Будто подслушав его мысли, девушка подняла глаза и широко улыбнулась. От этой улыбки Антония пробрал по коже мороз, и стала дыбом шерсть на хвосте, потому что большие серо-зеленые глаза остались злыми и пронзительными, как у змеи.
— Вы знаете, что привело меня сюда, герр Шастель? — говорила она мягко и даже ласково. Не чета резким, сухим фразам Ады.
— Понятия не имею, фрау Гауф. Но для нас честь принять вас у нас... Мы многого добились, сами можете видеть, но вот только пожар немного подпортил наш триумф, но не сомневайтесь...
Хильда захихикала, прикрывая рот ладонью в кружевной черной перчатке.
— Вы всегда так взволнованы? — она кокетливо наклонила голову набок, и ее светлые, пепельные локоны рассыпались по плечам.
Антоний старался смотреть на облезлую стену у нее за спиной. На стене он запоздало заметил «молчальник» — деревянную пластинку, выкрашенную черной краской. Логично, допросы не должен был слышать никто посторонний.
— Что вы... Только в присутствии такой прекрасной фройлян, как вы...
— Вы вгоняете меня в краску, герр Шастель...
Эта глупая беседа все больше нервировала Антония, но он продолжал подыгрывать. Будто Хильде было интересно кокетничать с ним, как бы ни так! Внезапно она спросила, все также склонив голову и улыбаясь:
— А расскажите про этого вашего еврейского знакомого. Что вы смогли о нем выяснить?
— Ничего, — выпалил Антоний быстрее, чем хотелось бы. Что-то внутри него приказало защищать Твардовского. — Я больше с той ночи его не видел.
— Ах, как жаль! И вы правда-правда ничего не узнали? — глаза из змеиных вдруг стали очень грустными и влажными. — Признаться, он меня так заинтересовал. Борхи очень тщательно скрывали о нем... да, все скрывали. Где-то всплывало, что у него любопытный дар... но на этом и все. Когда фрау Брауэр рассказала о нем, я подумала, что это большая удача...
— Кто?
— Фрау Брауэр, ваш капитан, — улыбнулась Хильда. — Она, правда, предпочитает носить девичью фамилию, но у меня в душе живет маленький злобный бюрократ, который не признает таких самовольных изменений.
Хильда заморгала, словно вспоминая на чем остановилась, и Антоний воспользовался паузой:
— Я и правда не знаю, что там вам наплела фрау Брауэр. Я едва унес ноги от этого субчика, но на этом и все. Мои ребята потом пытались найти его...
Он запнулся, вспомнив, что ни Ханс, ни Юрген не пережили пожар, чьих бы рук он там не был. Антоний старался не думать об этом, но сейчас внутри что-то дрогнуло.
"Это я вызвал Хильду Гауф... Ада должна понести наказание за наших погибших товарищей. Мы не пушечное мясо, чтобы так распоряжаться нашими жизнями... Слушай, Бет, я тебя прикрою перед Хильдой, но эта сука ответит за все", — так сказал ему Шип, когда машина Хильды въехала во двор школы.
— Послушайте, фрау Гауф, — сказал Антоний. — Вы ведь сюда не за этим парнем приехали... Вас вызвал Шип... То есть, герр Куглер.
— О, вы хотите перейти к делу? Конечно, конечно... Прежде всего, я бы хотела выслушать вашу версию, если вы не против? — она поиграла медальоном. Глаза стали жестче, но не превратились снова в змеиные.
Антоний рассказал... рассказал, как снял проститутку в ту ночь, уехал кататься, разбил машину — в общем, все по задуманному ранее плану. Хильда улыбалась, кивала, хлопала светлыми ресничками, будто девица из бара, которой он рассказывал какой-то смешной случай из жизни. Антоний понял, что в отличие от девицы из бара, эта змееглазая дочурка Азур ему не верит. Но почему-то не обрывает. Почему?
— Это все? — уточнила Хильда. — Вы больше ничего не слышали и не знаете?
— Про сивушную машину вы знаете, наверное, — попытался отшутиться Антоний, чувствуя, как от страха язык прилипает к небу. Взгляд Хильды стал сочувствующим. Она вдруг протянула руку и накрыла его ладонь. Сквозь черное кружево перчаток он чувствовал могильный холод.
