— Какой он запашистый, это ж чего там намешано? — поразился он. — И пьётся легко, горло не дерёт.

Вслух зачитываю состав, заставляя отца прятать недопитую бутылку в свой шкаф.

— Угощу потом своих, — пояснил он.

«Угу, можно подумать им не всё равно, что пить», — подумал про себя я.

— Толя, в калитку стучат, и Снежок лает. Иди, глянь, кто там, — командует бабуля.

— Корова, поди, наша и телок, — ворчу я, но иду.

Глава 30

Посадив Снежка на цепь, чтобы, паскуда, не удрал, открываю не калитку, а сразу ворота, услышав знакомое мычание нашей кормилицы, как называет корову бабушка. Точно — она, родимая, заходит флегматично во двор, за ней идёт тупой и склочный телок, которого иногда так и тянет забить, причём не из-за мяса. Ну и за живностью на улице виднеются ещё две тёлки. Зиночка и Алёнка Фаранова! Пришли ко мне одновременно, стоят, я вижу, друг на друга, если и посматривают, то неприязненно. Обе расфуфырены, у Аленки платье покороче, и виднеются изумительные ножки выше колена, зато Зина берёт грудью. Надо же, такие девочки ради меня наряжаются, а ведь пару месяцев назад я у них ничего, кроме презрения, не вызывал, ну у Алёнки, может, не презрение а равнодушие. Улыбка наползает на моё лицо против воли.

— Привет девушки, а вы каким макаром вместе ко мне пришли? — нейтрально спрашиваю я.

— Я попрощаться пришла, завтра улетаю с родителями на море, — робким голосом говорит Фаранова.

— Анатолий, у меня к тебе комсомольское поручение, — откашлялась Зиночка. — Я в понедельник же тоже улетаю в Москву. Жаль, во вторник у меня день рождения, так бы я тебя позвала.

— И я бы позвала во вторник, — сказала вдруг Фаранова.

— Что? Ко мне? — раскрыла глаза Зина.

— Нет, у меня тоже во вторник день рождения, пятнадцать лет будет, — сказала Алёна.

— Ты смотри, как вышло, у вас у обеих в один день именины! — обрадовался я и, убегая домой, крикнул. — Стойте, я сейчас приду.

— Только мне семнадцать исполнится, — услышал я Зинин голос за спиной.

Беру дома духи, одни я и так хотел Алёнке подарить, а вторые, вот планировал Верке, но решил — пусть лапу сосёт, или чего там ей мажор предложит.

— Ты зови подружек чай пить, — между делом говорит бабуля.

— Ага, если надо мы и погулять можем! — добавил пошлости отец.

— Да ну их, ещё поругаются из-за меня, — открестился я.

Выхожу на улицу и дарю каждой по коробочке духов.

— Специально для вас купил в городе! С наступающим днём рождения! — говорю им. — Я бы вас в гости позвал, но корову привели, доить надо, не бабуле же это делать.

— Спасибо Толя, — Фаранова берёт духи и целует меня в щечку, но попадает в ухо почти. — Пиши, как устроишься, я пошла, а то ещё комсомольское поручение тебе исполнять. Пока, Зинаида.

— Пока, пока, выросла-то она как, — задумчиво сказала Зина. — Дай я тебя тоже поцелую, спасибо за подарок.

Поцелуй был коротким, зато в губы! А ведь мне с ней в Красноярске общаться, девочка, я вижу, созрела, там и дожму, как зажму.

— Не стоило благодарить, а что за поручение? — немного смущаюсь я, ведь стоим на улице, у всех на виду, в деревне. Завтра, уверен, у мамы Зины будут спрашивать, кого её дочка ждёт мальчика или девочку.

— Ты ещё сам корову доишь, не мужская работа же? — подначивает меня Зина.

— Мама умерла, отец максимум что может, вымя оторвать, а бабуле тяжело вечером, она за день устаёт и так, — сухо поясняю я. — И вообще, у нас любой труд почётен!

— Да я не в осуждение! — Взмахивает руками комсомолка. — А поручения нет, просто неловко стало перед твоей одноклассницей. Я тебе по программированию принесла кое-что, — и она даёт мне кучу листков исписанным красивым женским подчерком.

Беру, делать нечего — сам просил, хотя полезной информации там для меня ноль, я сам такие книги писать могу. Зина ушла, а я и в самом деле пошёл доить кормилицу.

