Валентина повернулась и снова внимательно посмотрела на него. Что она могла услышать в этих словах? Неожиданно улыбнувшись, девушка развернулась к клавишам и громко заиграла веселую русскую песню.

— Смотрите! — воскликнула вдруг Катя и показала за окно.

— Господи боже! — Йенс чуть не упал со стула.

Под окном в снегу рослый и плечистый молодой человек лихо отплясывал казацкий танец. Опустившись на корточки и сложив перед грудью руки, он выбрасывал поочередно то одну, то другую ногу. Потом вскочил, вытянулся на носках, закружился на одной ноге, замахал руками, то приседая, то подпрыгивая.

— Это Лев Попков! — рассмеялась Валентина.

Когда танец закончился, под взрыв хохота и аплодисменты казак вежливо раскланялся и ушел, оставив за собой цепочку следов на свежем снегу.

Они переглянулись, улыбаясь. Впервые в жизни Йенсу показалось, что весь остальной мир потерял всякое значение и остался гдето далекодалеко. Щеки Валентины горели, она смеялась, когда дверь в музыкальную комнату открылась и вошла мать.

— Ах, — произнесла она сдержанно, когда взгляд ее остановился на Йенсе. — Я не знала, что вы здесь.

— Доброе утро. — Инженер встал со стула и поклонился.

— Йенс пришел справиться о здоровье Валентины, — поспешила пояснить Катя.

— И я ужасно рад, что застал ее в столь прекрасном расположении духа, — улыбнулся он. — Как видно, сказывается хороший уход.

Посмотрев на раскрасневшиеся щеки дочери, женщина объявила:

— К тебе посетитель, дорогая.

— Мама, пожалуйста, скажи ему, что я сейчас занята.

— Не стану я этого говорить. Это капитан Чернов. Он ждет тебя в гостиной.

Валентина замерла.

Йенс ожидал, что она откажет матери. Она ведь пообещала ему. «Он для меня ничего не значит», — говорила она. И все же он заметил мгновенную вспышку в ее темных глазах, когда она решила нарушить обещание.

— Какая приятная неожиданность, — бесстрастно произнесла Валентина и направилась к двери. — Благодарю за ананас, — обронила она напоследок.

Темные параллельные гармонии.

В музыке. В жизни. Валентина чувствовала их на кончиках пальцев, в потайных уголках сердца. Дрожащие звуки, которые не могли существовать друг без друга и в то же время отталкивались друг от друга в разные стороны. Она сидела в гостиной на краешке кресла, и щеки ее болели от необходимости сохранять на лице улыбку. Да, капитан. Нет, капитан. Как интересно, капитан. Это поразительно. Как вы проницательны.

Как смеете вы вторгаться в мою жизнь?

Перед глазами у нее стояло лицо Йенса, выражение, появившееся, когда в музыкальную комнату с известием о прибытии капитана Чернова вошла мать. В нем не было гармонии. Ни параллельной, ни какойлибо иной. Только темнота. Его широкие плечи подались назад, он отшатнулся от нее, как будто вид ее сделался ему противен и стал раздражать. Резкий аккорд невпопад. Она изо всех сил сжала пальцы на юбке, чуть не прорвав тонкую ткань.

— Что с вами? Вам плохо?

Выражение заботы на миловидном лице капитана не избавило Валентину от мучительных мыслей.

— Нетнет, мне уже значительно лучше. Благодарю вас.

— Чрезвычайно рад это слышать. Знаете, я заволновался, когда…

— Со мной уже все хорошо.

— Я очень рад.

Ему не хватало слов. Возможно, его разум, забитый саблями, ружьями и военным уставом, просто исчерпал свои запасы. Его яркоалая военная форма блистала золотыми шнурами и латунными пуговицами и сидела на нем безукоризненно, сапоги были начищены до зеркального блеска. Белоснежные перчатки лежали рядом на диване, как запасная пара рук, и он то и дело прикасался к ним, хватал и снова клал, будто хотел пробудить их к жизни. Хоть рот его скрывали светлые усы, было заметно, что он нервничает. Разговор их перемежался короткими неловкими паузами, часто даже обрывался на полуслове.

