Женщина насторожилась.

— На заводе работает.

— Он большевик?

Валентина увидела, как у Вари под глазами натянулась кожа.

— Что вы знаете о большевиках?

— Он в сегодняшнем марше участвовал?

Варенька вдруг рассмеялась. Дети удивленно повернулись к ней, как будто услышали какойто непривычный звук. Но смех не прекращался. Он лился и лился из раскрытого рта, пока на шее женщины не вздулись вены, а по щекам не потекли слезы, но и после этого густой неуправляемый хохот продолжал сотрясать воздух. Варя упала на колени, и вдруг смех оборвался — так же неожиданно, как начался. Она сорвала с головы шарф, освободив короткие вьющиеся каштановые волосы. Валентина застыла на месте от изумления. Катя ахнула. Одна сторона головы женщины была лысой, и по ней проходил широкий белый шрам. Блестящая, точно мокрая, полоса вилась от виска до самого затылка. Женщина смотрела на сестер взглядом, в котором были и жалость, и ненависть.

— Пять лет назад, у ворот Зимнего, — твердым голосом заговорила она, — когда мы шли с обращением к царю, солдаты накинулись на нас с саблями. Мы никому не хотели зла, но они изрубили нас. Изза тех смертей вы и весь ваш класс продолжаете существовать по сей день. Только заслуживаете ли вы этого?

Валентина взяла младенца с колен Кати и положила на кровать.

— Я думаю, нам пора.

— Вы! — Продолжая сидеть на полу, женщина указала на Валентину. — Я обещаю вам, что скоро настанет тот день, когда мы придем за вами и такими, как вы, и на этот раз вы не спасетесь. Вы, ленивые богачи! Паразиты! — Она плюнула на пол. — Рабочие добьются справедливости.

Валентина достала кошелек и высыпала его содержимое на стол. Часть монет попадала на пол, и дети, как мыши, стали юрко ползать вокруг, собирая их.

— Возьмите. Это за то, что вы помогли. Я благодарна вам. — Она подошла к сидящей на коленях женщине и кончиками пальцев прикоснулась к блестящему шраму, бесцветному, как какоето живущее под землей существо. На ощупь он был мягким и скользким. — Мне очень жаль, что с вами произошло такое, Варенька.

— Мне не нужна ваша жалость.

— Валентина, — произнесла Катя, — она хочет, чтобы мы ушли.

— Она права. Уходите, пока не вернулся муж. — Варенька обожгла Валентину взглядом. — Мой большевик.

Громкий удар в дверь заставил всех вздрогнуть. Не успели они опомниться, как раздались еще два удара. Били как будто кувалдой, под этим напором дверь затрещала. Женщина подхватила младенца и прижала к груди так сильно, что девочка заплакала. Валентина услышала, как застучало ее сердце. Она не знала, чего ожидать.

— Катя, жди здесь.

— Нет, Валя, не ходи…

Дверь снова загрохотала. Валентина уверенно вышла в мрачную прихожую и открыла замок на входной двери. Дверь тут же отлетела в сторону. Громадная фигура заслонила проем.

— Какого черта вы делаете в этой вонючей дыре, Валентина Николаевна?

Это был Лев Попков.

Аркин был простым механиком, но в глубине души он считал себя высококлассным хирургом машин. Он берег свои руки и неустанно расширял знания, изучая литературу, посвященную последним достижениям и изобретениям в области механики. Слава Богу, он был грамотен. Впрочем, Бог не имел к этому никакого отношения. Большинство крестьян не умели ни писать, ни читать, но его мать была исключением и, бывало, в детстве била его по рукам вязальной спицей, заставляя работать медлительный мозг сына.

— Виктор, — говорила она, когда он сидел на полу перед ней с кучкой деревянных букв, пытаясь выстроить их в слова, — человек, который умеет читать, может править миром.

— Но я не хочу править миром.

— Не хочешь. Но когданибудь захочешь, и тогда ты скажешь мне спасибо.

Он усмехнулся, вспомнив ее слова. «Спасибо», — чуть слышно произнес он. Она была права. Сейчас ему было двадцать три года, и он хотел править всем миром.

— Аркин.

Механик сидел на бетонном полу гаража на корточках, смывая с колес «Турикума» грязь и лошадиный навоз и натирая до блеска синие спицы. С тряпки на его ботинки капала грязная вода. Он поднял голову.

