Это было красное пятно. Шарф, который Варя Сидорова обещала повесить в качестве предупреждения.

У Валентины защемило в груди. Она давно готовила себя к этому мгновению, но… Нет! Нет, не сейчас! Она протянула руку и увидела, как на перчатку падают, разбиваясь в брызги, капли дождя; увидела колышущийся на ветру оборванный угол плаката, кричащего: «Власть народу!»; увидела четырех черных воронов на куполе собора. Прибитая к тумбе красная полоска промокла и истрепалась, но оставалась на месте, дожидаясь ее. Валентина сорвала шарф с гвоздя.

— Мамочка, ты вся мокрая.

Когда Валентина села в машину, Лида принялась маленькими ручками вытирать ей щеки.

— Что это было? — спросил Йенс.

— Это от Вари. — Валентина подняла кусок красной ткани. С него на колени закапала вода.

Йенс медленно покачал головой.

— После пяти лет молчания?

— Йенс, это предупреждение. Она обещала повесить здесь чтото красное, когда начнется революция. Помнишь?

— Да, я помню. — Он смотрел через лобовое стекло на размытые фигуры спешащих под дождем через площадь людей. — Боже, Боже. Теперь потечет кровь.

— Что ты делаешь? — спросил Йенс.

Валентина оторвала глаза от шитья и улыбнулась. Он сидел на полу с Лидой и из деревянных кубиков строил вместе с ней железнодорожную станцию. Лиде было всего четыре года, но ее юное личико становилось очень серьезным, когда она, повторяя за отцом, пыталась ставить кубики друг на друга. Она была в синем бархатном платьице с кружевным воротником и манжетами, но на время работы подтянула манжеты и заправила подол в чулки, чтобы не мешало. Валентина вздохнула — ее огненноволосая дочь росла не такой, как она ожидала. У девочки были цепкие карие глазенки, подмечающие все вокруг, играть она предпочитала с паровозиками с отцом, а на прекрасный кукольный домик, подаренный матерью на прошлый день рождения, внимания почти не обращала.

— Валентина. — Йенс сел на корточки и, подняв бровь, внимательно на нее посмотрел. — У нас шитьем занимается горничная. Что ты делаешь?

Рука с иголкой замерла.

— Готовлюсь, — негромко произнесла она.

Валентина достала из кармана золотой рубль и вложила его в распоротый нижний край простого коричневого платья, лежащего у нее на коленях.

Йенс уставился на ее лицо. Она увидела, как дернулся его кадык.

— Валентина, дорогая, ты действительно считаешь, что об этом пора думать?

— Да.

Лида, развалив домик из кубиков, весело захохотала.

— Мама, а можно и мне с тобой поиграть?

В Россию приехал Ленин. Наконецто великий Владимир Ильич возвращался из вынужденной швейцарской эмиграции. Аркин понял, что знаменовало собой это событие — конец династии Романовых.

После пяти веков тирании с кровопийцами будет покончено. Теперь, когда у народа появился вождь, их уже никто и ничто не остановит. Ни царь, ни армия. К чему эти жалкие попытки заглушить пролетарский голос роспуском Думы? Воздух кипел от народного гнева. Улицы Петрограда охватили пожары. И горели не только магазины и предприятия, принадлежащие богачам, горела сама земля под их ногами. В этом огне полыхал старый уклад жизни России с ее несправедливостью и страхом, и из пепла рождалась новая свободная страна.

Аркин закурил сигарету, втянул в легкие дым, согнул и разогнул раненое колено и обвел взглядом свой кабинет. Помещение было скромное, но в нем было все необходимое. На стенах лозунги: «Рабочие, объединяйтесь!», «Власть народу!». Огромный плакат, изображающий сжатый кулак и крестьянина, попирающего двуглавого орла. Рабочий стол, телефон, шкаф и пишущая машинка. А еще аккуратно сложенные в стопки квадратные белые карточки. Их были сотни. Он записывал на них адреса и прочие нужные сведения.

На верхней карточке стоящей прямо перед ним стопки значилось: «Йенс Фриис — инженер, датчанин». Он поднял ее двумя пальцами и зажег спичку о ножку стола. Пламя жадно вспыхнуло. Аркин поднес его к карточке и стал смотреть, как оно пожирает листок. Белый квадратик мгновенно почернел и, потрескивая, свернулся. Аркин бросил его в металлическое ведро у стола.

