Несколько минут мы не говорили ни слова. Портвейн уже придал разговору нотку задушевной интимности, атмосфера была самая, что ни на есть доверительная. Поэтому молчалось нам легко и уютно. Наконец, поддавшись хмельному очарованию беседы, я решилась на довольно смелый, если не сказать бестактный вопрос, который бы ни за что в жизни не задала при других обстоятельствах:

— Яр… Но как же так может быть? Ты совсем не производишь впечатления человека из небогатой семьи. Ты такой яркий, необычный, и твоя одежда, и компьютер, и все остальное — это же стоит денег, причем, немалых денег. Как у тебя получается себя обеспечивать? Не подумай, я не из пустого любопытства или из зависти спрашиваю, просто для меня это очень важный… вопрос, — я смущенно закашлялась. Говорить о деньгах было слишком неудобно, будто я пыталась залезть в чужой кошелек и пересчитать там все банкноты. — Это, конечно, не так уж срочно… пока не закончилась моя программная премия. Но это все, что осталось мне на жизнь. Я, конечно, стараюсь не тратиться по мелочам. Сумма, хоть и солидная, но все-таки она не безразмерная. Плюс стипендия…

— Стипендия? — Ярослав насмешливо фыркнул, — Это ты называешь стипендией! Не смеши меня! Тебе ее хотя бы на проезд хватает?

— На проездной на метро и троллейбус как раз, — уточнила я. — Да все нормально, я же сказала, пока проблем нет. Но я думаю о будущем. Очень скоро мне нужно будет где-то брать эти деньги, а я… ну совершенно не знаю, откуда и как.

— А как же твоя семья? Я хотел сказать — опекуны? — Ярослав недоуменно приподнял бровь.

— Опекуны — это, понимаешь, не совсем семья… У нас вообще очень странные отношения сейчас. Они, — я слегка помедлила, подбирая нужные слова. — Они, наверное, не будут больше мне помогать. Да что там — наверное. Точно не будут помогать. Даже общаться не захотят, — резко свернула я мысль, чувствуя, что подошла к запретной теме непозволительно близко.

Ярослав внимательно посмотрел на меня, хитро прищурившись, будто пытаясь мысленно проникнуть сквозь незримое ограждение, за которое я спряталась, случайно сболтнув лишнего. Но, как и раньше, он решил не задавать прямых вопросов. Иногда мне казалось, что он всего лишь терпеливо ждет подходящего момента, чтобы учуяв минутную слабинку, резко пойти в атаку, вытряхнуть все мои тайники и заставить говорить. Так оно и вышло спустя несколько минут.

— Да ладно, не смущайся! — ободрил он меня. — Нормальный интерес нормального человека! Ты тоже заметила несоответствие, да? А мои родители вот не замечают. Им вообще это не кажется странным. Ни мои шмотки, ни те вещи, которые я приношу домой. Поверь, компьютер это еще не самая большая цацка. У меня вон интернет… — Яр важно округлили глаза, — Интернет — целая выделенная линия! Полностью моя, понимаешь? А это нереальное буржуйство, скажу я тебе. Просто нереальное. И, наверное, хорошо, что дома не парятся по этому поводу, только иногда просят кое-какую инфу для рефератика или очередной дипломной-курсовой скачать. А то пришлось бы рассказать им такое, от чего их мозги сломались, скукожились, зачахли, мы бы лишились источника дохода, пошли бы по миру, и вот у нас опять неутешительный итог: я изверг, довел всю свою семью. Печально, правда?

— Ну да, невесело, — хихикнула я, слегка подавшись вперед в приступе любопытства. Меня саму более чем заинтересовало такое положение дел, тем более, Ярослав вроде бы не собирался ничего скрывать и вот-вот должен был раскрыть мне секрет таких чудес.

Но он лишь молчал, уставившись на меня и улыбаясь самым краешком губ. Потом медленно достал очередную сигарету из пачки, явно нагнетая атмосферу, небрежно закурил и выпустил дым красивыми колечками.

— Ну? — не удержалась я.

— Что — ну? — как ни в чем ни бывало переспросил он.

— Так как же это возможно? Что за Клондайк, Эльдорадо или бездонную шкатулку с золотом ты нашел? — распаленное любопытство лишило меня всякой стеснительности и дипломатичности.

