— Прекрасно выглядишь, — искренне похвалила она, улыбаясь.

— Спасибо, моя панна. Я пришел сказать, что такси приехало и ждет. Вы готовы?

— Почти. Дай мне еще пятнадцать минут.

Едва он вышел, Мария поспешно сбросила пеньюар и надела платье.

Красное платье, красные туфельки, красная шаль, красные перчатки, красная помада, красные гранаты в ушах и красная шляпка на завитых волосах, которые, казалось, тоже отливали киноварью. Только глаза будто стали еще более синими, но даже в них то и дело вспыхивали желтые и красные искры.

Последний штрих: неизменная серебряная рыбка отправилась в кармашек клатча, а на ее место Мария надела ожерелье с гранатами, похожими на крохотные капли крови на белой коже.

Мария с удовольствием разглядывала свое отражение. Она не любила зеркала, стараясь не смотреть в них без особой необходимости, но сейчас она не хотела отводить взгляд. Она себе нравилась, что было редкостью.

Прислонившись лбом к холодному стеклу машины, Мария смотрела на мелькавшие огни улиц. Винцентий сидел рядом, скрестив руки. Она никогда не обсуждала предстоящую встречу с молохами Совета ни с ним, ни с Андреем, чрезмерно увлекшись своей меланхолией. Она ничего о них не знает, ни об их возможностях, ни о том, какую функцию, вероятно, они будут исполнять.

Мария нервно закусила губу. Если уж она решила в будущем вновь поменяться с Андреем ролями, пусть даже не сразу, такая беспечность была непростительна. Время игр и развлечений закончилось.

— Почему именно ЦДЛ? — спросила она тихо.

— Ваш брат хочет произвести впечатление на гостей. Все равно... Я все равно не думаю, что он планирует обсуждать с ними какие-либо вопросы прямо сейчас.

Мария едва сдержала смешок.

— Мой брат собрался пускать пыль в глаза каким-то желторотикам? Очаровательно...

А может быть, ей стоило оставить брата здесь, а самой уехать в Киев?.. Указать на дверь шайке Дмитрия и жить там, где она давно мечтала? Только могла ли она, впервые за семь веков, добровольно разлучить себя с Андреем? Даже после того, что он сделал.

На влажной от вечернего тумана кованой ограде блестел свет фонарей. Окна сияли рождественскими огнями, но у ворот не стояло ни одной машины. Мария не видела людей, кроме одинокого швейцара. Обычно оживленное здание Центрального Дома Литераторов было пустым и мертвым, сверкая будто начищенный золотой саркофаг, скрывающий внутри себя разложение и прах.

Винцентий провел ее под руку до самого Дубового зала, непривычно пустого и кажущегося от этого еще больше. Огромная хрустальная люстра искрила и разбрасывала по темным панелям и паркету тысячи радужных зайчиков. Вкусно пахло лаком и деревом, немного стиральным порошком, немного пылью — от тяжелых портьер. В камине потрескивало дерево. Зал хранил все запахи еды, которую подавали в этот день до закрытия: свежевыпеченный хлеб и булки, суп с молодым ягненком, запеченная курица с ананасами, какая-то рыба, вероятно лосось или форель, зажаренная на углях, и другое рыбное блюдо... Мария принюхалась — уха из щуки. Отдельно витало облако специй: базилик, розмарин, кориандр, карри. И чеснок, который доминировал над всем этим, душа остальные ароматы. Запахи еды ей нравились, но более не пробуждали аппетита. Она даже не помнила, на что это похоже — проглатывать слюну, чувствовать сосущее урчание в животе, когда чувствуешь запах похлебки из молодого ягненка. Сейчас она предпочла бы ягненка живьем: подвесить на дерево за задние лапы, перерезать горло и подождать, пока сок жизни стечет в подставленную посудину. Андрей и Винцентий не понимали ее любви к крови животных, но она иногда находила определенную прелесть в горячей крови с примесью резкого звериного запаха.

