С первых шагов в Афаре мы с Маринелли убедились, что здесь есть все условия для эксплуатации дешевой геотермической энергии. Афар — район активного вулканизма, а следовательно, тепло находится близко к поверхности. Наличие мощных пластов проницаемых пород обеспечивает хорошую подземную циркуляцию воды. Уникальная впадина предоставляет необыкновенно благоприятные условия для накопления кипящей воды и пара. Наконец, там и тут прослеживались слои непроницаемых пород, что служило надежной «крышкой» подземным резервуарам. Обо всем этом мы поставили в известность эфиопские власти, которые очень серьезно отнеслись к нашим предложениям.

Шел уже восемнадцатый день нашего пребывания в Ас-Але. Безжизненное место посреди огромной слепящей долины, придавленной грузом враждебного солнца и окаймленной вдали уступами, было не лишено своеобразной красоты. Каждое утро мы совершали рейды к югу, северу и западу (на востоке жидкая грязь преграждала путь).

На юге мы добирались до края вулканического хребта, где обнаружили признаки месторождений хлористого калия, магнитного железняка, фосфора. Там же отчетливо выделялись своим цветом застывшие потоки трахитов и риолитов, первый визит к которым едва не стоил жизни нашему другу Виктору.

На север мы двигались по дороге, соединявшей копи Далола с бухтой Мерса-Фатма, и, не доезжая до побережья, сворачивали вправо и влево, насколько позволяла местность.

Путь на запад ограничивал гигантский уступ Эфиопского нагорья, где Боннэ и Фор нашли интересный для себя материал. Магнитное поле резко возрастало на границе между соляной долиной и горами, а оставленные морем следы — предмет изучения Фора — говорили о прошлом этого района.

На восемнадцатый день мы приняли радиограмму: ребята на наших машинах с оборудованием прибыли в Зулу… Зула была рыбачьей деревушкой на полпути от Масеауа до Мерса-Фатмы, километрах в двухстах от лагеря. Дорога там была сносная, позволяла ехать со скоростью 20 километров в час, так что к концу дня они должны были появиться. Решено было отправиться им навстречу, вернее, поработать к северо-западу от Далола и возле Мерса-Фатмы нагнать товарищей. Так оно и вышло: снедаемые нетерпением, мы второпях закончили дневное задание и, проехав Мерса-Фатму, увидали впереди белую малолитражку «рено-4». Ее номер, выданный в департаменте Верхняя Сена, смотрелся здесь диковато! За рулем восседал младший член экспедиции Жак Варе. Едва мы поздоровались, как из-за дюны выполз грузовик «савием» с Кавийоном за рулем и Маринелли в качестве пассажира. У каждого нашлось что порассказать, возбужденные голоса звенели на милю окрест. Наконец появился вездеход Антонио и «лендровер», ведомый Микеле.

Последний — оборотистый эритреец, автомеханик и по совместительству бухгалтер соляных копей, незаменимый человек в краю, где бродят «шифта»! К сведению людей, не знакомых с афарским диалектом: шифта означает «разбойник». Не знаю уж, существуют ли они на самом деле, но Микеле многократно стращал нас ими для придания себе веса…

Второй грузовик, который вел Шемине, почему-то запаздывал. Было уже 6 часов вечера, вскоре должна была опасть тьма. Семь машин вытянулись цугом и двинулись на приличной скорости по соляной пустыне. Темнота застала нас у затопленного рассолом пространства возле Далола. Ехать можно было только по соляным насыпям, хорошо видным днем. Но ночью мы быстро сбились с пути…

По идее, надо было сворачивать вправо, чтобы выбраться на твердь. Но мы свернули влево — сакраментальное чувство ориентировки, которое, по сути, есть искусство ориентироваться по приметам, а не по наитию, подвело всех, в том числе и Микеле! А все потому, что мы пренебрегли ориентирами, в данном случае ими могла быть знакомая звезда или направление ветра. Теперь же вокруг простиралось озеро рассола, а наши фары безнадежно пытались высветить его берега.

Случилось то, что и должно было случиться: через полчаса один «лендровер», повернувший на восток, застрял. Я подъехал к нему на втором, зацепил его тросом и попытался вытянуть. Несколько минут спустя мы уже оба сидели по ступицы в липкой грязи. Остальные машины рыскали в темноте, строй был давно нарушен, огромные светящиеся бельма рыскали по причудливому морю глубиной в фут. К восьми вечера оба грузовика и оба «рено» уже крепко сидели каждый в своей выбоине. Один только «джип» не поддавался коварным ловушкам — за рулем там был эпиопский шофер Ассефа, а пассажиром к нему пересел Варе.