— Капитан, скажите, если вам чегото хочется, понастоящему хочется, что вы делаете для того, чтобы получить это?

— Все просто. Я настраиваю себя на то, что мне нужно, и иду в атаку. Для меня это — как скакать на неприятеля с саблей наголо. В таком деле нельзя думать, должна быть только одна мысль — убить врага.

— Живо представляю себе это.

Он беспокойно схватил перчатку.

— Я не имел в виду…

Она улыбнулась.

— Я понимаю, что вы имели в виду.

Он зарделся и сделался похож на школьника, хоть и был двадцатитрехлетним офицером прославленной российской армии.

— А женщины? Они тоже должны вести себя так же?

Он рассмеялся и хлопнул себя по ляжке.

— Нет. Если женщине действительно чегото хочется, она должна попросить об этом мужчину.

Валентина опустила глаза и посмотрела на свои руки.

— Если есть чтото, о чем вы хотите попросить меня, почту за честь, — взволнованно произнес Чернов.

— Нет. — Она заставила себя посмотреть на него. — Несколько недель назад на Морской я видела демонстрацию рабочих.

— Сборище подстрекателей и заговорщиков. Мы уже получили приказ быть с ними потверже. В следующий раз, когда они попытаются чтолибо подобное учинить, мы сметем их лошадьми. Не волнуйтесь, это всего лишь безграмотные крестьяне.

Дождавшись, когда он закончит, Валентина сказала:

— Среди них было немало женщин.

— Да, мне говорили.

— Эти женщины не думали. Они были готовы убивать ради того, что им нужно. — Валентина говорила тихо и спокойно. В ее взгляде наконецто появился интерес.

— Они делают то, что им велят их мужчины. Не беспокойтесь, больше они вас не потревожат. Мы не должны позволять всяким анархистам подрывать устои нашего государства. Что еще нужно этим забастовщикам? Они и так уже получили свою Думу, но даже после этого не успокоились. Правильно говорил мой отец: чем больше им даешь, тем большего они требуют.

— Благодарю, что объяснили, господин капитан. Значит, когда в следующий раз они выйдут на улицу, вы и женщин будете давить лошадьми и рубить саблями?

Лицо его неожиданно сделалось угрюмым.

— Я не думаю, что это подходящая тема для разговора с вами. Молодая барышня не должна интересоваться такими вещами. — Его пальцы перестали теребить перчатку. — Молодая барышня должна думать о других приятных занятиях. Я заглянул к вам сегодня, чтобы пригласить на ужин.

— Господин капитан, — сдержанно произнесла Валентина, — это честь для меня.

— Он ушел.

— А я думала, он дождется меня.

— Почему это ты так решила? — спросила Катя.

— Потому что… — Валентина осмотрела музыкальную комнату так, будто Йенс мог прятаться гденибудь за креслом. — Потому что я хотела объяснить.

— Нужно было об этом раньше подумать.

— Он сказал чтонибудь?

— Попросил передать тебе записку. Вот.

Валентина развернула сложенный листок бумаги и прочитала несколько строчек.

— Хорошие новости? — поинтересовалась Катя.

— Да. Это от его знакомого доктора.

— Он так и сказал.

— Я думала, это будет от самого Йенса.

Валентина подошла к стулу, на котором сидел Фриис, и опустилась на него. Глаза ее закрылись.

Валентина была намерена порадовать отца. Она села перед его письменным столом, утопающим в бумагах и папках, и подумала о том, как он ухитряется не путаться в этом нагромождении. На краю стола девушка заметила большой конверт с золотой царской печатью.

— Ты хотела поговорить со мной?

— Да, папа.

— Только побыстрее, прошу тебя. У меня много работы.

У него всегда было много работы.

— Папа, я могу тебе чемнибудь помочь? — осторожно начала Валентина. — Я знаю, в министерстве у тебя есть секретари и помощники, но, может, здесь, дома, я могла бы помочь тебе с этим? — Она махнула рукой на бумаги у него на столе.

Генерал просматривал какойто листок, исписанный цифрами, но тут его глаза уставились на дочь. Он рассеянно провел пальцами по воротнику сюртука, и Валентина ощутила прилив нежности, когда увидела его ногти, такие же круглые и светлые, как у Кати.