— Купил, пока вы звонили, — пояснил он с легкой улыбкой. — Так вот... ваш брат.

— Мой брат — моральный урод, — процедила Мария сквозь зубы, прикуривая. — Он прекрасно знал, что пока вы не получите свою Украину в виде независимой страны, то будете работать на него. А когда получите, то он ни черта от вас не дождется, потому что срок вашей службы оговаривался только до этого момента. А вы не дурак вечно быть сторожем для моего брата. Поэтому он поддерживал большевицкое восстание в Киеве. Формально, у него не было настоящих рычагов давления на тогдашнюю власть, но у него уже были связи в партии, через которые он действовал. И формально ему невозможно было ничего предъявить, потому что он будто был ни при чём, но с годами его связи становились все обширнее, а Украина все больше оказывалась под властью большевиков... Эдакая дева в беде, которую вы старались спасти, а он создавал видимость того, что вот-вот поможет вам это сделать, но надо подождать еще немного. Вы об этом хотели поговорить?

— Почти, — невозмутимо ответил Щука. Интересно, как бы он отреагировал, если бы ему не нужно было держать стражу и искать Андрея одновременно с этим разговором? — Я догадывался, что дела обстоят именно так. Точнее понимал, что не видать мне независимой Украины, пока ваш брат у руля. И об этом я хотел поговорить.

Он неожиданно поднялся с лавки и стал у ее ног на колено.

— Вы должны править. И не Москвой, а Киевом. Никого нет в мире более достойного, чем вы. Не этот пришлый новгородец, его шлюха и какой-то жид-торгаш... Вы княжеских кровей. Он ваш по праву. Я этого хочу. Свободной Украины с вами у руля.

— Зачем это вам? У вас очень странная цель, по правде.

Щука долго молчал, все так же стоя на колене. Мария докурила и нервно выбросила окурок в кусты. Наконец он сказал, медленно и неуверенно:

— Вы вряд ли знаете, что Киев и земли, которые ему принадлежат, дороги мне, как и вам, — его речь неожиданно изменилась, став более замысловатой. — Смыслом жизни моего отца было создать свободный край свободных людей... Пусть он так и не признал меня сыном, но я сражался с ним бок о бок, моя кровь и плоть впитали идею его борьбы. Я бы и рад, быть может, отказаться от этой идеи, но не могу, как и никто не может бросить груз, который забрал с собой в новую жизнь. Я не найду покоя, пока не завершу дело отца. Он ошибся, связавшись с Московией, и я едва не повторил его ошибку... Не Москва должна править Украиной, а Киев. Вы — его душа, последнее, что осталось от княжеского рода...

— Что вы плетете... — Мария закрыла лицо ладонями. Злость отступила, и на нее накатила смертельная усталость. В глубине души она надеялась, что разговор со Щукой что-то изменит в этой безумной круговерти горя и разочарований последних месяцев. Подкинет ей идею, которая поможет что-то изменить. — Какая я вам княжна? Мой отец Рюрикам седьмая вода на киселе... Он больше швед, чем киевлянин.

Что она плетет?.. Оправдывается? Или пытается найти отговорку? Ведь это было бы...

Возможно, ответила она. Но он не непослушный ребенок и не глупый юнец, чтобы ставить его на место. Я могла бы попробовать изменить его, но не таким способом... Да, я объяснюсь с ним, мы все решим вместе... Я уверена, что он просто ошибся...

— Послушайте, Максим... вы обратились не к тому. Я лишена амбиций и предпочитаю видеть себя в политике только в роли наблюдателя...

— Я присягал на верность вам, а не этому безумцу! Как вы можете позволять держать ему власть в своих руках? Он дитя свое убил! — бесстрастное лицо Щуки исказилось. — Вы ведь даже не знаете.

Сердце Марии ухнуло так, что в груди стало больно. У Андрея было всего двое детей: Наташа и Винцентий. И оба пропали, поляк, правда, оставил записку, что отправляется искать Наташу... Андрей убил ее? Как такое может быть? Возможно, он оказал ей последнюю милость, но... Почему тогда не сказал, обрекая их с Винцентием на бессмысленные поиски? Мысли Марии путались.

— Он убил Наташу, я знаю это и так, — ее голос показался ей чужим и доносящимся откуда-то со стороны.