— Чего тебе, Попков?

Казак вошел в гараж неслышно. При его огромном росте передвигался он на удивление бесшумно, как волк по лесу.

— Хозяйка тебя зовет. К себе. Поговорить хочет.

— Насчет того, что случилось сегодня?

— Откуда мне знать?

Жизнь в селе посреди Богом забытых степей учит терпению. Там не бывает спешки, поэтому Аркин с детства умел ждать. Из дому он уехал шесть лет назад, когда ему было семнадцать, и собирался найти работу в СанктПетербурге. И в городе он почувствовал, как бьется сердце России. Здесь идеи великих людей, таких, как Карл Маркс и Ленин, набирали силу и ширились, как корни деревьев. От этого города, он был убежден, зависело будущее России.

Механик отвернулся, чтобы закончить работу, потом прополоскал тряпку и аккуратно повесил ее на крючок. Когда повернулся снова, Лев Попков, как он и ожидал, все еще стоял рядом. Аркин считал, что этот здоровяк был себе на уме, и потому недолюбливал его.

— О чем ты думал, черт побери? — зло произнес Попков.

Аркин снял длинный коричневый фартук и повесил его на другой крючок.

— Думал? Я защищал их.

— Когда позволил им самим убежать? Это, потвоему, защита?

— Они не дети, Попков. Они сами принимают решения, правильные или неправильные.

— В городе опасно.

— Опасно? Для них? Или для рабочих, которые каждый день гибнут на заводах?

— Идиот! — фыркнул Попков. — Ты ничего не понимаешь!

— Нет, — ничуть не смутившись, ответил Аркин. — Я просто выполняю свою работу.

До сих пор Аркину приходилось бывать только на кухне. Впервые он оказался в хозяйской части, и тут было чему подивиться. «Зачем комуто может понадобиться так много вещей?» — думал он. На стенах — картины выше его роста, на раме зеркала — рубины блестят кровавыми капельками, на постаменте каждой статуи — золоченые ленты. Лакей провел его в небольшую гостиную. Войдя, Аркин поразился тому, насколько помещение это было проникнуто женским духом. Ничего похожего он раньше не видел. Все здесь было нежных лиловых и кремовых оттенков, экзотические цветы наполняли воздух неведомыми ароматами.

Елизавета Иванова сидела, выпрямив спину, в элегантном кресле, со стаканом теплой воды в руке. Она сама походила на большой цветок. Он поклонился и стал ждать, пока дама заговорит. Однако та не спешила. Прошла целая минута, прежде чем она произнесла:

— Аркин, объясните, что произошло.

— Да, сударыня. Я повез Валентину Николаевну и Катерину Николаевну в «Гордино» пить чай, но мы не доехали, потому что улица была перекрыта. По Морской шла толпа забастовщиков.

— Продолжайте.

— Мы не могли развернуться, потому что нас окружили другие автомобили и кареты, но мне всетаки удалось выехать, и мы поехали в другое заведение по выбору хозяек.

— Вам нужно было сразу отвезти их домой. На улицах было опасно.

— Я предложил им, но они отказались и не захотели возвращаться.

— Почемуто меня это не удивляет, — вырвалось у Елизаветы. — Но вот что мне непонятно: где были вы, когда они вышли из ресторана? Работая водителем в этой семье, Аркин, вы имеете определенные обязанности. Я думала, вам это объяснили, когда… — Не договорив, она поднесла стакан к губам, но так и не отпила. — Упрямицы, — задумчиво пробормотала она.

Он слегка улыбнулся.

— Вы знаете своих дочерей, сударыня.

— Да уж.

— Мне жаль, что так вышло, но изза этих забастовщиков пришлось оставить «Турикум» не прямо у ресторана, а на боковой улочке. Когда я пришел в ресторан, там была паника, а Валентины Николаевны и Катерины Николаевны уже не было.

— Вы искали их?

— Конечно, сударыня.

Искал ли он их? Звал ли их по именам? Бегал ли, как дурак, по улицам от дома к дому, от магазина к магазину? Хватал ли прохожих за грудки, спрашивая, кто видел инвалидную коляску? Да, он делал все это, пока у него не заболели легкие. Он проклинал этих девчонок, пока не осип, но так и не нашел их.