— Вы боитесь, я понимаю, — понизила голос девушка. — Фрау Брауэр впутала вас в пренеприятнейшую историю, из которой вы боитесь не выбраться... Но вам нечего бояться. Ваш товарищ, герр Куглер, рассказал, что вы пытались всячески препятствовать ее безумию, пытались выправить ситуацию, но немного не успели...
— Я не понимаю, о чем вы, — Антоний вдруг повеселел. У Хильды против него было только слово Шипа. — Вы про еврея, что ли? Дак, я уже вам все сказал. Ну, только умолчал, что я прятался от него в канализации и потом на костылях ходил...
Антоний вдруг с досадой понял, что не себя ведь он выгораживает, твердя одно и то же, как идиот, забыв все предварительные приготовления... Не себя, а Аду. Флоренц стоит по иерархии ниже, он всего лишь солдат. Его версия ничем не лучше истории про сивушный аппарат. Но вот если он, Антоний, выдаст Аду, то это уже будет поводом для дальнейшего следствия.
Стоило ли так стараться? Ведь если он спихнет всю вину на Аду, то выйдет сухим из воды. Как он и планировал. Флоренц верно сказал, что она должна заплатить за смерти Ханса, Юргена, Евы и прочих. Тем более... тем более, что сама Ада его бы не выгораживала. Если бы она знала, что он увез Марию, лишив ее шанса договориться с Андреем и предотвратить бойню, то сдала бы с потрохами.
В груди у Антония что-то противно шевельнулось. Хотя сколько он не уговаривал себя, что ни в чем не виноват, что Ада все равно не упустила бы возможности напасть на Медведя, что бойня была неминуема — ведь в этом и был ее план — все равно какой-то осадок остался. Флоренц тоже не считал его виновным, но что до него...
— Хорошо, герр Шастель, — Хильда сложила лодочкой пальцы и улыбнулась, о чем-то размышляя. Некоторое время она сверлила Антония своим немигающим, змеиным взглядом, из которого скоренько испарились вся теплота и понимание, а затем сказала:
— Думаю, пора позвать фрау Брауэр.
Антоний пытался представить себе, как могла бы выглядеть Ада сейчас. Воображение подсовывало ему полный страдания образ: бледная, растрепанная Ада, полный надежды, молящий бирюзовый взгляд, искусанные губки... Когда открывалась дверь в комнату Хильды, он почти видел, как по прошествии всего разговора Ада бросается ему на шею и благодарит за то, что он защитил ее…
Реальность оказалась слишком… реальной. Ада выглядела так, будто собралась куда-то на выход. Вместо серой формы на ней были брюки и нежно-розовая блузка. Волосы завиты и подколоты шпильками, в ушах сережки, на запястье тонкий браслет. Процокав каблучками, фрау Брауэр-Миллер села справа от Антония с прямой, как палка, спиной.
Антоний не мог не заметить многозначительной, даже мечтательной улыбки, с которой Хильда смотрела в непроницаемое лицо Ады.
— Итак… — она постучала по столу ногтем и раскрыла свою тетрадь. — Простите мне моего маленького злобного бюрократа, но я должна вести протокол в соответствии со всеми правилами.
Хильда зачем-то спросила их имена и года рождения:
— Антуан Шастель, 1734 год, — Антоний решил выручить Аду, которая долго молчала.
— Ада Миллер, — наконец подала голос она. Хильду в этот момент заметно передернуло. — 1847 год. Это все, что вас интересует или протокол предполагает еще какие-то не относящиеся к делу вопросы?
— Вы куда-то торопитесь? — Антоний отметил, что улыбка фрау Гауф несколько увяла. Его, впрочем, это тоже насторожило. Уж не задумала ли Ада и впрямь все на него свалить?
— Я не люблю, когда мое время тратят на вопросы, ответы на которые и так известны, офицер. Мы обе знаем, зачем вы здесь, и я готова раскрыть всю имеющуюся у меня информацию о случившемся.
Антоний в этот момент примерз к стулу, однако, когда Ада начала свой довольно долгий монолог, быстро взял себя в руки. Потому что Ада каялась в содеянном. И при этом полностью умолчала о его роли во всем. Все выглядело так, будто она сама это затеяла, сама все воплотила в жизнь и сама провалила…Антоний не считал, что на самом деле все было иначе, но не ожидал от Ады подобной самоотверженности.