Удержаться от смеха из-за столь нелепого предположения мне помогла лишь горечь осознания, что я в который раз пытаюсь пробить лбом каменную стену. Марку все так же не нравилась моя жизнь, под каким бы соусом я ее ни преподносила — под возвышенно-богемным или под неформально-альтернативным. Он, как и раньше, просто терпел мои привычки, и попытки вовлечь его в новую компанию не спасали ситуацию. А ведь я всего лишь хотела показать, что просто живу — активно и весело, так, как мне нравится, и пусть мы снова часто видимся с Вадимом — стыдиться и скрывать мне нечего.

Но все мои благие намерения обернулись очередным угрюмым и безрадостным компромиссом. Даже новая встреча Марка и Вадима, которой я побаивалась, помня об их искрометном взаимодействии в вечер знакомства, прошла подозрительно спокойно и неестественно буднично.

Они всего лишь поприветствовали друг друга парой скупых фраз, приправленных сдержанными кивками, и разошлись по разным углам. Марк отправился и дальше удручающе воздействовать на моих друзей, которые от его молчаливо-тяжеловесного присутствия начинали путать слова или неестественно громко смеяться, или, разогревшись алкоголем, вести идеологические споры, от которых он неизменно уклонялся. Вадим же проследовал на свою территорию у бара, где вокруг него быстро образовался веселый шум-гам с громкими взрывами хохота, бодрым звяканьем бокалов — кажется, там даже начали играть в извечную игру «Пей до дна, как только кто-то скажет слово «типа». Через подобную практику избавления от слов-паразитов в свое время прошла и я, пока писала роман, и по выходным Вадим выводил меня в свет прогуляться.

Чувствуя, как от мимолетного воспоминания на губах заиграла улыбка, я, тем не менее, продолжала наблюдать за ними, не теряя бдительности. В том, что это перемирие — явление временное и крайне зыбкое, сомнений у меня не было.

Марк и Вадим по-прежнему напоминали мне генералов двух враждующих армий, которые, уступив давлению обстоятельств, пошли на встречу на нейтральной территории. Ни на секунду не забывая о присутствии друг друга, они изредка обменивались короткими и острыми взглядами, словно прицениваясь, не собирается ли противник перешагнуть установленную границу, не позволяет ли себе лишнего, не думает ли бросить вызов и разрушить хрупкий мир, которым, по их мнению, не стоило дорожить. Ведь оба придерживались твердого мнения, что честная война лучше худой дружбы.

Но событий, способных разбалансировать эту шаткую стабильность, пока не происходило.

Если Марка и напрягал мой интерес к проектам Вадима, которыми я все же старалась не слишком увлекаться, то он не показывал этого. Если Вадим и злился из-за того, что я иногда нарочно отстранялась от интереснейших событий, чтобы побыть дома с Марком, он тоже не давал мне об этом знать ни словом, ни взглядом. Казалось, они берегли силы, чтобы не распыляться по пустякам и лишь при серьезном, обстоятельном случае сказать свое веское слово.

В таком странном умиротворении мы прожили до самого лета. До годовщины нашей с Марком неожиданной встречи оставалось чуть больше двух месяцев, и я понимала, что пришло время подвести итоги и честно ответить на главный вопрос — каким он был на самом деле, наш первый год? Удалось ли нам решить головоломку или в слепом самообмане мы только усугубили и без того непростую ситуацию?

И пока я не знала однозначного ответа. Наша жизнь, несмотря на кажущееся благополучие, не спешила сбавлять обороты. Наоборот, с каждым днем возникало все больше новых дел, все больше и неотложных заданий. Во всей этой безумной кутерьме близился лишь один небольшой просвет — экзаменационная сессия Марка, а значит — две недели гарантированного перерыва в его вечных поездках-перелетах.

