Япония — островная дуга. Дуговой вулканизм характеризуется сильной эксплозивностью, отчасти объясняющейся высокой вязкостью магмы. Вязкость весьма замедляет подъем вещества, что затрудняет слежение за ним с помощью сейсмографов — основных инструментов, используемых для попыток прогнозирования извержений. Не удивительно, что большинство из них своевременно не обнаруживается…

Предвидеть извержение вулкана с жидкими лавами в принципе относительно просто, при условии что его постоянно «выслушивают» квалифицированные и должным образом экипированные ученые. Но на вулканах с вязкой лавой это настолько сложно, что ни разу еще не удавалось. Чтобы преуспеть в этом, следовало бы прежде всего параллельно использовать все доступные методы для истолкования физических, химических и механических признаков.

Мои концепции в вулканологии заметно отличаются от общепринятых. С одной стороны, я ярый противник взаимной изоляции участвующих в ней дисциплин и отсутствия подлинного тесного сотрудничества между их представителями; с другой стороны, я убежден, что серьезных результатов не добьешься без сбора части информации на месте, то есть прямо в пасти вулкана. Еще лет десять назад подавляющее большинство коллег моего поколения относилось сдержанно, даже с презрением к спортивной стороне таких предприятий. Они называли их «авантюрой», однако многие более молодые собратья уже начинали думать иначе.

Перед самым конгрессом я взял двух-трех из них с собой на Сакурадзиму, где мы были вознаграждены редким зрелищем и новыми данными о поведении вязких лав. Несколько других молодых вулканологов, особенно американцы, огорчились, что не смогли пойти с нами. Когда же в Карусаве, известном горном курорте у подножия Асамы, где проходил конгресс, я предложил подняться к кратеру, они попросились со мной. Мне это было приятно: ребята показались симпатичными, неглупыми и энергичными и просьба их показывала, что наша профессиональная среда мало-помалу изменяла свой академично-статический ход к проблемам.

Как это частенько бывает, на Асаме тогда гремели взрывы, выбрасывавшие мелкий пепел и разнокалиберные бомбы, иногда размером с автомобиль, но в основном более мелких габаритов и в количестве хотя и немалом, но терпимом. Падали они то с одной стороны, то с другой. Направление выстрелов большей частью зависело от колодца, служившего магме стволом. Таким образом, чтобы избежать ненужного риска при подъеме, надо было довольно долго следить за деятельностью кратера и выбирать не обстреливаемую в данный момент зону.

Для людей в хорошей физической форме, не склонных к панике при мало-мальски драматическом изменении ситуации такие экскурсии не представляют большой опасности. Но так глубоко запала в душу нашим хозяевам боязнь взрывных проявлений их вулканов, такими ответственными за нас они себя считали, что меня просто умоляли отказаться от намерения, о котором я имел неосторожность сообщить.

Выход был назначен за два часа до восхода солнца. Улегшись спать в 11 вечера, я еще не поддался уговорам организаторов конгресса, поскольку был уверен, что нет ничего страшного в нашей прогулке. Но когда в час ночи меня разбудил телефонный звонок и жалобный голос стал снова просить меня передумать, я сдался. Так что я выспался всласть, а мои американцы одни сходили к запретному кратеру, насытив взоры и нагуляв бешеный аппетит.

Из Японии мы в том году поехали в один из центров вулканологии — Долину Десяти Тысяч Дымов на Аляске. Четырнадцать лет я мечтал об этом, осваивая свою профессию. Сказочная долина открыла второй этап моей жизни исследователя вулканов.

