Курсу к третьему Яся должна была обручиться, а к четвертому — выскочить замуж. Но только обязательно за коренного киевлянина с причитающейся ему жилплощадью. Собственно, вся афера с поступлением была затеяна для того, чтобы дочь могла спрыгнуть с папочкиной творческой шеи и больше не отвлекать его от написания нетленных шедевров в стиле "калина-малина-процветай Украина".

О своих матримониальных планах Ясочка старалась не распространяться, так как боялась нарваться на насмешки Анечки, считавшей, что замуж за самого крутого жениха на потоке выскочит первой, конечно же, она. Не обращала Яся внимания и на очередную проповедь Соломии, называвшей брак добровольной формой рабства и сексистским пережитком патриархального общества. Продвигаться к исполнению заветной мечты она предпочитала втихомолку, но решительно.

У меня же со всей живописной троицей отношения сложились прохладные, если не сказать, натянутые. Нет, я не игнорировала их вечерние посиделки, разговоры об учебе, преподавателях, мальчиках (или манифестах-демонстрациях, которые заменяли неугомонной Соломии любовь и юношескую романтику). Не отказывалась помочь с выполнением непонятных заданий, никогда не пропускала очередь мыть посуду и даже всегда желала спокойной ночи и доброго утра. Но моя откровенная безучастность к происходящему, нежелание делиться подробностями недавнего прошлого, и тот самый автоматизм, ставший неотъемлемой частью новой жизни, подтолкнул соседок к мысли о том, что все мое дружелюбие гроша ломаного не стоит, а на самом деле я тихо презираю их компанию.

Так что, ко второму месяцу обучения я окончательно закрепилась в самой малочисленной, но и самой "непрестижной" категории студентов — фриков, достаточно странных личностей, к которым народ относился не то с опаской, не то с иронией.

Нас, таких нетипично-невменяемых, было человек пятнадцать на весь поток — худые и гремящие цепями металлисты, вечно распевающие песни на тему смерти, кладбищ и погребенных заживо; практикующая жрица вуду, ходившая на лекции с вплетенными в косы перьями птиц; несколько вечно хихикающих хипповых девочек в разноцветных одеждах; парень, с длинными черными волосами и разными по цвету глазами, косивший под готического вампира; девушка-атлетка с широкими плечами, похожая на мальчика, и тонкий, вызывающе-модельной внешности мальчик, похожий на девочку.

Собственно, последний представитель нашей «могучей кучки» мне даже нравился. На лекциях он сидел неподалеку, всего лишь рядом ниже, а вот на практических занятиях у нас не получалось пересекаться. Ярослав, как звали эту невесомую личность, учился в другой подгруппе. Наблюдать за ним было гораздо интереснее, чем за остальными, потому что он действительно умел возмущать и совершал свои эскапады эффектно, ярко и, как я подозревала, довольно продуманно.

Изначально он взорвал спокойствие целого потока, явившись на учебу в пиджаке, при бабочке и неожиданно шотландском килте, завершая образ грубыми армейскими ботинками на высокой шнуровке. Народ потерял покой и сон, пытаясь выяснить, какая же идеология скрывается за этим внешним видом, что именно пытается доказать Ярослав, игнорируя традиционные мужские брюки и как долго он собирается бегать на лекции в юбке, словно девочка-кокетка.

Яр собирался продолжать, да еще как. Меняя верхнюю часть облачения на футболки-жилетки-свитера, килт он так и оставил неизменным атрибутом собственного образа. В придачу ко всему, в теплые сентябрьские дни этот чудак любил являться в плотной вязаной шапке и закутанным в зимний шарф, а в октябрьские холода приходил в тонкой трикотажной майке, от одного взгляда на которую многих, и меня в том числе, пробирал мороз.

Из уст в уста по потоку ползли разнообразнейшие слухи о его персоне: некоторые говорили, что он — сектант, другие — что напрочь свихнувшийся ролевик, третьи — что просто пижон и выскочка, а четвертые начали называть его модником и светским тусовщиком, мол в прогрессивной среде вообще так принято сейчас, полнейший унисекс и экстравагантность.