Щука поднял брови.

— Про дивчину я не знаю ничего, я про поляка. Он убил его незадолго до вашего похищения.

Он лгал. Мария это четко поняла. Лгал, чтобы перетянуть на свою сторону. Он уже не раз лгал им, скрывая вампиров. Почему она должна поверить ему сейчас? "Вы бессовестно и откровенно лжете", — эти слова вертелись у нее на языке, но она не могла себя заставить их сказать. Мария достала еще одну папиросу, закурила.

С легкой улыбкой она смотрела на Николая, стоявшего у надгробия. В месте, где лежали сожженные до пепла обрывки Наташиной души. Ее собственная душа лежала где-то там же. Ей хотелось сбежать. Снова. Как она сбегала семьсот лет от самой себя.

— Помогите мне, — с отчаяньем в голосе сказал Щука. — Киевом должен править тот, кому он нужен.

— Почему бы вам не править самому? Вы же этого хотите... — ей стала абсолютно безразлична судьба Киева, Щуки и всего мира. — Я не хочу.

Мужчина махнул рукой и сел рядом. Тоже закурил.

А чего хотела она? Покоя? Если она хотела сдохнуть и предаться забвению, то вполне могла сделать это через пару часов. На какие-то доли секунды она решила, что да. Отчего нет? Ее в этом мире ничего не держит. У нее не осталось того, ради чего стоило терпеть эту растянутую в вечность агонию. Но потом она подумала о брате. Об Андрее. Именно ее стремление отстраниться от мира породило это чудовище. Если бы она обращала внимание на что-либо, кроме своей печали, то не пропустила бы изменений в его душе, удержала бы от шага в пропасть.

Но она до последнего делала вид, что ничего не происходит. Она сама себе старательно внушала, что Андрей не мог убить Матвея. Она не замечала безумной влюбленности Наташи, которую Андрей старательно поддерживал и разжигал еще сильнее. Она раз за разом закрывала глаза на то, что ее брат предает все договоренности и обещания, пятная обманом союзников и друзей свою душу.

В конце концов, он убил свое дитя. Винцентия. Не оказал последнюю милость Наташе — как бы она не хотела опять себя обмануть — нет, плевал он на Наташу. Она была только игрой, отвратительной издевательской игрой, которую он сам придумал. И обратил ее тогда не потому, что хотел спасти девушку, к которой Мария привязалась, от смертельной болезни, а потому, что хотел поиграть. Посмотреть, как далеко может зайти влюбленный человек, как низко он может пасть. И вторым участником этой игры он избрал другое свое дитя, которому была уготована роль дурачка и обманутого мужа. А затем убил его. Вероятно, рассказав перед этим все... Хотела бы она, чтобы это оказалось ложью. Все, что она сегодня узнала. И ей стало смертельно стыдно за эту слабость, за это желание в очередной раз выгородить Андрея перед самой собой вместо того, чтобы принять правду.

— Индеец, — негромко сказал Щука, отвлекая ее от размышлений. — Кажется, мы его вовремя перехватили.

Неподалеку раздался шум и треск ломавшихся веток. Где-то метрах в ста от них огромное квадратное надгробие увенчалось фигурой орла, громко клекочущего и трясущего крыльями. Мария взяла себя в руки и поднялась навстречу посланнику. Слишком много времени было потрачено на самоедство, стыд и сожаления. Настала пора что-то делать.

* — лат. Дорожа временем, потому что дни лукавы (Еф. 5:16)

** — ит. А Коломбину Арлекин похитит (Р.Леонкавалло, опера "Паяцы")

Глава 4

Острые колени Марсиль впивались Антуану под ребра. Девушка брыкалась и извивалась под ним необъезженной кобылой. Пока он не дал ей по лицу и не заткнул рот платком, она то грозилась ему всеми карами небесными, то бранилась, называя его песьим сыном и жидовским отродьем.

Когда он слез с нее, в последний раз содрогнувшись и излив в нее семя, Марсиль попыталась пнуть его ногой. На белоснежных бедрах цвели пятна первой крови. Антуан отошел в сторону, молча завязывая тесемки штанов. Девушка вытерла разбитый нос краем задравшейся юбки и злобно прошипела: