— И же что нам делать? — криво ухмыльнулся он.

— Тебе решать, брат, — бросила Мария. — Ты главный.

Она оставила эти вопросы без ответа.

Андрей помалкивал, сцепив пальцы и упершись в них подбородком. Мария подошла к нему и ласково взъерошила густые медные вихры.

— Слишком много сил вложено, — процедил Андрей. — Уезжать сейчас? Но как это, вообще, могло произойти? Мы же в союзе с Германией, Риббентроп уже в Москве. Потрясающее вероломство! А что думает эта дура Изабелла?

Мария пожала плечами. Андрей внимательно посмотрел на нее и, вздохнув, обнял за бедра.

— Уезжай ты, — глухо сказал он, больно сдавливая пальцами кожу. — Должна уехать хотя бы ты. Я не смогу разобраться со всем, если буду каждую секунду думать о твоей безопасности.

— Это уже слишком! Эта не та ситуация...

— Ты все еще злишься на меня из-за Ленинграда?! Очнись же, Мария! Так было лучше для тебя! Мало ли, что взбрело бы в голову этому мальчишке через пару лет после всего… что он видел.

Мария сбросила его руку и отошла. В груди поднялась глухая волна злобы.

— Не помню, чтобы я позволяла тебе распоряжаться такими вещами.

— Да, я злюсь, — сказала она, грызя ноготь. Рот наполнился вкусом горечи. — Ты перегибаешь палку. Вдобавок...

Мария запнулась. Это было не то, что стоило говорить Андрею в лицо... что она боится, как бы он в одиночку не наворотил дел.

— Дело в Киеве, — она быстро нашла отговорку, в которую мог поверить Андрей. — Ты хочешь, чтобы наш город опять делили, как кусок говядины? Ты думаешь, Дмитрий и его шайка будут его защищать?

— Киев — больше не твой город! И не мой! У тебя другая земля, а у него — другие лорды, — Андрей вскочил на ноги и, подойдя со спины, вцепился ей в плечи.

— Потому что ты отдал его этой троице ни за что ни про что?

— Потому что это было их условием!

— Жаль только, что пользы от них не было. Они не заработали права владеть моим городом, — прошипела Мария, отталкивая его. — И твоим тоже! Мы там выросли. В этой земле покоятся наши предки, наши мать и отец. Или для тебя это больше не имеет значения?

— Хватит! Надоело мне спорить про Киев! Ты все время переводишь разговор на него.

— Да, действительно, хватит. Поговорим обо всем завтра, когда ты успокоишься, — оборвала она его, глядя на перекошенное от злости лицо. Удивительно, что она до сих пор не могла с этим смириться. С тем, что он отдал ее город Дмитрию только для того, чтобы не отпускать ее от себя. Вплоть до того, что на пару минут забыла о том, что это была просто попытка увести разговор в безопасное русло. Сама себе же оттоптала больную мозоль.

Дав ему понять, что не желает больше продолжать разговор, она вышла из гостиной и заперлась в своей комнате. Мягкое кресло заскрипело, принимая в себя углы, из которых состояло ее тело. Мария положила руки на подлокотники, откинулась на спинку и уставилась на гниющие пионы на стенах. Николай тенью стоял у нее за спиной.

В свои следующие визиты Изабелла Белуччи приходила со спутником. Высоким, крупным, но несколько рыхлым мужчиной лет сорока. Он был одет с иголочки, в начищенных до блеска ботинках. В густой черной шевелюре поблескивали первые серебряные нити. Мужчина здорово нервничал и потел, когда Изабелла его представляла:

— Сонни Белуччи, мой… прапра… ох, каждый раз забываю насколько праправнук.

— Сальваторе, — он несколько растерялся. — Я же просил вас, мадре.

— Но ведь тебе нравилось, когда мадре называла тебя Сонни, — Изабелла игриво потрепала его за гладко выбритую щеку.

— Мне тогда было десять лет.

Но Сальваторе, несмотря на ироничное знакомство, чувствовал себя достаточно уверенно для человека в окружении одних только молохов. С блеском он поддерживал тему любой беседы, был учтив, галантен, умел тонкой шуткой разрядить напряженную обстановку в их доме. Даже совсем впавшего в меланхолию Винцентия Сонни сумел развлечь, несколько раз виртуозно обыграв его в триктрак.

— Вы хорошо его воспитали, — отозвался Андрей в один из вечеров, оставшись под впечатлением от долгой дискуссии о политике Муссолини. Он любил беседы о диктаторах и войнах. — Он сможет стать настоящим украшением любой семьи.

Отпив несколько глотков крови, смешанной с дорогим коньяком, Изабелла кокетливо опустила глаза и скромно сказала:

— Я так воспитываю всех членов своего дома. Конечно, можно отыскать на стороне таланты, но проще вырастить и отобрать их самостоятельно.

— А как же вышло так, что вы выступаете против союзника своей страны? — вдруг спросил Андрей, цепко всматриваясь в лицо женщины. — Как относятся к этому ваши смертные дети?

На какую-то долю секунды Изабелла закусила губу и опустила густые черные ресницы, а затем поспешно ответила:

— У нас есть на этот счет определенные разногласия, но я также нейтральна к политике живых, как и вы, — она чуть помолчала и добавила, очаровательно улыбнувшись. — Да что мы все о делах, да о делах всегда говорим? Я видела афиши — через два дня в Большом театре будет балет. Я уже лет пятнадцать грежу российским балетом. Прошу вас, не откажите составить нам с Сонни компанию...

Насчет билетов, конечно, пришлось подсуетиться Андрею, поскольку никакая богатая иностранка, даже член Совета Девяти, не смогла бы купить их в кассе накануне выступления.

«Лебединое озеро» Мария знала, должно быть, наизусть. Непонятно, куда было интереснее смотреть: на сцену, где кружилась легкая, словно перышко, Одетта, или же в ложу. Изабелла, до глубины души потрясенная балетом, охала, вздыхала, потрясенно вскрикивала, прижимая к груди маленький золотой бинокль. Порой, она принималась ворковать на своем нежном, мелодичном языке, комментируя происходящее Сонни, который, в отличие от нее, смотрел балет со спокойным и даже несколько скучающим видом.

Ее брат тоже не слишком следил за балетом. Андрей сверлил тяжелым взглядом затылок Изабеллы. Мария успела подметить за это время, что брат, не говоря ей ни слова, сам решил следить за итальянской донной, ожидая, что она сболтнет что-нибудь не то. Что-нибудь, что Совет намеревался скрыть от них. За долгие века она научилась отличать это параноидальное настроение Андрея, когда он подозревал врага в каждом столбе.

Из-за этой слабости у нас совсем нет нормальных союзников и товарищей, ответила она.

Мария уже думала о том, что будет, если все пойдет по плану Безликого. Если они не сбегут, а останутся защищать Украину, то окажутся в самом сердце войны. Втроем. Может быть, можно было бы понадеяться на Щуку или Борховых, но Андрей умудрился растерять все доверие первого и фактически решил предать вторых, когда не предупредил их о совместных планах Гитлера и Сталина на Польшу. И до сих пор не собирался предупреждать. Очень глупо, как и Великий Пожар, но Мария в это не лезла. Это была его игра, он был главным.

Этот, да не тот... Не того покоя она себе желала. Не бездействия и апатии, не безопасной клетки, а спокойствия души.

Лишь иногда она могла вернуться к этому состоянию, когда вспоминала родной дом, улыбку отца, прятавшуюся в густой рыжеватой бороде... белые стены и золотые кресты, над которыми смыкалось куполом синее, полуденное небо. Такое же синее, как ее глаза и глаза матери, которая умерла во время родов Андрея, и которую так старался заменить ей отец. Он видел в ней сразу и покойную жену, и наследника, учил ее езде верхом, охоте, стрельбе из лука, которая ей совсем не давалась, и бою на мечах, что давалось ей куда лучше... Андрей был брошен на попечение нянек и престарелой бабки и разочаровывал все больше. Не только убил горячо любимую жену, но и вырос плаксивым и пугливым. Отец запоздало кидался на нянек с упреками (а порой и с кулаками), что чрезмерно избаловали и изнежили его, будто дочку, собирался взяться самолично за воспитание, но не успел...