У камина стоял большой стол, топорщившийся накрахмаленными салфетками и углами скатерти, и шесть кресел с помпезной обивкой, расшитой золотом. Мария хмыкнула, щуря глаза от ослепляющего света люстры, и присела в самый темный угол. Тишину вдруг нарушил резкий визг настраиваемой скрипки — напротив, в другом конце Дубового зала, на подмостках стоял квартет музыкантов. Едва сдержавшись, чтобы не закатить глаза, Мария велела приглушить верхний свет и убрать квартет.

— Но что скажет ваш брат? — Винцентий опешил.

— Я знаю, что он хочет произвести впечатление, но сейчас он слишком перегнул палку. Это не какой-то банкет... Не переживай, я сама с ним объяснюсь.

Винцентий отошел поговорить с управляющим. Мария нашарила в клатче портсигар и пододвинула поближе пепельницу. Не только Андрея одолевало волнение. Кто знает, что это за молохи и какую роль уготовал им Совет Девяти? Нельзя было полностью исключить вариант с подставой. Это было бы слишком опрометчиво.

Верхний свет погас. Теперь комнату освещал только огонь в камине и небольшие светильники на стенах. Такой полумрак был куда приятнее ослепительного света или же полной темноты. Без людей в зале стало тише, только потрескивали поленья и из-за плотных портьер доносился шум с улицы. Вернувшийся Винцентий сел напротив и кротко улыбнулся. В дверях зала маячили силуэты прислуги, слишком далеко, чтобы отвлекать своим шумом или запахом.

— Вы знали, что эти молохи будут жить с нами? — прошептал Винцентий.

— Что?

Придвинувшись ближе, юноша прошептал так тихо, что Мария его едва слышала:

— Он боится. Он хочет не спускать с них глаз.

Она с раздражением поймала себя на том, что покачивает пепельницей. Бросив ее и сцепив пальцы, Мария сказала:

— С чего ты взял? Он сам так сказал?

— Что вы... Это видно.

Что за очередное безумие задумал Андрей? Уж не решил ли он, что от молохов Совета нужно избавиться? Это было в его духе. Мария похолодела, снова вспомнив о Матвее. Она старательно гнала от себя мысли о случившемся, но временами возвращалась к ним. Андрей вел себя слишком непредсказуемо и опасно, более того, он был достаточно умен, чтобы не позволять себя заподозрить. Либо достаточно везуч.

— А как ты думаешь, он оправдано боится? — спросила она Винцентия, пытаясь отвлечься от этих мыслей. Она не там искала врага. Андрей, что бы он не делал, был ее братом, которого она должна была защищать.

Верно, ответила она, решив все же полностью не отказываться от привычки вести внутренний диалог с собой, с "Николаем", хотя время игр уже прошло. Если Андрей попадется на агрессивном поведении в адрес посланников Совета, возможно, попадется на некую провокацию, последствия могут быть непредсказуемыми. Быть может, именно этого от него и добиваются?

— Не знаю. Я не думал, можно ли верить Совету. Я… я хочу верить в нас, в нас всех… — Винцентий сглотнул и продолжил после заминки, — в то, что мы делаем.

"И в то, что Наташа вернется", — мысленно закончила за него Мария. Она видела по взгляду поляка, что он сейчас где-то очень далеко, но не могла его более осуждать. У нее самой мысли крутились сейчас вокруг исхудавшего монаха с грустными глазами. Она опустила тяжелые от туши ресницы и все же вытащила сигарету. Пошарив по карманам, Винцентий протянул ей неожиданно элегантным жестом новую золотую зажигалку.

— Представляете, Ваш брат выбросил мою зажигалку.

— Как так? — Мария не сдержала смешок и наклонилась к пляшущему огоньку.

— Увидел, как я пытался прикурить и выбросил ее в тот горшок с растением. А потом дал мне новую, золотую. И… Как же сказал? «Не позорь меня этим мусором», кажется.

Мария хрипло захохотала, представив себе эту сцену.

В Дубовый зал прошествовали четверо. Расточающий любезности Андрей чеканил шаг слева от светловолосого мужчины с бородкой. Длинное, узкое лицо с острыми чертами и пока лишь (уже навсегда) наметившиеся залысины у высокого лба сходу выдавали в нем потомка кельтов. Позади шли еще двое — тоже блондины. Один из них сильно хромал, опираясь на трость.

Мужчины по очереди поцеловали ей руку, давая возможность рассмотреть себя поближе.