Оставив на всякий случай машину на тверди, они побрели к нам пешком по рассолу. Положение было серьезным. Даже при ясном свете мы однажды целый день кряду с большим трудом вытягивали «джип» из соляной ловушки. А тут в беспросветной тьме застряли шесть машин, в том числе две пятитонки, причем никто не мог помочь друг другу в тяжелой работе светом фар. Предстояла долгая, изнурительная, более того, отчаянная работа…

Попытки рушились одна за другой, тяжелые грузовики оседали все глубже и глубже, ввергая нас все в большее отчаяние. Память упрямо возвращала к историям о застрявших машинах. Самим нам не выпадало еще столь крупной беды — ни в Афаре, ни в других местах. Это был поистине гераклов труд по извлечению целой автомобильной армады. К тому же проклятая тьма! К 2 часам ночи удалось вытащить лишь две легковушки, оснащенные передними ведущими мостами. С помощью двух десятков человеческих рук они вылезли из грязи. Но оба «лендровера» и особенно грузовики были нам не по плечу. Казалось, они навечно вросли в зыбкий афарский грунт. Измочаленные вконец, мы втиснулись в три уцелевшие машины и отправились ночевать в лагерь.

С рассветом мы вновь были на месте крушения. То, чего мы опасались больше всего, произошло: колеса грузовиков полностью засосало, и они теперь лежали на брюхе. Мы лихорадочно взялись за работу. Даже жгучий полуденный зной не выгнал нас из соляного болота… Полностью разгрузив машины, мы перетащили вручную на твердь все ящики и 200-литровые бочки с горючим для автомобилей и вертолета. Затем начали бешено обкапывать колеса плененных «транспортных средств». Увы, вязкая жижа наползала почти с той же скоростью, с какой мы ее отбрасывали, — сизифов труд! Все решала скорость. Надо было успеть подложить под колеса куски толя — единственная надежда вызволить машины. Лопаты мелькали в воздухе, как лопасти пропеллера, но соленая жижа упрямо заполняла выемки. Помимо этого она налипала на лопаты, отчего работать было уже совсем невыносимо. Отчаянное чувство собственного бессилия вливалось в нас, подобно жиже.

В конце концов удалось все же вызволить один «лендровер», потом другой. Затем, прицепив к этим двум мощным «тяглам» длинные стальные тросы и веревки, мы начали вытаскивать на твердь засевший не столь глубоко грузовик. Нетерпеливость (мы не стали обкапывать левое колесо, понадеявшись, что подсунутых под остальные три колеса кусков толя будет довольно) обернулась потерей времени и сил. Трос натянулся, отчаянно зазвенел и лопнул. Стальной хлыст со свистом прорезал воздух, чудом никого не задев. Все надо было начинать сначала, в том числе и подкапываться под полностью ушедшее в соляную жижу левое колесо.

К вечеру выручили первый грузовик, а к полуночи — второй. Мы настолько выбились из сил, что не могли даже радоваться, зато эфиопские шоферы и помощники прыгали так, словно их любимая команда забила гол. Они не могли разделить с нами интереса к плитотектонике или вулканологии, равно как и другим странным для них занятиям, но они любили технику, машины и были преисполнены дружеских чувств к нам. Поэтому победу в изнурительной битве с рассолом посреди пустыни они восприняли как спортивное достижение. Они работали не за страх, а за совесть и теперь доказали всем, и себе в том числе, что люди сильнее зыбучих песков!

Два дня спустя, накачав 600 литров пресной воды из артезианской скважины у далолского рудника, мы тщательно промыли днища и моторы машин, после чего покинули наконец лагерь в Ас-Але и взяли курс на юг. За 3 недели соляная долина успела несколько приесться, и мы были почти счастливы перемене, хотя песчаные барханы и лавовые поля, куда мы направлялись, вряд ли окажутся более гостеприимными — колеса вязнут там столь же часто… И все-таки какая-то жалость оставалась на дне души — вот, больше никогда не доведется здесь побывать. Это чувство накатывало на меня, когда я оказывался в безбрежной пустыне, парадоксально напоминавшей полярную льдину, один среди безмолвия, нарушаемого лишь воем ветра. Никогда мне не шагать больше по этому морю каменной соли, окаймленному сумрачными горами с позолоченными заходящим солнцем вершинами.