Сейчас мы летели всего в нескольких метрах от соляной поверхности. Было видно, что она не такая ровная, какой казалась сверху: местами ее покрывали километровые «лужи». «Вода стекает сверху в сезон дождей!» — прокричал мне летчик. Голос его порядком охрип за шесть часов беседы под рокот моторов.

Мне вспомнились пенистые уэдды — заполненные водой сухие русла, которые встретились нам утром, когда мы пересекали сбросовый уступ, отделяющий Афар от Абиссинского нагорья. В соседних местах миллиарды кубометров дождевой воды уходят в песок или просачиваются по бесчисленным трещинам во впадины. Но здесь была сплошная плита непроницаемой каменной соли, и дождевые воды скапливаются на ней все летние месяцы. Только солнце способно откачать образовавшийся соляной раствор.

Итак, столбик пересек отметку 57° и пополз к 57,5 °C. За четырнадцать лет до этого, когда мы совершали 100-километровый поход через пустыню к вулкану Телеки у южной оконечности озера Рудольф, была жара, которую ни одному из нас — ни Жаку Ришару, ни Луи Тормозу, ни мне — не доводилось переживать: 54°, И тогда нам казалось, что это предел, больше человек выдержать не может. Надо сказать, что мы были особенно подавлены, поскольку не нашли колодца, на который очень рассчитывали. И третий день пути прошел под знаком нестерпимой жажды, усугублявшейся тем, что озеро переливалось на солнце мириадами бликов в 40, потом в 30, потом в 20 и наконец в 10 километрах. В Афаре же оказалось на добрых 3° жарче! Вжавшись в сиденья, мы жадно ловили ртами воздух, словно рыбы, выброшенные на берег. Что ждет нас на земле, где нет живительного ветра, на адском солнцепеке? Летчик вопросительно взглянул на меня… Я отрицательно помотал головой: садиться в таких условиях бесполезно, даже опасно.

На высоте 500 метров воздух показался нам восхитительно прохладным: термометр показывал всего 41°! Двадцать минут спустя, заложив вираж и оставив соляную пустыню за спиной на севере, мы уже любовались сверху дивным коническим вулканом с розовыми склонами, инкрустированными возле вершины желто-белыми соляными вкраплениями. На летной карте значилось его название — Алу. Позже, когда мы провели в этом краю несколько недель, мой товарищ Шедевиль, крупный знаток афарского языка, дотошно расспросив кочевников, выяснил, что Алу находится чуть дальше, а этот вулкан называется Даллаффила. В переводе — «отсеченная голова»… Действительно, в силуэте вулканического конуса угадывалось нечто безглавое, но нигде, кроме Афара, я не встречал больше подобного наименования!

Люди нигде не жалуют незваных гостей. Это относится равным образом и к вам, и ко мне, к шотландцам, русским, испанцам или кочевникам-афарам… Последние особенно чувствительны к нарушению вековых обычаев и церемоний. Кстати, знай туристы местные диалекты, они бы не возрадовались, услышав, что говорят за их спиной жители Таормины, Афин или Балеарских островов! Но афары применяют к бесцеремонным гостям утонченную месть: дают заведомо ложные географические сведения. Шедевиль сумел завоевать доверие кочевников за треть века, что он провел во Французском Сомали. Не жалея ни времени, ни усилий, он уточнял по многу раз все наименования. Благодаря ему геологическая карта Афара, которую по истечении семи лет нам удалось составить, стала первым достоверным топонимическим документом этого региона…

Летя курсом на юг, мы вскоре оказались над цепью невысоких вулканов и заметили курящийся дымок. Стало видно, что он поднимается из скошенного кратера — то был Эрта-Але. Султан вился над северной его частью, где зиял глубокий колодец шириной в несколько сот метров. Сквозь клубы пара, заслонявшего видимость, удалось разглядеть лишь далекое черное «дно».

Немного позже состоялось знакомство с третьим вулканом в нашей программе — Афдерой. Он находился в 20 минутах лета, и все это время под нами плыли сплошные лавовые поля и кратеры, некоторые поразительно четкой формы. Для тех, у кого слово «поле» вызывает ассоциации с хлебным или лавандовым полем, стоит уточнить, что «лавовые поля» являют отнюдь не буколическую картину. Это хаотические нагромождения, хуже которых природа ничего не придумала. Особенно враждебны они человеку посреди пустыни под палящим солнцем.