На следующее утро я навестил Кондрата и Похаба и осчастливил их подарками, присоседив ещё по бутылке коньяка каждому. Пришлось посидеть в выходной на бережку, выпить чуток — бутылку на троих, помечтать. Кондрат уже работал в гараже у ветерана, и, по его словам, справлялся. Денег, только что, не получал. У Похаба было плановое обследование в Ростове, что-то со здоровьем. Нам он не говорил или сам не знал. Вечером удалось сходить на дискотеку, у нас по выходным это дело было постоянным. Проходила она в нашем клубе, или доме культуры, в фойе. Энтузиасты там собрали цветомузыку, на время дискача подвешивался зеркальный шар. Народу собиралось обычно сотни полторы, но многие тусовались на улице по причине безденежья. Билет стоил полтинник. Копеек, конечно. У меня дискач не задался, сначала увели одну девушку, потом вторую. Мал я ещё кадрить девчонок, им замуж надо, в основном, расчетливые. Кондрат, впрочем, кого-то выцепил, чуть ли не тридцатник подруге было. Но это его дела.

В понедельник еду получать паспорт, ехать надо в районный центр, паспортный стол только там. Я был там уже, когда заявление подавал и фотографии относил. С собой беру шоколадный набор для Шурки, и, получив, наконец, долгожданную ксиву со страшной рожей внутри, лечу на крыльях любви в райком комсомола. Захожу в её кабинет и спрашиваю у знакомых тёток:

— Здрасте! А где Александра?

— Волки съели, — смеётся своей шутке одна из баб.

— Уехала она, — смилостивилась вторая.

— А куда, когда будет? — теряюсь я.

— Ты что нам вопросы тут задаёшь? — говорит первая.

— Работать не мешай! — сказала вторая, и продолжила рассматривать что-то в зеркале. Не иначе прыщ высматривает, как выдавить. Я, кстати, заметил у меня лицо пока чистое, без угрей.

Плюю на баб и иду искать Серегу. В кабинете его нет, но он где-то в здании. Нахожу его в подвале, он инспектирует бомбоубежище!

— А, Толя, заходи, — кричит он мне издалека.

Прохожу, тусклый свет от фонарей закрытых плафонами, гулкие звуки, плохо окрашенные бетонные стены, двухярусные кровати, большой общий зал, и комсорг с парочкой мужиков. Стою, слушаю, какие замечания есть у проверяющих.

Проверяющие ушли, заставив комсорга расписаться в листе замечаний, или что там у них.

— Каждый год ходят, и что-то новое пишут. Не могут все замечания сразу написать, — беззлобно говорит Сергей. — Ты чего меня искал?

— Я хотел Александру увидеть, а её соседки очень заняты макияжем, и не говорят где она, — бессовестно стучу на теток.

— Тунеядки склочные, слова им не скажи, — поддерживает моё возмущение комсорг. — А Шурка я не знаю когда вернётся, в августе, скорей всего, мы её в пионерский лагерь отправили.

— Зачем? Она по возрасту уже…

— Да представляешь, каратиста там поймали! — прерывает меня Сергей. — Знаешь, что он делал?

— Детей бил? — предполагаю самое очевидное.

— Если бы! Учил их каратэ! И главное, я сам его туда и отправил пионервожатым, а он такую свинью мне подложил. Такой ещё парень ответственный и каратист оказался.

— А это нельзя же? — припоминаю я запрет на каратэ во времена СССР, был он недолгим, неужели вот прямо в эти годы?

— Уголовная статья, — подтверждает мои мысли собеседник. — У него тетрадку нашли рукописную, толстенная, сам картинки рисовал, стойки разные, удары. Учил этой гадости свой отряд, чуть ли не по ночам, и ведь оказался еще психологом хорошим, дети его полюбили. Начальник лагеря не поняла что это каратэ и просто выгнала его за ночные прогулки из вожатых, так он пару дней обитал около лагеря и дети ему котлеты таскали, кормили, короче, так он к их сердцам дорогу нашёл.

— И где он сейчас? — спросил я. — И зачем там Александра?

— Да с ним всё хорошо — сидит в милиции, а Шуру мы отправили с одним товарищем в этот лагерь спасать ситуацию. Дети они доверчивые, им взрослый показал, поучил, к тайне приобщил. А как сейчас заставить их забыть?

— И как? — стало интересно мне.

— Секрет секретом выбивают. Там вожатым новым парень наш, он подговорит парочку детей купить выпивку, дети скинутся, он им купит спиртное, пойдут в лес ночью после отбоя, костёр разожгут, выпьют и вот у них уже общая тайна, а каратист забыт.