Прошло, должно быть, минут пятнадцать. Андрей успел вырвать оставшиеся зубы, наспех оттереть полузасохшую кровь с лица и рук какой-то вышитой салфеткой, нервно расчесать до глубоких царапин висок и сделать несколько кругов по спальне. Даллес не пытался никуда бежать, только сидел, сосредоточено уставившись в зеркало. Перепачканные руки двигались так быстро, что изредка сливались в одно размытое пятно. Иеремия за все это время не сдвинулся с места. Лишь заинтересованность на его лице опять сменилась задумчивостью. Лаковая трость изредка подпрыгивала в его кривых пальцах, тихо ударяясь об пол.

— Я пересказал Хью все, — раздался глухой голос Уильяма. Он выглядел изможденным. — Он… Он отказывается.

Пауза. Даллес будто ждал реакции Андрея, но ее не последовало. Тогда он, обернувшись, сбивчиво продолжил. Глаза у него были такими же стеклянными, и смотрел он куда-то мимо Андрея. Хью явно присутствовал при их разговоре.

— Он говорит, что это может не иметь отношения к основной задаче… Вы же помните, да? Его цель только собрать доказательства агрессии Ордена… возможно, узнать будущие планы. Ему нельзя раскрываться. Сейчас важно не допустить войны… Дипломатия, помните? Он не знает, зачем им может понадобиться Мария. Если это будет нести угрозу нашей основной цели… В общем, он говорил, что вам пока нужно сохранять спокойствие и выслушать эту женщину, чего она хочет... Он говорил, она у них главная… Госпожа Мария заложница, она нужна им, как аргумент в переговорах с вами… Они не причинят ей вреда. Да и что, что в самом деле, он может против них сделать?! Их же там…

Андрей подошел и, ласково ероша волосы, развернул его к зеркалу. От прежнего самоуверенного щеголя мало что осталось. Вместо него в кресле сидел потерянный, дрожащий мальчишка, с заляпанным кровью лицом и растрепанными волосами.

— Их же там… — просипел он.

— Твой брат будет делать то, что я скажу, — вкрадчиво сказал Андрей. Иеремия жадно подался вперед, будто очнувшись от дремы. — Ты заложник. Ты нужен мне, только как аргумент в переговорах с ним. Я не причиню тебе вреда.

Потянув за волосы, он открыл горло с выступающим кадыком. Даллес стиснул зубы. Зубы красивые, ровные. Даже клыки почти не заметны. Андрей провел когтем по его шее.

— Можешь передать своему брату, что на болту я вертел эту вашу миссию, Орден и Совет, понятно? Мне нужен кто-то у них в штабе… кто-то, кто будет докладывать мне о том, что с моей сестрой. Кто-то с той стороны, кто приложит все усилия, чтобы привезти ее ко мне живой и невредимой… Если твой брат не согласен, то его ждет увлекательное наблюдение за тем, как я до самого утра буду потрошить тебя в этом кресле. А начну с трахеи, чтобы ты поменьше орал… А на следующую ночь мы продолжим — и так до тех пор, пока он не согласится… Ведь это никак не помешает вашей миссии, понимаешь? Тебе интересно, как надолго его хватит? Давай… чего ждешь? Он же меня не слышит. Или он по губам читает?

— Предатель, — прохрипел Уильям, глядя куда-то в ту сторону, где стоял Иеремия. Пальцы медленно шевельнулись, складываясь в недвусмысленный жест. — Сколько он тебе заплатил?..

Зеркало расцвело алыми брызгами. Хрипя и корчась, Даллес упал на пол. Поддев когтями под ребра, Андрей снова усадил Уильяма в кресло и развернул лицом к зеркалу. Прошелся по нему уже замызганной салфеткой, стирая кровь.

— А и правда, — он обернулся к Иеремии, облизывая пальцы. — Сколько это я тебе заплатил, что ты не вмешиваешься? Или тебе нравится смотреть на мучения твоего товарища?

Иеремия неопределенно передернул плечами, будто переняв любимый жест Марии. Вместо ответа он, усмехнувшись, спросил:

— Что ты собираешься делать дальше?

— Как только мне удастся убедить Хью мне помогать, поедем в Киев. Ты ведь не злопамятный, надеюсь? — он весело дернул за плечо Уильяма, судорожно пытавшегося ладонями закрыть рану в горле. Его рот открывался и закрывался в безмолвном рыбьем крике. — Если злопамятный, обижайся на брата. Он над тобой издевается, а не я… Что если эта Зильвия делает то же самое с моей Марией?.. Я не могу этого допустить, понимаешь?.. Поэтому втолковывай скорее это все братцу — времени у нас не так уж много.

