…В ту ночь я спала очень плохо. Отголоски недавнего разговора с учителем не давали мне покоя, звенящим эхом отзываясь в ушах. Чувствовалось, что я стою на пороге нового, интереснейшего периода жизни, которая, как мне недавно казалось, была невозможна без Марка.

Ах, Марк, Марк… Ну почему ты оказался таким? Почему ты любил меня, хотел быть рядом до конца, оберегая от дуновения самого легкого ветерка — и при этом не верил в меня? А ведь стоило, как показала жизнь, стоило верить. Это сделали совсем не близкие, чужие люди, признавшие меня победительницей конкурса. В меня поверили преподаватели, которым я почти через год знакомства явила свое истинное лицо. В меня на своей манер, страстно и яростно, поверил Вадим Робертович.

Почему же ты, самый близкий, знавший меня, как самое себя, один не захотел этого сделать? Это было необъяснимо, несправедливо и зло.

Когда отчаяние от этих горьких размышлений перекрыло даже эйфорию от недавней похвалы Вадима Робертовича, я поняла, что нужно успокоиться и перестать поливать слезами подушку. Завтра после занятий меня ждет учитель и ему плевать на бессонные ночи и сердечные муки. Наоборот — он высмеет меня за помятый вид и красные от рыданий глаза, найдет тысячу и один повод уличить в мягкотелости и вновь начнет издеваться, обзывая дохлой немощью и трагическим страдалищем.

Я должна была срочно взять себя в руки. И сделать это мне пришлось уже привычным образом — на курительном балконе нашего общежития, используя сигареты не только по прямому назначению.

Второй раз я обожгла себе руку более осознанно, но тоже — не без налета фантастического полусна и ощущения, что все это происходит не со мной. Разница заключалась только в наличии некоторого любопытства — а поможет ли в этот раз? Станет ли легче, или эффект был единоразово ярким, как от наркотика, первоначальный кайф от которого, говорят, не повторяется никогда?

Но нет, результат был такой же — будоражащий, тонизирующий и при этом странно умиротворяющий. После небольшой вспышки боли меня вновь охватило ощущение парения, легкости, будто я прыгнула с парашютом или окунулась в ледяной горный поток.

Чувствуя, как бушующий адреналин разливается по венам спасительным теплом, я заворожено смотрела на небольшой волдырь, вздувающийся на запястье, понимая, что вот так неожиданно изобрела отличное лекарство от меланхолии. Оно было эффективно и относительно безвредно. Расплачивалось за моментальное облегчение только мое тело, но, в конце концов, за все хорошее в этой жизни приходится платить. Безупречная гладкость и красота кожи — небольшая цена за ощущение стабильности, уверенности в себе, за готовую таблетку счастья, которая всегда в кармане.

Время осознать все последствия еще не пришло. Пока что я пребывала в эйфории на самом пике кривой, ведущей вниз.

Да и сама жизнь подбрасывала мне только новые поводы для радости. Наконец, с опозданием на две недели, из долгих летних путешествий вернулся Ярослав, правда, немного отстраненный и уставший. Я же, не помня себя от счастья, почти не обращала на это внимания, списав подобное настроение на нежелание возвращаться на учебу после бурных летних приключений.

— Ну? Где ты был? Что видел? Фотографий много?

— Ну был-был… Видел… Много чего видел. Прямо чересчур… Фотки — потом, их еще распечатать надо, — с легким оттенком недовольства пробурчал он и тут же перевел разговор на новости из моей жизни. — Ты лучше расскажи, как у тебя дела! Все сдала? Робертович тебя не замучил?

Я, со смехом описывая ему последние события, не преминула доложить о нашем последнем, важном разговоре с Вадимом Робертовичем и о его своеобразном шефстве надо мной. И о том, что все его покровительство пока что выражалось в том, что, оставляя меня после занятий, он продолжал изливать на мою голову какие-то несусветные задания наподобие описания биографии стола или подбора максимального количества синонимов к слову "прокрастинация".