На самом деле Яр не был ни тем, ни другим, ни третьим. В какой-то степени он сам затруднялся ответить на вопрос: что же это за человек такой, Ярослав Антоненко? Я поняла это уже после того, как познакомилась с ним поближе на одной из студенческих конференций, куда попала совершенно случайно.

До этого дня мое полное равнодушие распространялась и на самую интересную, закулисную часть студенческой жизни, которая начиналась после звонка с последней пары. За первые два месяца учебы я пропустила абсолютно все яркие мероприятия, проходившие в универе в свободное от занятий время.

Несмотря на то, что в основном нас учили заслуженные профессора-консерваторы, среди педагогов встречались и настоящие энтузиасты, любившие общаться со студентами в неформальном кругу. И недели не проходило, чтобы на доске для информации не появлялось объявление об очередном студенческом клубе, диспуте или дебатах-прениях на громкую тему. Первокурсники обычно воспринимали такие приглашения скептически, но быстро меняли точку зрения, наслушавшись отзывов старших товарищей: "Вот лопухи! Вы сразу сходите, а потом фыркать будете! Там же будет (здесь обычно называлось имя одного из культово-обожаемых преподавателей) Он вам все шаблоны порвет! Если живы после этого останетесь — тогда и поговорим!"

На следующий день народ взволнованно гудел, вспоминая недавние дискуссии и споры, тот тут, то там раздавались взрывы смеха, участники оживленно обсуждали происходящее накануне, иногда продолжая что-то горячо доказывать друг другу. Меня это даже удивляло: среди азартных спорщиков были не только традиционно сознательные соратники нашей Соломии, не пропустившей ни одного собрания, но и обычные разгильдяи-шалопаи, которым, видимо, так "порвало шаблоны", что они на какое-то время забывали о своих вечных шуточках и погоне за симпатичными девицами. Один раз у входа в корпус я заметила Анечку, увлеченно доказывающую свои новые убеждения такой же длинноногой и томновзглядой подруге:

— Нет, ты не права! Женщина — это же не только грудь-глаза-ноги! За рубежом сейчас, между прочим, новый тренд — успешная леди-босс, понимаешь, да? Я вот решила — все, подождет пока замужество! Я буду карьеру делать! Стану, знаешь кем? Светским репортером! Коммунистом! Тьфу ты, колонистом!

— Колумнистом? — вальяжно уточнила подруга, явно не чуждая светской жизни.

— Да! Вот именно — колумнистом! Хотя, на самом деле, не важно, как оно называется, не будь занудой! Главное ведь то, что ты делаешь! Жизнь, понимаешь, это постоянное движение! Это новые цели! Как нам вчера сказали — самое страшное, когда целлюлит не на заднице, а в мозгах! — и Анечка звонко рассмеялась.

— Что, так и сказали — на заднице? — недоверчиво протянула ее блондинистая копия. — Так у вас там и про целлюлит говорят? Про то, как с ним бороться?

— Да-да, и про целлюлит и про многое другое! Вот ты зря не пошла со мной! Там много мальчиков, между прочим, симпатичных было! А сам ведущий клуба… — Анечка восторженно закатила глаза под лоб, — В общем, дура ты, что отказалась! Ты шанс свою жизнь изменить, понимаешь, потеряла! Не то, что я!

Несмотря на немой шок, охвативший меня от Анечкиных слов, я поспешила смешаться с другими студентами, надежно скрывшими меня от ее цепкого взгляда. Становиться еще одним послушно кивающим, словно игрушечный болванчик, слушателем мне не хотелось, а на другой формат разговора наша звезда потока была совершенно неспособна.

И, вот, оказавшись, наконец, на одном из собраний, я никак не могла унять закономерного удивления: что же могло так поразить Анечку и даже пошатнуть ее мировоззрение? Изначально мероприятие, на которое я попала, перепутав очередь на регистрацию с очередью на запись в компьютерный класс, обещало быть крайне скучным. Судя по атмосфере происходящего, никакой ломки шаблонов в этот раз не предвиделось. С чувством странной иронии я подумала, что даже из всех возможных диспутов умудрилась выбрать самый занудный и скучный.