Уже скоро. Он растянул твердые губы в улыбке, наблюдая, как огонь поглощает последние остатки карточки. Очень скоро так же исчезнет и инженеришка.

Йенс быстрыми сильными движениями водил щеткой по бокам своего коня, Героя. Он только что узнал, что с фронта вернулся генерал Крымов. С собой он привез рассказы о тысячных потерях русской армии и нехватке продовольствия и оружия, которая так остро ощущается на передовой. Солдаты умирали не в бою с врагом, а в окопах, от голода и холода. А те, кто не умирал, гнили заживо и шли в атаку в рваных сапогах, подвязанных веревками. Войска были практически безоружны. Отравляющие газы слепили солдат. Не хватало припасов. Не хватало одеял. Не хватало веры в командование. Отчаяние и невыносимые условия заставляли людей тысячами покидать позиции.

— У кого повернется язык их осуждать? — пробормотал он и в ту же секунду услышал звук подъезжающей к дому кареты.

— Ваша графиня пожаловала, — с улыбкой сообщил Лев Попков.

— Она не моя графиня, дурья твоя башка.

Казак любил время от времени заглядывать в конюшню и испытывал величайшую радость, когда ему удавалось вывести Йенса из себя. В тот день, когда Валентина уехала из родительского дома к Йенсу, семью Ивановых покинул и Попков. Никто не знал точно, где он теперь жил и чем занимался, но за эти годы здоровяк отпустил густую черную бороду и, похоже, наслаждался свободой. Когда Валентине нужно было разучить какоенибудь новое произведение для очередного концерта, она любила оставаться одна (это помогало ей сосредоточиться), поэтому Йенс по вечерам, чтобы не мешать ей, обычно уходил проведать Героя и выкурить сигаретудругую во дворе. Довольно часто в такие дни к нему присоединялся Попков, который откуда ни возьмись появлялся в конюшне с колодой карт и бутылкой водки.

Лишь один раз они повздорили, причем изза Валентины. Это случилось в самом конце прошлого года, незадолго до Рождества, в ночь, когда заговорщики убили Распутина и бросили его тело в Неву. Попков гдето услышал, что якобы в Петроград вернулся Аркин, и ему не терпелось сообщить об этом Валентине, но Йенс был против и заявил, что этого нельзя делать ни в коем случае. Они поспорили. Закончилось тем, что Йенсу пришлось прибегнуть к единственному способу вдолбить чтолибо в эту упрямую голову и он пустил в ход кулаки. Завязалась драка.

— Боже, что с тобой случилось? — в тревоге воскликнула Валентина, когда он наконец вернулся в дом, злой как черт.

— Попков со мной случился, — огрызнулся он.

Она рассмеялась и, когда стала промывать царапины и ушибы, не пожалела его да еще и поддразнила:

— Боюсь, как бы он тебя бешенством не заразил.

Но сейчас у Йенса не было никакого желания встречаться с графиней. Он поставил перед Героем ведро воды и, подняв глаза, с удивлением увидел не графиню, а Алексея, ее сына, который замер в дверях, не решаясь войти.

— Алексей! Доброе утро. Проходи. А мама тоже здесь?

Мальчик просиял и вошел в конюшню. Увидев его, Герой поднял голову и негромко заржал, приветствуя старого знакомого. Мальчик вытянулся, руки и ноги его удлинились, но движения все еще были неловкими. Двенадцатилетний молодой человек на мир взирал спокойными, чистыми, зелеными, как изумруд, глазами.

— Она в карете, дядя Йенс. Я зашел попрощаться. Мы с мамой уезжаем из Петрограда, и мне захотелось увидеть вас.

Он смущенно пожал плечами.

— Уезжаете из Петрограда?

— Мама говорит, здесь стало опасно.

— Куда вы едете?

— В Париж.

Чтото тревожно кольнуло Йенса в сердце. Ему не хотелось терять мальчика. Он положил руку на плечо юного Алеши, почувствовал напряжение в нем.

— Я буду скучать по тебе. По нашим прогулкам на лошадях в лесу.

Мальчик с несчастным видом кивнул.