Марк, по-прежнему сохраняя спокойствие, под ледяной коркой которого бушевал ураган, медленно развернулся к Мари и, одарив ее пристальным взглядом, ответил, четко выделяя каждое слово:

— У меня нет слабостей. И я не нуждаюсь в прощении.

— Бедный… Какой же вы бедный… — еще немного наклоняясь вперед и впиваясь в лицо Марка глазами, полными алкоголического тумана, тихо произнесла Мари. — Как же мне жаль вас, несгибаемый юный стоик. Вам нужно научиться показывать свои слабости. В этом нет ничего позорного и низкого. Мне кажется, ваша прекрасная душа захлопнута и держит вечную оборону. А все, что нужно вам для счастья, это лишь снять железные латы и позволить себе быть человеком. Выговориться, поплакать на плече у друга — это дает облегчение, поверьте мне. Хотите — поплачьтесь мне… И я расскажу вам, как расстаться со своей вечной болью.

По тому, как нахмуренные с самого начала вечера брови Марка поползли вверх, и как громко расхохотался Вадим, приправив эту вспышку веселья порцией не очень цензурных комментариев, я поняла — пора уходить. Критическая точка безумия, которое Марк пытался вынести ради меня, была превышена предложением Мари поплакать у нее на плече. Тем более, на горизонте, потеряв очередного собеседника, снова возник Зоран, летевший к нам как хищный колдун Средневековья, радостно блестя глазами и потрясая бокалом виски, заменившим ему магический посох.

— Марк, пойдем… Пойдем, пожалуйста, домой. Пойдем уже побыстрее, я очень устала, — зашептала я ему в ухо, соскальзывая со стульчика и безмолвно, одними глазами благодаря Вадима за то, что, как всегда спас не только меня, но и неожиданно Марка.

Вот и сейчас, поймав мой взгляд, он ответил одним лишь небрежным кивком, за которым, я знала, не было и намека на истинную небрежность, и с привычной решительностью двинулся навстречу Зорану, намереваясь перехватить его, прежде чем он достигнет нас и продолжит свои психоделические рассказы.

— Ба, дружище Зоран! — раскатистый бас Вадима настиг меня уже на пороге ресторана, из которого я тащила Марка, со всей возможной скоростью, дабы избежать столкновения с каким-нибудь очередным гением. — Ну что, как жизнь твоя вечная? Прогрессируем? Философский камень еще не найден? Драконье яйцо не высижено?

Это были последние слова, которые я услышала, выскакивая из ресторана в гардеробную, где из-за постоянно открываемых дверей гулял морозный воздух, способный охладить мое разгоряченное сознание.

— Марк… Ты прости, что втянула тебя во все это, — не решаясь поднять глаза, пробормотала я, пока он получал нашу одежду. — Незачем тебе было видеть весь этот… бред. Не ради него ты ехал сюда сквозь метель без сна и без отдыха, ведь я знаю, как они тебе сейчас нужны. Лучше бы остался дома, а я — здесь, и мы бы просто созвонились, а после ты бы приехал, когда было время. Хотя бы расслабился и выспался в новогоднюю ночь, а не варился во всей этой безумной каше…

— Не говори глупостей, Алеша, — набрасывая мне на плечи пальто и укутывая горло шарфом, так не подходящим к моему изысканному коктейльному платью, ответил он, и по его голосу я услышала, что он улыбается. — Какой, к черту, сон, когда ты рядом?

Он больше не сердился на меня, с удивлением поняла я. И даже ни слова не сказал об ужасной выходке с побегом. И мы не будем ссориться дома, пытаясь выяснить, кто виноват и почему все так вышло. Мы, наконец, останемся вдвоем, после еще одной долгой разлуки, которая была такой невыносимой из-за того, что мы были так рядом и так далеко — на расстоянии всего лишь телефонного звонка или одной ночи автомобильной поездки.

От радости я не смогла сдержаться и, привстав на цыпочки, порывисто обняла его, крепко обхватив руками за плечи.

— Я больше никогда-никогда не буду от тебя убегать, — прошептала я, уткнувшись ему в грудь.

Вопреки моим ожиданиям, Марк не стал вспоминать о парочке подобных, уже нарушенных обещаний.

