– Какими унылыми и недружелюбными кажутся там улицы, – тихо поделилась Анастасия с Максимом, стоявшим на платформе рядом с ней. – Такие пустынные и безлюдные. Где же все жители?

Максим пожал плечами:

– Да не знаю… работают, скорее всего. А тем, кто не занят трудом, наверное, нет особого интереса фланировать. Я обращал внимание на эти улицы всякий раз, как поднимался сюда и глядел за стену. Они всегда такие – безлюдные и тоскливые.

– Как ничейная земля, – сказала Анастасия. – Совсем не то, что Западный Берлин, такой оживленный, деловой, бурлящий.

Они вспомнили эти слова Анастасии на следующий день, когда отправились на площадь Рудольфа Вильде. Поездка Максима и Анастасии в Берлин совпала с визитом президента Кеннеди, совершавшим свое турне по Европе, и сотни тысяч западноберлинцев высыпали на улицы и устремились к городской ратуше на площади Шёнеберг. Президент намеревался выступить здесь после того, как побывает у стены и сделает запись в Золотой книге в ратуше.

Когда же президент Кеннеди в сопровождении мэра города Вилли Брандта и канцлера Западной Германии Конрада Аденауэра наконец появился, толпа встретила его овацией, восторженными криками и выражениями всяческого одобрения. Как только он начал речь, все смолкли, на площади не было слышно ни одного постороннего звука – только его слова.

Анастасия вытянула шею, чтобы лучше видеть красивого молодого президента Америки, и внимательно слушала.

Мне не известен ни один город, большой или малый, который в условиях восемнадцатилетней осады жил бы столь полноценной жизнью, с такой надеждой и решимостью, как Западный Берлин. Зато стена является наиболее очевидным свидетельством и живой демонстрацией перед всем миром безуспешности коммунистической системы, однако мы не испытываем от этого удовлетворения… – Президент Кеннеди помедлил и завершил драматически: – Все свободные люди, где бы они ни жили, – граждане Берлина, и потому как свободный человек я с гордостью произношу слова: «Я – берлинец».

При этих словах толпа, словно обезумев, восторженно взревела и завизжала, и многие из западных берлинцев и иностранцев прослезились. Анастасия, Максим и Ирина тоже бурно ликовали и приветствовали президента Соединенных Штатов, будучи, как все, растроганы до глубины души речью Кеннеди.

Максим почувствовал, как сгущается атмосфера массовой истерии, и инстинктивно – из внутренней потребности защитить – обнял своих дам за талии и крепче прижал к себе. Он уже начал раскаиваться, что привел их на эту площадь, заполненную сотнями тысяч людей. Как запросто они могли быть сбиты с ног и изувечены, выйди толпа из-под контроля. И это чувство не покидало его до тех пор, пока он не доставил обеих женщин в «Кемпински отель». Только тогда он смог вновь дышать спокойно.

А спустя несколько месяцев ему пришлось еще раз оживить в памяти речь, что довелось услышать на площади Рудольфа Вильде в Берлине, и он был воистину рад, что сходил на встречу с Джоном Кеннеди в тот теплый июньский день.

День был яркий. Синело чистое бездонное небо, ярко светило солнце. Манхэттен показался Анастасии до блеска надраенным и отполированным. Небоскребы и прочие здания буквально сверкали в это свежее утро пятницы, когда она пересекала Пятую авеню, направляясь в «Бергдорф Гудмен». Она толкнула вращающуюся дверь и вошла в дорогой универсальный магазин. Лифт понес ее в отдел детских товаров. Вчера она сюда заходила, и ей приглянулось нарядное выходное платьице для двухгодовалой Аликс (хорошо бы оно подошло по размеру) и еще кое-какие вещички, с виду вполне подходящие для второго младенца. Их сыну Майклу исполнилось восемнадцать месяцев, и он быстро подрастал.

Анастасия мысленно улыбнулась, подумав о детях. Венецианскими младенцами, называл их Максим, поскольку оба были зачаты в Венеции: Аликс – в июле на медовый месяц, Майкл – в августе, когда они ездили туда повторно.