Тяжелая дверь сотрясалась под ударами. Брань монгол и лязг оружия просачивались сквозь каждую щелочку. Мария с каким-то странным спокойствием поняла: вот он — конец. Скоро двери не выдержат. Рухнут или они, или старый засов, который еще кое-как сдерживал натиск.

— Молитесь! Молитесь, да не увлечет вас враг в свои сети! — раздался зычный бас у царских врат. — Помните, что сказал Господь! Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне…

Из двери вылетел тяжелый болт и подкатился к ногам Марии. В зале в одну секунду стало очень тихо. Андрей, свернувшийся калачиком возле нее, поднял голову и сонно зевнул. Он не вполне понимал, что происходит, и Мария подумала, что это к лучшему. Бежать было некуда. Монголы окружили храм со всех сторон.

Она долго смотрела на подсвечник, на котором уже давно не горели свечи. Интересно, его можно было бы использовать вместо оружия? Она могла бы отбиться? Если бы она выскочила из этой зловонной ловушки, то легко могла бы спрятаться где-нибудь в городе, а потом сбежать. Она много раз обдумывала, как спрячется в чьем-нибудь погребе или колодце, а потом, уведя брошенную лошадь, отправиться к материной родне в Галицию… Отцовская родня жила далеко на севере, да и Мария не знала, сможет ли она найти их. Об отцовском прадеде Медведе — или Бьёрне, если на северном наречии — она знала только несколько семейных баек, да еще то, что он был рыжим, будто опаленным огнем.

Этими фантазиями она спасалась долгими бессонными ночами, чаще всего выбрасывая из них Андрея. Плаксивый братишка был скорее обузой в этих героических странствиях, которыми она иногда не гнушалась его развлекать в надежде, что он скорее уснет. Для него Мария их старательно приукрашала схватками с монголами, волками и медведями… Но вот сказочкам пришел конец.

Дверь слетела с петель. Тяжелые сапоги монгол топтали щепки и медные заклепки. Гадкое лающее наречие заполонило воздух, недавно еще звеневший речью киевлян.

Люди замерли. Точно птенцы куропаток, все застыли в надежде, что черная волна прокатится мимо. Мария тоже замерла, прижимая к себе Андрея. Тот молчал, как придушенный мышонок, даже не плакал. Она надеялась, что если они будут молчать, то монголы их не заметят.

Некоторое время так и было. Монголы хватали золоченные подсвечники, подставки для лампадок, хватали ларчики со святынями у алтаря, некоторые принялись отбивать камни у ковчега с мощами в дальнем углу зала… Мария вознесла хвалу Богу. Сейчас они вынесут золото и уйдут. И все кончится… Их оставят в покое. Они смогут уйти домой… Она даже стала понемногу пятиться к выходу, взяв за руку Андрея. Тот, хвала небесам, на цыпочках крался за ней. Они вырвутся и удерут.

Торжествующе пританцовывая, несколько монгол выносили из алтаря чаши и кресты. Блеснул первый луч солнца на украшенном камнями Евангелии. Кто-то из священников — Мария не разглядела кто — возмутился и кинулся к захватчикам, чтобы отнять святыню… Блеснула сабля, окрасив иконы кровью. Тут же рядом жалобно закричала девушка, которую схватили сразу двое монгол. Вмиг началась страшная свалка. Монголы, будто осатанев, хватали ближайших женщин и валили их на пол, воздух наполнили мольбы о помощи, брань, проклятья. Звенели чаши и сабли, где-то свистела плеть. Толпа единым существом рванула к выходу, толкая и топча тех, кто слабее.

Андрея вырвало у нее из рук и потоком отнесло в сторону. Кажется, Мария истошно кричала, пыталась добраться до него сквозь эту круговерть, расталкивая людей локтями. О том, чтобы убежать одной, как она хотела раньше, не было и речи. Ненадолго она потеряла его из виду, а когда нашла...

…Над ним скалой нависал монгол. Мария успела заметить лицо без морщин и шелковые черные волосы, не покрытые шлемом. Монгол шел вперед, радостно и жадно скалясь, и Андрей, упавший от очередного сильного толчка, лишь мешал ему пройти. Плеть взлетела в воздух черной змеей.