— Я запомню твои слова, — тихо ответил он, приподнимая мое лицо и наклоняясь так близко, что его губы во время разговора почти касались моих. — Но в одном ты права, — он резко отстранился на безопасное расстояние. — Нам не стоит тут больше задерживаться. Надеюсь, ваши таксисты не такие творческие, как твои друзья и ведут счет времени — я оформлял заказ как срочный.

Тут я не выдержала и прыснула, вспомнив, как часто киевские таксисты любят рассказать о своей сложной судьбе и о сгоревшем во время кризиса конца девяностых бизнесе.

— Никогда не считал себя трусом, — добавил Марк, — но пару раз мне уже привиделся этот ваш маг, который нашел меня и здесь. Так что я с удовольствием сбегу от него и, может, даже поплачу у тебя на плече по дороге домой.

На этом месте мобильный, который он не выпускал из рук, отчаянно затрезвонил и мы поняли — машина подъехала. Пришло время покидать «Квартиру Йоханнеса».

Наша странная, полная сюрпризов и небольших катастроф новогодняя ночь подошла к концу.

Вопреки примете "Как новый год встретишь, так его и проведешь", наша первая январская неделя выдалась такой безмятежной, что я снова перестала беспокоиться о будущем. Марку все же удалось получить недельный отпуск на своей ужасной работе, которую я начинала тихо ненавидеть. Теперь я могла позволить себе это чувство без угрызений совести, ведь я знала — к моему кругу общения он испытывает то же самое.

По негласной договоренности мы предпочли не возвращаться к тому, что случилось в новогоднюю ночь. И, в то же время, оба понимали, что каждый уже сделал для себя выводы, которые будут предъявлены, словно козырь из рукава, в момент очередного спора. В том, что рано или поздно так случится, я уже не сомневалась.

Но пока мы решили не беспокоиться об этом. Кажется, моя привычка откладывать проблемы на завтра повлияла и на Марка — и теперь он просто наслаждался каждым днем. Я же, пользуясь его непривычной сговорчивостью, хотела показать ему побольше той жизни, которой он был лишен в своем угрюмом студенчестве и не имел ни шансов, ни времени узнать на работе.

Мы завтракали и обедали в уютных ресторанчиках, оформленных в самых необычных стилях — от ресторана-подводной лодки, до ресторана-старой квартиры, где, веселясь и рассматривая старые журналы, вспоминали наше советское детство. Я провела Марка по загадочным улочкам старого Киева — и все ради того, чтобы сломать стену отчуждения между любимым городом и любимым человеком. В столице к тому времени началась новая волна реставрации — многие дворы после ремонта закрывались на кодовые замки, и я, боясь не успеть показать все, что знаю, спешила и старалась изо всех сил.

Часто во время прогулок я хватала Марка за рукав и с видом заговорщика тянула в случайный дворик или подъезд, таинственно скрипящий деревянными лестницами. Вместе, держась за руки, или наперегонки мы взбегали на самый верхний этаж, после чего забирались на открытый чердак и с высоты птичьего полета любовались зимним Киевом, похожим на волшебное королевство из детской сказки. В такие минуты мы просто молчали, не выпуская друг друга из объятий, и я точно знала, что Марк думает о том же, что и я — вот бы все исчезло, и во всем мире остались только я, он и этот заснеженный город.

По дороге вниз мы останавливались на непривычно широких лестничных площадках, и, поддавшись очарованию старины, подолгу рассматривали трещины в стенах, выцветшую краску, каждый новый слой которой будто пытался затереть следы прежних времен. Еще одним любимым нашим занятием было подслушивание звуков, доносящихся из-за закрытых дверей квартир. Постепенно приглушенный шум, едва уловимые шаги жильцов начинали казаться мне эхом давно ушедших дней, голосами из прошлого — они манили и притягивали, звали за собой в темноту, за тонкую грань, за которой начиналась вечность. Не в силах противостоять этому странному зову, я вздрагивала и крепче сжимала ладонь Марка. Он же, давно привыкнув ко моим необъяснимым мистическим страхам, только привлекал меня к себе, покрепче запахивал в свое пальто и целовал так, что земля качалась под ногами. И я чувствовала, что оживаю, тепло вновь разливается по венам, а холодные тени прошлого медленно отступают в темноту, из которой пришли.