— Как видишь.

Валентина смотрела на гладкие щеки, на безусые губы. Это были молодые люди, люди, мечты которых были искромсаны и изрублены гусарскими саблями. Кровь текла из голов, на плечах зияли ужасные открытые раны. Этим людям пришлось противостоять всадникам.

— Черт! — выругалась Валентина.

Капитан Чернов выполнил обещание.

— Даша, с чего мне начинать?

— Санитарка Иванова, приступайте к работе. Да поскорее.

Медсестра Гордянская ткнула ей в руку большие ножницы и деловитой походкой направилась в другой конец отделения, где Дарья пыталась помешать какомуто человеку с повязкой на глазах выползти за дверь. Валентина осторожно положила руку на спину пациенту, который лежал перед ней лицом вниз.

— Здравствуйте, я санитарка Иванова.

Стараясь говорить уверенным и спокойным голосом, девушка ножницами разрезала его пиджак снизу доверху, потом то же самое сделала с рубашкой. Два длинных параллельных разреза шли через всю его спину, как красные трамвайные пути. Валентина решила смочить их антисептическим раствором, но, как только она прикоснулась к ранам, кровь хлынула из них на белую спину раненого. Порезы нужно было зашить. Обрабатывая рану, девушка постоянно разговаривала со своим пациентом. Повернув голову набок, он косился на нее большими, полными страха глазами.

— Доктор сейчас придет, — заверила она его. — Он наложит несколько швов, и все будет хорошо. — Валентина приложила тампон к ране и сильно прижала, чтобы остановить кровотечение. — Скоро вы снова пойдете на работу.

— Они ждали нас. Хотели порубить нас всех.

— Вы шли по улице?

— Нет. Нет, мы собрались у завода, во дворе. Я и остальные хлопцы.

— Солдаты напали на вас на заводском дворе?

— Нет. — Веки его затрепетали, закрылись, потом снова открылись, и изо рта вытекла струйка рвотной массы. — Мы пошли на разъезд, чтобы с железнодорожниками погутарить. Их старший был… — Не договорив, он начал всхлипывать. Это были несдержанные, животные звуки.

— Тише. Здесь вы в безопасности. — Валентина погладила его по жестким от засохшей крови волосам. Провела пальцами по щеке. По шее.

— Родненькая, — прошептал он, не открывая глаз, — у меня руки не шевелятся.

— Сюда! Быстро! — Доктор в белом халате махнул ей рукой.

Это продолжалось целый день. Молодых людей привозили на телегах, приносили на плечах, на самодельных носилках. Валентина приказала себе не вслушиваться в стоны, не замечать слез. Подходя к очередному раненому, она прикладывала руку бедняги к своему горлу, потому что заметила, что ее сильный пульс какимто образом вселял в них надежду. Валентина научилась не говорить «тише» и стала позволять раненым разговаривать, плакать, кричать, делать все, что угодно, что хоть както облегчало страдания. Бывало, что она садилась рядом и под диктовку записывала короткие письма их близким. Она подносила воду к разбитым губам. Она развернула столько рулонов бинта, что он начал казаться ей продолжением ее кожи, которая как будто какимто причудливым образом разрослась и стала оплетать тонкими белыми полосками израненные руки, ноги, головы, не давая развалиться на части этим молодым телам.

— Сюда! Быстро!

— Да, доктор?

— Этому гран морфия.

— Да, доктор.

Совсем юный парень, чернявый, как цыган, немного старше Кати, лежал на спине, сложив на груди тонкие руки. Кожа его была липкой от пота. Он улыбнулся Валентине, хотя губы его не прекращали шептать слова молитвы. Девушка два раза капнула из бутылочки с обезболивающим в небольшой стакан, поднесла ему и, пока он пил, поддерживала его голову. Зрачки его превратились в две крохотные точки.

— Спасибо. — Голос его звучал едва слышно. — До свидания.

— Его раздавило лошадьми, — тихо произнес доктор.

— Тут есть священник? — быстро спросила Валентина.

— Он в соседней палате. — Доктор утомленно вздохнул. — Сегодня у него много работы. — Он поднял голову и впервые внимательно посмотрел на молодую санитарку.