Пробыв с Максимом в Нью-Йорке всего неделю, она безумно тосковала по детям, волновалась за них, хотя при детях неотлучно находилась няня, Дженнифер, а также миссис Вудсон, экономка и повар, отменно следившая за порядком в семействе, да еще ее мать, прилетевшая из Парижа погостить в доме на Мэйфере, пока Анастасия сопровождала Максима в деловой поездке.

Нельзя быть такой сумасшедшей трусихой, подумала Анастасия, выходя из лифта. Дети ведь в добрых, надежных руках. И все же она не выносила разлук ни с детьми, ни с мужем. Эти трое составляли весь ее мир. Почти все ее желания и помыслы были сосредоточены на них, и ее любовь к ним была безмерна.

К радости Анастасии, платьице из розовой кисеи по-прежнему было на витрине. Она постояла, рассматривая его и представляя, как будет выглядеть в нем ее белокурая синеглазая дочурка.

Через мгновение появилась старшая продавщица и, подтвердив, что платье должно быть девочке впору, сняла его с вешалки. Пока покупку заворачивали в специальную бумагу и укладывали в серебряную коробку, перевязывали красной лентой, Анастасия рассматривала комбинезончики и рубашонки для Майкла, решив купить по три штуки того и другого.

Через двадцать минут она с двумя объемистыми пакетами в руках выходила из магазина. Взглянула на часы. Было без чего-то час, значит, на встречу с Максимом она явится минута в минуту. Они собирались вместе позавтракать в Дубовом зале в «Плаза Атэн». Ей надо было всего лишь перейти от магазина на противоположную сторону небольшой площади.

Поднимаясь по ступенькам отеля, Анастасия понятия не имела о производимом ею впечатлении, не замечала она и восхищенных взглядов. В двадцать два года она была красива как никогда, ее кожа светилась здоровьем и жизненной энергией, длинные светлые волосы в этот день были забраны наверх, что ей очень шло. На ней была темная норковая шубка, на днях купленная Максимом, на ногах – черные лодочки на высоких каблуках. Руки в длинных замшевых перчатках цвета беж. В ушах искрились бриллиантики, жемчужное ожерелье украшало шею.

Оставив шубку и пакеты в гардеробе, Анастасия прошла через вестибюль гостиницы и направилась в Дубовый зал.

Максим заметил, как она вошла, и с сияющим лицом поднялся из-за стола, когда метрдотель подвел ее.

Как хорош собой ее муж в этом темно-сером в мелкую клетку костюме и бледно-голубой сорочке! Ни один мужчина в зале не может с ним сравниться. По блеску его темных глаз она сразу догадалась, что у него было сегодня очень удачное деловое утро, и все встречи с бизнесменами Уолл-стрит завершились успешно. А почему, собственно, им не быть успешными? Ее муж гений. Это говорят все в один голос, даже подшучивают, что на нем-де благословение царя Мидаса. Какую бы сделку он ни организовал, он всегда сделает деньги, много денег, и выйдет победителем. Ее отец говорит, что Максим самый блестящий и одаренный бизнесмен и предприниматель, какого он когда-либо встречал, а в устах Александра Деревенко подобная похвала стоит многого.

Не переставая улыбаться, Максим поцеловал супругу в щеку.

– Ты сказочно выглядишь, – заметил он. – Тебе надо почаще носить красное, дорогая, очень идет к твоему лицу.

– Что вы говорите? Благодарю вас, любезный сэр, – кокетливо ответила она. – Судя по твоему виду, ты определенно очаровал своих партнеров и банкиров и нынешним утром на Уолл-стрит добился своего.

Он склонился над ней.

– С тех пор как я добился своего от тебя, – сказал он, понизив голос, – только это и имеет теперь для меня значение, Стасси, любовь моя. Если успела забыть – напоминаю: я обожаю тебя. У меня имеется грандиозный план для нас. На сегодня я с делами покончил и, таким образом, полностью твой. После ленча мы с тобой быстренько назад в отель и… – он наклонился к ней еще ближе, зашептав на ухо, – займемся изумительной любовью. И кто знает, быть может, даже сделаем еще одного ребеночка.

Она засмеялась, слегка зарделась и стала еще прелестней. Ее ясные глаза засияли ярче прежнего.

– Блестящая мысль. И я тоже тебя обожаю. – Она крепко стиснула его руку и заглянула в бокал. – Вино? – удивилась она.