Проще всего было бы предположить, что между ними существовали близкие отношения.

Близкие отношения.

Какой милый эвфемизм. Так сказал бы человек благовоспитанный: «Между ними близкие отношения». Менее благовоспитанный сказал бы, что у них роман.

Может быть, она пытается отрицать очевидное?

Сперва его смерть, а теперь его неверность.

Ее осаждали навязчивые сомнения, и чем больше она размышляла, тем сильнее становились эти сомнения. Она встала и, по-прежнему держа чашку чая, вышла из кухни, предварительно потушив все лампы. Мягко ступая по ковровой дорожке, она прошла через холл в гостиную и зажгла там свет.

Здесь было столь же неуютно, как и на кухне.

Над камином, в стекле и окантовке, висели три обложки книг ее мужа.

За последние двенадцать лет он написал пятнадцать романов, каждый из которых был прославленным бестселлером. По двум из них были поставлены плохие, не имевшие успеха фильмы, но за свои права он получил очень приличный гонорар; в экранизации своих книг Уорд больше не принимал участия и продолжал писать романы.

Давно ли он стал встречаться со Сьюзан Риган?

Донна села в любимое кресло своего мужа, где он никогда больше не будет сидеть.

Никогда.

Она бросила взгляд на телевизор и увидела свое отражение на тусклом экране. Под телевизором лежали видеокассеты. Любимая форма развлечения ее мужа.

Когда он был жив.

По щеке Донны скатилась слеза.

Неужели он описал свой дом Сьюзан Риган?

Донна поднялась на ноги и, погасив свет, вышла из гостиной. Пройдя через холл, она вошла в столовую с ее большим, темного дерева столом и книжными полками, где стояли собственные книги Уорда. Сняла одну книгу с полки, перевернула ее, посмотрела на фото с задней стороны суперобложки и провела по нему указательным пальцем. Что и говорить, он был привлекательным мужчиной. Трудно было поверить, что это тот же самый человек, чье лицо она недавно видела все в крови. Она внимательно всмотрелась в его черты, в голубые, со стальным отливом глаза, длинные, по плечо каштановые волосы.

Именно его наружность привлекла Сьюзан Риган?

Донна поставила книгу на место, все еще тихо плача, сознавая, что никогда больше не увидит его живым, никогда не почувствует прикосновения его рук. Ее жилы, казалось, сковал невыносимый холод. И этот холод не отпускал ее.

В ванной она взяла его бритву, провела пальцем вдоль лезвия и даже не заметила, что порезалась. Она увидела, как из маленькой ранки постепенно вытекла большая капля крови, а затем побежала вниз, по первому суставу.

Во всех комнатах она находила что-нибудь, принадлежавшее Уорду, и каждый раз. думала о нем. И чем больше она думала о нем, тем сильнее становилась боль. И с каждым воспоминанием пропасть в ее душе постепенно расширялась.

У двери в его кабинет она остановилась.

Она взялась за ручку, но не нашла в себе сил повернуть ее.

Нет, она не может войти.

Вместе с кипами рукописей в этой комнате, казалось, были нагромождены и воспоминания. Вместе с письмами и блокнотами, лежавшими на подносах, покоились и воспоминания.

Она закрыла глаза и отворила дверь.

Огляделась в тусклом свете настольной лампы. Полкомнаты занимали два огромных шкафа, полкомнаты — письменный стол. На столе стояла портативная пишущая машинка старой модели. Уорд никогда не испытывал желания заполнить свой кабинет современной технологией. Он писал сперва от руки, затем все перепечатывал. Никаких ухищрений.

Около машинки лежали вырванные из блокнота листки с какими-то торопливо сделанными записями. Она увидела словарь, сборник синонимических выражений «Сокровищница», карманный диктофон, который она подарила ему на Рождество. Но ящики с картотекой оставались запертыми, храня за замком свои тайны.

Донна заметила, что маленькие часы на столе остановились, их стрелки застыли в мертвой неподвижности.

Как и сам Крис.

