она должна быть в Эдинбурге.

Пистолет уперся в его щеку с такой силой, что едва не разорвал кожу.

Это пробудило его, но когда Мартин Коннелли попытался сесть, холодное дуло вновь уложило его на кровать — сопротивляться было невозможно.

В темноте, все еще полупроснувшийся, он не мог ясно различить фигуры, стоявшие вокруг его кровати.

И ощущал только смертельный холод, исходивший от дула пистолета.

На какой-то миг он подумал, что ему снится кошмар, но кошмар был наяву.

Коннелли близоруко заморгал, пытаясь разглядеть, что, собственно, происходит. Когда он увидел лицо одного из окружавших его людей, того, что держал пистолет, у него зашевелились волоски на шее и на руках.

— Вставай, — прошипел Питер Фаррелл, отступая назад. Он продолжал целиться в голову Коннелли, все время держа

пистолет в нескольких дюймах от его лица. Мартину казалось, будто дуло расширяется, превращаясь у него на глазах в широкий черный тоннель.

— Иди, — приказал Фаррелл, схватив Коннелли за одну руку и таща его в сторону двери.

Его сообщник схватил домашний халат, лежавший в изножье кровати, и швырнул его Коннелли. Тот посмотрел на Фаррелла, как бы испрашивая позволения надеть его, прикрыть свою наготу, хотя в этот момент ему было не до приличий. Однако он надел халат и прошел на лестничную площадку. Фаррелл следовал за ним по пятам с пистолетом в руке.

— Я уже вам говорил, что ничего не знаю, — спокойно, но надтреснутым голосом произнес Коннелли. Во рту у него было так сухо, будто кто-то набил ему рот песком.

Фаррелл схватил его за волосы, дернул голову назад и приставил пистолет к виску.

— Я не поверил тебе тогда и сейчас не верю. Отвечай, мать твою, — прошипел он.

— Ради Бога...

Его с такой силой ударили по спине, что он чуть не свалился с лестницы.

И свалился бы, если бы не успел вцепиться в перила. На дрожащих ногах он спустился с лестницы.

Фаррелл и его компаньон последовали за ним.

— Ты разговаривал с этой женщиной? — спросил Фаррелл.

— С какой женщиной?

— Со вдовой Уорда, с кем же еще.

— Почему я должен был с ней разговаривать?

Фаррелл ударил ногой Коннелли по самому низу спины; тот повалился ничком и покатился вниз по лестнице. Ударился о стену и прокатился последние несколько ступенек.

Фаррелл тут же схватил его, поднял на ноги и сунул пистолет ему под челюсть.

— Так ты разговаривал с ней? — повторил он.

— Нет, — сказал Коннелли, превозмогая сильную боль от падения. — Послушайте, клянусь вам, я ничего не знаю.