— Валентина! Моя дорогая девочка, я и не подозревал, что это вы. Униформа всех вас делает на одно лицо.

— Я знаю, доктор Федорин. Все санитарки выглядят одинаково.

— Не всегда. — Он провел рукой по лбу. — Вас с медсестрой Гордянской перепутать трудно.

Она улыбнулась. Оттого что напряженные мышцы лица ненадолго расслабились, она ощутила такое облегчение, что чуть не бросилась на шею доктору, как делала Аня, его дочка, когда он ей чемто угождал.

— Вам нужно отдохнуть, доктор.

Он покачал головой.

— Я, когда рекомендовал вас в госпиталь, не думал, что вам придется таким заниматься. — На миг он оторвал взгляд от раненого и внимательно посмотрел на Валентину. Она подумала, что такого интересного он мог увидеть на ее лице. — Крещение огнем, — негромко произнес доктор.

Мальчик на койке поднял руку и прочертил в воздухе крест.

— Крещение кровью, — прохрипел он, глядя округлившимися глазами на Валентину.

— Я найду священника, — сказала она и отошла от койки.

В соседней палате священника не оказалось. Тогда Валентина, подобрав юбки, побежала по одному из коридоров, высматривая фигуру в черном. Она не хотела, чтобы мальчик умер без отпущения грехов. «Санитарка должна быть очень сильным человеком, — сказал както Йенс. — Ей приходится иметь дело с кровью и ранами».

На ее плечо опустилась рука, до того тяжелая, что она пригнулась. Валентина испуганно шарахнулась в сторону.

— Не пугайся, деточка.

Она остановилась и осмотрела человека, который появился в коридоре, словно из воздуха. Он был похож на священника. Массивный широкоплечий мужчина, в простой черной рясе, и все же было в нем чтото такое, отчего Валентине захотелось отойти от него подальше. Большие круглые глаза священника мало того, что были очень глубоко посажены, но еще и отличались необычайно светлым голубым оттенком. И они не моргали. Они жгли. Другого слова Валентина не смогла подобрать. Ей казалось, что они прожигали ее череп до самого мозга, от этого ощущения ей захотелось отвернуться, но она не могла.

— Я ищу священника, — быстро произнесла Валентина.

— Деточка… — Голос его был гулким и уверенным. Пустой холодный коридор подчеркнул властную интонацию. — Деточка, во всем мире нет такого человека, который не искал бы священника. Священник показывает путь к Господу. В тебе, деточка, я вижу беспокойство и томление. Позволь Ему очистить тебя.

Она чуть не рассмеялась, потому что сам этот странный человек чистым ну никак не выглядел. Она с трудом оторвалась от глаз незнакомца и опустила взгляд на его длинную всклокоченную бороду, засаленную, с застрявшими объедками. Ряса его была вся в пятнах, а руки казались черными от грязи. Но хуже всего было то, что от него воняло. Единственной чистой вещью на нем было украшенное самоцветами распятие на цепочке, которое поблескивало у него на груди.

— Вам у Господа для себя очищения попросить стоило бы для начала, — обронила Валентина. — Но, прошу вас, идемте скорее. Вы нужны в соседней палате…

Неожиданно он протянул к ней огромные грязные руки, приложил ладони к щекам и заставил смотреть прямо в свои гипнотические глаза.

— Сейчас ты нуждаешься во мне. Я могу дать тебе успокоение, которого ты так жаждешь. Именем Господа.

Он склонил голову, как будто собираясь приложиться к ее лбу, но в последнюю секунду пригнулся и поцеловал ее в губы. Изумление и отвращение охватило Валентину, когда он накрыл ее уста своим огромным темным ртом. Она вырвалась и ударила его по щеке. Густая борода приглушила звук пощечины, но все муки и трудности этого дня выплеснулись из нее вместе с яростным криком:

— Вы не Божий человек. Вы проходимец! Отвратительный, распущенный…

Он рассмеялся, счастливо и безудержно, как будто это были слова похвалы. Валентина ударила бы его снова, но ей было противно к нему прикасаться. Она вытерла рукой рот и отошла на безопасное расстояние.