Она выключила свет, вышла и направилась в спальню. У нее не было сил раздеться, она сидела на краю кровати, опустив голову, словно под каким-то чудовищным бременем. По ее щекам катились слезы, в тишине спальни ее тихие всхлипы казались нестерпимо громкими. Горе, которое, казалось, полностью истощилось в больнице, навалилось на нее с новой силой. Она откинулась спиной на кровать, подтянула колени к груди и, лежа в этом характерном для зародыша положении, продолжала плакать. Тело ее сотрясалось.

Снаружи царила непроницаемая тьма, но ее нельзя было даже сравнивать с той тьмой, что затопляла ее душу.

И она знала, что это лишь начало.

Сон.

Должно быть, все это только сон.

До ее сознания не сразу дошло, что звонит ее двухтональный дверной звонок. А звонок звонил давно и настойчиво.

Она широко раскрыла свои покрасневшие от слез глаза. Нет, это был не сон. Через раздернутые шторы спальни струился яркий дневной свет. Звонок звонил теперь непрерывно, а временами к нему присоединялся громкий стук медного молотка.

Донна закрыла обеими руками лицо и почувствовала, что у нее онемели шея и плечи, верный признак приближающейся мигрени.

А звонок все продолжал трезвонить, то и дело слышались удары молотка.

Наконец Донна соскочила с кровати, привычными шагами пересекла лестничную площадку и спустилась вниз по лестнице, к парадной двери. Здесь она остановилась, заглянула в «глазок» и, узнав стоящую перед домом женщину, открыла дверь.

— Я уж думала, что-то случилось... — начала Джеки Куинн. Пристально поглядев на Донну, она поняла, что и впрямь что-то случилось. Что-то поистине ужасное.

Донна отшагнула в сторону, пропуская в дом Джеки.

— Что случилось, Донна? Что случилось? У тебя такой расстроенный вид, — быстро сказала Джеки, потрясенная выражением лица подруги.

— Который час? — спокойно спросила Донна.

— Наплевать на время, — прошептала Джеки. — Что случилось?

— Крис, — только и смогла выговорить Донна, чувствуя, что глаза у нее заплывают слезами. — Он погиб, Джеки.

Обе женщины обнялись. Донна сжала свою подругу с силой, порожденной отчаянием. Джеки чувствовала, как плечи ее блузки пропитываются слезами Донны, как беспомощно дрожит Донна в ее объятиях. И у нее тоже было такое впечатление, будто кто-то изо всех сил ударил ее в живот, и она все никак не может перевести дух. Шок — словно удар кулаком в самое уязвимое место.

Джеки отвела свою рыдающую подругу в кухню, посадила ее на стул и стала гладить ее плечи и волосы. Глаза Донны как будто набухли, в них видна была каждая жилка.

В этих глазах не было даже призрака надежды.

В свои двадцать восемь лет Донна была на год старше, чем Джеки, но лицо у нее выглядело как у сорокалетней. Кожа, казалось, была вся в синяках, распухли даже веки. Нос покраснел, на щеках не осталось никаких следов макияжа. Волосы спутались, словно хвосты ящериц. Два ногтя на правой руке сломаны, третий изгрызен. Лицо все в слезах, свитер и джинсы измяты. Темное пятно на бедре похоже на кровь.

Преисполненная сочувствия, Джеки и сама расплакалась.

Мало-помалу Донна успокоилась. Джеки сжала ее в объятиях и стала покачивать, точно убаюкивала младенца. Она целовала подругу в голову, прижималась лицом к ее волосам.

Наконец Донна слегка отодвинулась и поглядела на нее.

— Это случилось вчера, — спокойно произнесла она. — Автомобильная авария. Мне пришлось идентифицировать его тело.

— Я так тебе сочувствую, Донна, — пробормотала Джеки; смахнув слезы со своего лица, она достала из сумочки носовой платок и принялась вытирать лицо Донны. Та сидела неподвижно, молча принимая эти проявления заботы.

— Ты была здесь одна всю ночь? — спросила Джеки.

Донна кивнула.

— Какого черта ты не позвонила мне? Тебе нужен хоть кто-нибудь.

— Мне нужен Крис.

Джеки медленно наклонила голову.

— Ты хоть спала?

— Несколько часов. Я, видимо, бухнулась на кровать и вырубилась. Ты разбудила меня своим звонком. — Она слабо улыбнулась.