Афдера также разочаровала меня… Не своим видом — это был красивый конус классической формы, поднимавшийся на километр, — а тем очевидным фактом, что оценки предыдущих исследователей оказались правильными: извержений здесь не было уже много веков, если не тысячелетий. Приписываемое же ему извержение случилось неподалеку, и раскаленные лавы доползли до подножия Афдеры. Путешественник, описавший его, наблюдал за явлением с Данакильских Альп, и в темноте ему было видно лишь далекое зарево. Я хотел было попросить пилота сделать еще несколько кругов к западу от вулкана, но усталость уже начала сказываться; к тому же опасность непогоды над плоскогорьем заставила торопиться с возвращением в Аддис-Абебу.

Этот полет окончательно убедил меня в невозможности начинать изучение геологической структуры здешней изрубленной трещинами и усеянной вулканами каменистой пустыни, не имея в распоряжении вертолета. Без «ковра-самолета» нечего надеяться ни добраться до нужных точек за образцами пород, ни производить серьезный анализ местности в целом. Но мы были бедны, а час вертолетного времени стоит больших денег! От теоретических дискуссий, разгоревшихся между нами, когда мы ползали на коленях, расшифровывая разложенную на полу мозаику аэрофотографий, пришлось перейти к изысканию средств.

Кое-что у нас, конечно, было, но эти деньги не покрывали даже строгого минимума. Хочу подчеркнуть, что в тот момент я распоряжался самым значительным бюджетом, когда-либо выделенным в мое распоряжение. Благодаря Маринелли не только наступил конец моей затянувшейся научной изоляции — работе был придан международный масштаб. Жоржу Жоберу, заведовавшему тогда отделом наук о Земле во Французском Национальном центре научных исследований (НЦНИ), удалось вырвать на проект по изучению Афара сотню тысяч франков. Как изменились времена! Я не отношу это на собственный счет. Просто произошла эволюция в геологических и геофизических изысканиях в свете новых теорий — тектоники плит и расширения океанического дна, выявивших главенствующую роль вулканизма; по сути, эти идеи революционизировали микромир людей, занимающихся вопросами жизни нашей планеты…

Предложение, которое я робко сделал Жоберу, — патронировать исследования вулканов и структуры Афара — несколько лет назад вполне могли бы отвергнуть. Могло это случиться и сейчас, будь на его месте другой заведующий. Но компетентная комиссия НЦНИ выделила нам упомянутую сумму. Со своей стороны итальянский Совет по научным исследованиям выдал примерно столько же Маринелли для покрытия расходов итальянских участников экспедиции. Не обладая талантом счетовода, я посчитал, что мы сделались богатыми… До того дня, когда стало понятным, что без вертолета не удастся сделать ничего стоящего.

Поскольку я органически не умею выдавать черное за белое (способ, широко распространенный ныне в университетской среде), — сомневающихся отсылаю к язвительному юмору «Литератрона» Робера Эскарпи), оставалось примириться со следующей альтернативой: либо достать средства на вертолет, либо вовсе отказаться от экспедиции. Двадцать лет одиночества приучили меня, к счастью, не падать духом и пытаться искать выход из самой безнадежной ситуации. Реклама, дающая жизнь печати, телевидению и зимним видам спорта, призвана была на сей раз восполнить недостаток средств, отпускаемых государством на производство научных изысканий. Мы обратились к ряду фирм с предложением рекламировать их продукцию прямым или косвенным образом. Гарантией служили реноме нашей группы, трудности экспедиции и надежды на некие сенсационные происшествия.

Вы даже не можете представить себе, сколько времени способно поглотить выколачивание подобных субсидий, и это при том, что я пользуюсь довольно широким кругом знакомств. Кстати, я искал не столько прямой денежной помощи, сколько способов сэкономить имеющиеся у нас финансы… Фирма «Рено» одолжила нам два легковых автомобиля высокой проходимости, «Савием» — два грузовика, «Шелл» согласилась поставить горюче-смазочные материалы. Все это представляло солидную экономию, но не покрывало расходов на несколько десятков вертолето-часов, так необходимых нам. Кое-что удалось еще наскрести благодаря пожертвованиям бисквитно-шоколадно-консервных фирм. В конце концов я «свел концы с концами», наложив эмбарго на «экспедиционные расходы» — статью, позволяющую командированным ученым жить в приличном отеле.