— А почему ты разругалась со своими опекунами? — внезапно выстрелил он в ответ неожиданным вопросом. — Откровенность за откровенность, Лекс. Я отвечаю на твой вопрос — ты отвечаешь на мой. Что скажешь?

Тут уже я не выдержала и громко рассмеялась, сраженная его хитрой игрой. Оказавшись в сооруженной Ярославом ловушке, я, тем не менее, и не думала злиться или возмущаться. Казалось, даже вечный страх перед воспоминаниями отступил, поблек перед восхищением, которое я испытала, оказавшись пойманной на крючок талантливым ловцом откровений.

— Так вот как ты раскалываешь своих собеседников! — выдохнула я, тоже закурив, пытаясь протянуть время и немного уравнять наши позиции. Начав получать удовольствие от игры, мне хотелось немного повеселиться и добавить напряженности в происходящее.

— А ты думала? Никто не является ко мне сам, по своей воле и не спешит исповедаться. Приходится народ немного к этому подталкивать. Мотивировать, так сказать, — он хитро усмехнулся. — Я серьезно, Лекс. Ты не сможешь вечно молчать. В конце концов, тебя начнет глючить на своих тайнах. Глючить так, что превратишься в издерганную неврастеничку. Поверь, ты говоришь с человеком, у которого полно своих скелетов в шкафу. Я их никогда не афишировал, но и не скрытничал особо — поэтому народ совершенно не интересуется моими секретами. Лучший способ снизить уровень любопытства окружающих — это быть готовым к откровенности. Как ни странно, тогда тебя совершенно никто не трогает. Печать тайны на лице, понимаешь? Все дело в ней! Именно она привлекает сплетников и любопытных. А когда ее нет, становится неинтересно. И никому до меня нет дела. Все будут охотиться за такими, как ты — отрешенными, загадочными, похожими, как минимум, на преступника в розыске. Вот посмотри на себя! У тебя же на лбу написано: "Мне есть что скрывать!" Поэтому не обижайся, если к тебе пристают с бестактными вопросами. Ты сама на это провоцируешь.

— Ты думаешь? — ошарашено хлопая глазами, переспросила я, пытаясь свыкнуться с мыслью, что сама виновата в неуемном любопытстве сокурсников и соседок по комнате.

— Да отвечаю! Так что давай, облегчи душу. Ну? Открой рот и скажи, наконец, эти несчастные пять-десять слов, или сколько тебе нужно для признания, надеюсь оно не очень страшное? — не скрывая веселого блеска в глазах, Яр щедро плеснул мне в стакан остатки портвейна, параллельно заказывая вторую бутылку. — Итак, повторяю вопрос, чем ты так насолила своим опекунам, что они с тобой разругались? — он высоко поднял свой "бокал". — Заодно у меня и тост созрел. За честность и откровенность! Эй, куда пить? Нельзя! Выпьем после твоего ответа! Лекс, я прошу тебя, не томи, у меня рука устала стакан на весу держать.

Чувствуя, как вспотели ладони, я растерянно хлопала ресницами и не могла найти нужных слов. С чего начать? Что сказать? А стоит ли вообще это делать? Может, нужно просто встать да уйти — в конце концов, мы прилично выпили, оправдаю потом этот поступок действием алкоголя.

В то же время, разумная часть меня прекрасно понимала, что я не смогу вечно скрываться от прошлого, от воспоминаний, от других людей с их интересом. Чем дольше будет продолжаться эта игра, тем тяжелее придется в будущем. И, набрав в грудь побольше воздуха, я, наконец, заговорила — сумбурно и не совсем честно, но, все же, приподнимая полог над своей фанатично оберегаемой тайной.

— Мы разругались… рассорились… потому что они подумали, будто бы я их использую. Будто бы мне от них нужно только жилье, деньги, условия, возможности, которые они могут мне дать. Ведь это была очень важная семья, Яр, такая, знаешь, со связями. А потом они решили, что я их вроде как не люблю, почувствовали себя оскорбленными и… нет, не выгнали меня, я просто уехала учиться. Но судя по тому, что вот уже три месяца от них ни ответа, ни привета, ни звонка, я думаю, что на этом в наших отношениях можно поставить жирную точку.

"Хм… Да все не так и страшно!" — пронеслась в голове сумасшедше-радостная мысль, пока я опустошала свой стакан, поднятый за правду и честность.