— На самом деле я не знаю, чего этим можно добиться. Иногда мне кажется, что ему просто нравится надо мной издеваться, и все тут! Теперь он написал мне список каких-то важных мероприятий, которые я обязана посетить и сдать по ним отчеты. Да только что-то мне одной не хочется, пойдешь со мной, а, Яр? Там же ужас что такое, в этом списке. Под номером один — гражданская акция неравнодушных пенсионеров с требованиями прекратить вырубку деревьев и застройку старинных дворов. Планируются очень злые старушки и плакаты с коммунистическими вождями. А номер два — спектакль-манифест одного актера, и я так говорю не потому, что не помню его имени, а потому что он там реально на сцене один! Общается с публикой в зале, сидя на стуле посреди сцены, и всех опускает. Стебется прилюдно, задирается… Я не знаю, может, хочет чтобы его побили? И раз в полчаса достает кухонное полотенце, вылезает на стул и начинает им размахивать и петь Интернационал, во имя искусства, я так понимаю. Говорят, спектакль имеет бешеный успех… Но, Яр, это же сумасшедший дом, зачем мне такие мероприятия?

Ярослав смеялся вместе со мной, правда, составить компанию не обещал, чем несказанно удивил. Уж кто-кто, а мой охочий до скандалов друг не мог пропустить такие многообещающие мероприятия, в сравнении с которыми визит пани Стаси казался приличным светским раутом.

Но нет. Что-то неуловимо изменилось в Ярославе с момента возвращения. Теперь в его взгляде скользила какая-то отсраненность, придававшая ему в минуты молчания сильную схожесть с замкнутыми в своем мирке родителями.

— Да что с тобой такое? — не выдержала я. — Ты что там, тропическую лихорадку какую-то подхватил или вирус? Что за переизбыток серьезности? Или все-таки нашел свои свитки мудрости древних греков и так резко помудрел?

— Да ладно тебе, Лекс, все в порядке! — попытался успокоить он меня, но странное выражение его глаз не изменилось. Яр по-прежнему был будто бы здесь, со мной — и не здесь одновременно. — До мудрости мне, знаешь, еще расти и расти. Я тут, наоборот, начинаю понимать, что ни черта еще не знаю о жизни, вот ничего из того, что я считал… Ладно, не парься. У меня тут кое-какие проблемы возникли небольшие… Даже не проблемы, а так, дела.

— Что-то серьезное? — сразу же всполошилась я, чувствуя готовность прийти на помощь, так же, как и я сам Яр, недавно взваливший себе на плечи мои заботы.

— Да нет, там мелочь, чепуха. Просто, лучше не откладывать в долгий ящик, тебе ли не знать, во что превращается проблема, когда затягиваешь с ее решением, — добродушно подколол он меня, явно намекаю на мою сессионную эпопею. — Так что, пока побегай немного по всем этим злачным тусовкам без меня, а я, как только разберусь со своими… вопросами, сразу вернусь к тебе, в компанию. Может, Робертович меня не прогонит, ты как думаешь?

— Да конечно же нет! Я ему "прогоню"! Я ему сразу поставлю ультиматум — или я с тобой — или никак! — волна благородного гнева захлестнула меня с головой. Но весь красивый пафос негодования испортил громкий и заливистый смех Ярослава.

— Ультиматум, Лекс? Ты что, серьезно? Ты сейчас о ком говоришь — о моем монструозном преподе, который чуть шею тебе не свернул при первом знакомстве? Не забывай, я год проучился в его подгруппе, он мне помогал по паре проектов, так что я видел его не только на лекциях, а и в неформальной, так сказать, обстановке. И знаешь что? Наверное, ничто его не бесит больше, чем всякие ультиматумы, у него прямо программа на поражение включается. Так что я тебе не советую, очень не советую! Не рискуй. А то останутся от тебя рожки да ножки, а я до конца жизни буду потом чувствовать свою вину, — Ярослав вновь не смог сдержать негромкий смешок. — А вообще, ты, наверное, еще до конца не поняла, как тебе повезло. Вот честно, хотел бы я быть на твоем месте, чтобы он за меня тоже так взялся! Тогда бы я точно был уверен, что я из меня ого-го какой человечище получится! Он же от тебя теперь не отстанет, понимаешь это? Или ты добьешься не просто многого — а всего! Всего, чего он захочет, а цели Вадим обычно ставит очень высокие. Или… — Яр горестно вздохнул, красноречиво пожимая плечами. — Или, если не выдержишь такой жизни, то придется тебе сваливать, Лекс, очень далеко сваливать. Желательно в страну третьего мира, жить в доме из картонных коробок, вымазывать лицо грязью для маскировки и называться какой-нибудь Хуанитой. И то не факт, что он тебя не найдет.