С первых шагов в сказочный мир вулканологии мое воображение занимала Долина Десяти Тысяч Дымов. Возвращаясь вечерами с извергавшегося Китуро, отмывшись от грязи и утолив свирепую жажду, я принимался за чтение «Вулканов» К. А. Коттона. Автор ни разу не был в этом далеком чудесном уголке, но писал о Долине Десяти Тысяч Дымов так живо и ярко, что она стала для меня символом извер жения и одновременно символом недоступности. Кстати говоря, это показывает место душевного порыва на шкале ценностей. Именно неизвестная широкой публике Долина Десяти Тысяч Дымов сделалась для меня Меккой, тогда как для массы людей со словом «вулканы» ассоциируются прежде всего Везувий, Мон-Пеле и Кракатау… Мною больше всего движет желание понять само явление извержения; в то же время меня привлекают трудности, с которыми потенциально связана работа вулканолога. Для большинства же важно количество жертв или, на худой конец, размеры причиненного ущерба. Их интересует катастрофа причем не сама она, а ее последствия. Разрушение Помпеи Геркуланума, уничтожение города Сен-Пьер на Мартинике (30 тысяч жертв), гибель других 36 тысяч человек в результате взрыва Кракатау… Не понимаю, что дает чужая смерть пресловутому «молчаливому большинству», но, видимо, это вещи того же порядка, что успех бульварной прессы и любопытство толпы к дорожным происшествиям. Подобные вкусы кажутся мне нездоровыми, у меня к ним настоящая аллергия. Вот почему на Мон-Пеле я приехал только через четверть века после начала моего пылкого романа с вулканологией. Правда, я 14 лет дожидался поездки в Долину Десяти Тысяч Дымов, но исключительно потому, что добраться до нее тогда было непросто.

Сверх того, я все еще пребывал под впечатлением рассказов первых исследователей о выпавших на их долю тяготах. Колоссальное извержение здесь произошло в 1912 году. Но лишь в 1916 году Роберт Григгс со своими друзьями смог выйти к проходу Катмай, между Трайдентом и Магейком, двумя из примерно 80 вулканов, образующих Алеутскую цепь. Оттуда им открылась плоская долина, с поверхности которой с ревом выбивались бесчисленные фонтаны пара — они-то и дали название этому месту.

Это была вторая из шести экспедиций Григгса на Аляску. Первая не увенчалась успехом по той причине, что естественные препятствия были для тех лет действительно непреодолимы. В самом деле, коротким летом эта часть Аляски обычно покрыта туманами или же низкими облаками, лежащими прямо на гребнях гор. Совершенно неожиданно там разражаются яростные бури. Почва оттаивает на небольшую глубину, не затрагивая вечной мерзлоты, что превращает местность в отвратительное, почти непроходимое болото. Полярная ночь дополняется обильными снегопадами. Не следует забывать, что самолетов во времена пионеров-землепроходцев практически не существовало, а потому научным экспедициям в эту часть света предшествовали длительные морские плавания и пешие переходы. Самолеты, вертолеты, вездеходы, радио, легкое индивидуальное снаряжение заметно упростили проблемы путешественников. Сегодня уже кто угодно присваивает себе некогда славное имя землепроходца и выдает себя за героя, вернувшись из путешествия, слывшего в былые времена трудным и опасным.

Об этом извержении, уникальном по своей природе и необычайном по силе, известно одновременно и мало, и много. Мало потому, что его никто не наблюдал. Кочевавшие там немногочисленные индейцы пустились наутек при первых же подземных толчках, предшествовавших бедствию, а горстка эскимосов, рыбачивших на близлежащем побережье, разглядела не бог весть что за те трое бесконечных для них суток, что продолжалось извержение. Попрятавшись кто куда, они пытались убедить себя, что это не конец света — так напугал их гул кратеров, грохот и сверкание молний в чудовищных вихрях вулканической пыли, непроницаемая мгла от 20-километрового столба пепла, жуткое землетрясение и едкий запах серы.

В то же время относительно много стало известно как раз благодаря этой потрясающей интенсивности взрывов: толчки ощущались на расстоянии более 200 километров и были зарегистрированы всеми сейсмографами северного полушария. На многие километры вокруг ничего не было видно за пеленой черного пепла. В радиусе четырех километров от вулкана слой его достиг толщины в десятки метров, а вдоль берега — нескольких метров. В Кадьяке, расположенном в 160 километрах от выплевывавших пепел жерл, жители увидели после долгой ночи извержения, что пепла там нападало чуть ли не полметра. Взрывы были слышны более чем за тысячу километров. Электрические разряды в черных тучах повергли в ужас экипажи редких судов, находившихся в тот момент в проливе Шелихова, широком рукаве Тихого океана, отделяющем остров Кадьяк от Аляски. Количество пепла было таково, что даже спустя 4 года, обойдя и изучив обширную долину, усыпанную свистящими фумаролами, Григгс, Феннер и Зис смогли еще сделать немало наблюдений и произвести точные замеры.