Казалось, за прошедшие месяцы он успел прожить в бешеном темпе несколько лет, и это сильно измотало его. Сосредоточенный и собранный, он всегда выглядел старше ровесников, но теперь эта разница бросалась в глаза с пугающей безжалостностью. С грустью замечая, как за такое короткое время он стал ещё взрослее, и лицо его резкостью черт все больше напоминает непроницаемую маску, я понимала, что Марк находится на пределе своих сил. И экзамены, которые с большой натяжкой могли претендовать на полноценный отдых, в его случае были настоящим подарком судьбы.

Поэтому я готовилась к его приезду особо тщательно, заранее договорившись о небольшом отпуске на работе и отменив все даже самые важные планы.

Я спокойно вынесла ворчливое недовольство Вадима, когда отменила участие в одном из литературных фестивалей, собравшем самых видных издателей и авторов не только нашей страны, но и зарубежья. Самым главным для меня был Марк и его спокойствие, а не заоблачные и смелые перспективы, несмотря на их заманчивость. Ну и, кроме того, не так уж я была знаменита, чтобы мое отсутствие могли заметить и как-то неверно истолковать более успешные коллеги-писатели.

Как оказалось, я снова ошиблась — и в том, что мне удастся обеспечить Марку покой, и в своей незначительности в литературном мире. Ибо спустя всего лишь день после того, как он легко и без проблем сдал первый экзамен, мое имя оказалось на слуху у представителей не только творческой среды, но и обычных людей, которых я никогда не знала и не имела шанса узнать, если бы не происшествие, перевернувшее нашу и без того странную жизнь с ног на голову.

Наш последний мирный вечер выдался довольно необычным. Марк после получения в зачетку аспиранта первой пометки "отлично", не пожелал сразу переключаться на отдых, хотя глубокий и полноценный сон в последние полгода был для него непозволительной роскошью. Вместо этого он явился домой с букетом цветов, коробкой конфет и неожиданно целым запасом маленьких бутылочек спиртного из дьюти-фри, которые красноречиво позвякивали в карманах его по обыкновению безупречного костюма.

От такого нехарактерного, хулигански-разболтанного вида мое ворчливое настроение и желание побыстрее отправить его отдыхать мгновенно сошли на нет. Покатываясь со смеху, я извлекала из карманов пиджака и брюк Марка мини-содержание небольшого бара, перемежая обыск поцелуями, и чувствуя, что его губы все еще хранят послевкусие кофе с коньяком.

— Кое-кто успел уже с утра начать праздновать? — тут же прокомментировала я свое открытие.

— Да какой там праздник, Алеша. Обычный кофе на меня давно уже не действует, — небрежно бросил он, а моя улыбка тут же погасла.

Несмотря на его презрительное отношение к собственному здоровью, я не имела права разделять такой подход. Из нас двоих кто-то один должен был проявить благоразумие, и в этот раз подобная роль выпала мне.

Марк, если и хотел сопротивляться моему напору, то уже не имел на это сил. Я полностью обезоружила его, повалив на наше излюбленное место на полу, которое соорудила, набросав маленьких подушек у кровати и пристроив рядом небольшой деревянный столик с наполненными доверху дымящимися чашками кофе. Рядом выстроился набор всех его стратегических бутылочек, с которыми соседствовал ароматно благоухающий букет. Так, неспешно разговаривая обо всем на свете, попивая кофе, поедая конфеты и бутерброды, за которыми я время от времени бегала в кухонную часть нашей квартиры, мы провели этот долгожданный день.

Коньяк, ром и бренди, которые я маленькими порциями добавляла в кофе, подействовали на Марка умиротворяюще. О том, что привычный панцирь стального человека остался за порогом нашей квартиры, свидетельствовало и то, что он даже не стал переодеваться в домашнюю одежду, лишь освободился от галстука и пиджака, небрежно бросив их на кровать. Полулежа среди разбросанных подушек, в расстегнутой рубашке, идеальную белизну которой ему чудесным образом удалось сохранить даже после нашего застолья, расслабленный и улыбающийся, с взъерошенными волосами, он снова выглядел по-мальчишески беззаботным.

Вторым признаком того, что Марк намерен сегодня предаваться анархическим настроениям стал затеянный им разговор о творчестве.