– Добрый день!

– Поздно вы сегодня, – выглянула из кухни хозяйка.

Паула еще не успела сесть за столик, как хозяйка вынесла ей чашку кофе и сырный рогалик на подносе. Когда только она успевает их печь? Удивительные люди живут в этих местах. Весь день у них есть какие-то занятия и совершенно нет времени просто посидеть, помечтать, побездельничать. А по ночам они спят так крепко, что снов либо не видят, либо не помнят.

– Скажите, – Паула коснулась рукава хозяйки, – что вам сегодня снилось?

– Ой, я и не помню, ерунда какая-то.

– А молодой мужчина? Красивый такой мужчина в зеленом шарфе?

– Нет, молодой мужчина точно не снился! – Хозяйка кокетливо повела плечами. – Я женщина замужняя.

Паула тяжело вздохнула и стала помешивать ложечкой сахар, безразлично глядя, как кофе выплескивается из чашки.

– Если это так важно, я могу потом еще у мужа спросить, – сказала хозяйка, тронув ее за плечо. – Не думаю… но мало ли что, правда?

– Да-да, спросите, – заулыбалась Паула, – мало ли что… Это важно. Это очень-очень важно.

Утопленник

Если тетя Вера себе втемяшит чего в голову – всё! Ужас до чего упрямая.

Ну подумаешь, курили с Дзюбой под лестницей. Дзюба вообще с третьего класса курит.

Но тете Вере мои оправдания – до одного места. Она так и говорит:

– Мне, Костик, твои оправдания – до одного места! И к Дзюбам ты больше не пойдешь! Там вся семейка еще та!

А мне только скажи чего поперек, я сразу на своего конька подсаживаюсь. Упрусь рогом и буду спорить до посинения. Это от матери у меня.

– Я все равно пойду! – говорю. – Ты мне не мама, чтобы командовать!

– Ага! – Тетя Вера упирает руки в бока. – Как денег в кино, так тетя Вера хорошая! И как стекла бить, так «только маме не говори»! Ах сучонок ты неблагодарный!

Только я собрался выдать ответную тираду, как хлопнула входная дверь и мать начала кричать еще из коридора:

– Верунь, слышь? Утопленник там у нас! Айда скорее! Костя, слышь? Настоящий утопленник! Под мостом нашли.

– Под каким? Где? – забеспокоилась тетя Вера, торопливо снимая фартук.

Надо сказать, что у нас в городке только один мост через речку. Козий. Его и мостом-то не назовешь. Да и речка – так, ручеек. Непонятно, как там утопнуть можно.

Мы бежали вниз по улице мимо рынка. Я жалел, что не заскочил по пути к Дзюбе, ему бы тоже понравилось.

– Дите, что ли, прости господи? – спрашивала тетя Вера, запыхавшись.

– Почем я знаю! – отвечала мать, заправляя под косынку выбившиеся волосы. – Мне Степановна сказала. Выспрашивать-то некогда было. Увезут – и не увидим.

– Давайте быстрее! – заволновался я и припустил шагу.

– Мы и так быстрее себя уж! – Тетя Вера споткнулась и выругалась.

– Хорошо тем, у кого есть Эйфелева башня! – размышлял я вслух. – Или Ниагарский водопад! Там самоубийц можно чуть ли не каждый день смотреть.

– Вот я и говорю – учись, сынок! Кто умный больно, тот может в большой город уехать и жизнь свою устроить по-человечески! А тут что? Скукота дремучая…

Толпу было видно еще издали. Баб было больше. Несколько мужиков стояли чуть в сторонке и курили.

– Увезли уже? – спросила тетя Вера, пробегая мимо них.

– Как раз забирают.

Мы с мамой, активно толкаясь локтями, пробрались поближе к центру. Там двое санитаров укладывали утопленника на носилки. Из-под простыни торчали только ноги в белых кроссовках. Участковый изображал активную деятельность, махал руками и кричал, чтобы никто слишком близко не подходил.

Рядом стоял красный «жигуль», и два милиционера из райцентра что-то писали в бумагах прямо на капоте.

– А что? Простынь-то скинут? – спросила мама.

– Дождешься у них! – со знанием дела ответила стоящая рядом женщина.

– Хорошо, что вообще успели! – подхватила тетя Вера. – А кто там? Мужик вроде?

– Мужик, – подтвердила женщина.

– Бедная-бедная жена! – вдруг захлюпала носом мать и стала ныть нараспев. – Небось и не знает жена-то! Ждет небось ненаглядного своего домой! А он тут… Неживой уж!

– Ждет, ага! – сказал кто-то сзади. – Она ему, говорят, рога наставила и в столицу с хахалем подалась. Вот мужик и не стерпел…

– Ах, сучка! – немедленно возмутилась мать. – Да патлы бы ей все повыдергать! И хахалю ейному! Да я бы их…

– Обоих в мешок – и в речку! – строго сказала тетя Вера. – Утопленник-то молодой был? Красивый, а?

– Кому что нравится, – ответила женщина рядом. – Я почти первая пришла, видела. Морда опухшая, страшная… Мертвяк, он и есть мертвяк.

Расходились все нехотя. Многие остались обсудить версии случившегося.

Кто-то говорил, что мужик по пьяни свалился в канаву, кто-то предполагал убийство, кто-то роковую случайность.

Бабы настаивали на версии про несчастную любовь.

К пивному ларьку выстроилась очередь. У мужиков был повод.

– Верунь, а ты б хотела, чтобы твой вот так… из-за любви к тебе? – спросила мать.

– Кабы Петька, то пущай, – сказала мечтательно тетя Вера. – А если Василий, то нет. По Василию я бы сильно убивалась.

– И я бы не хотела. Как представлю себе утопленника в гробу! Синий весь, раздутый, стылый… брр! Как же ж его целовать-то?..

– Ой, я тебя умоляю! Василий иной раз со смены придет, рожу водкой зальет, аж глаз не видно! И синий, ага, еле языком ворочает. А то ты не видела! – Тетя Вера толкает маму в бок и смеется. – А целую же ж! Ой как целую!

– Потому что любовь! – соглашается мама. – Кстати, а Костик-то мой где, Верунь? Остался, что ль?

Мы с Дзюбой сидим во дворе под лестницей и курим на двоих папиросу, украденную у старшего Дзюбы.

– Эх, жалко, что не я нашел! Я ж сегодня утром там с батей проходил, как раз под мостом! Эх…

– А то можно подумать, ты б не испугался?

– Я?! – Дзюба неподдельно возмущается, и у него краснеют уши и шея. – Да я, если хочешь знать, с батей вместе свинью колол!

– Сравнил! То свинья, а то человечий мертвяк!

Мы по очереди затянулись папиросой.

– Я бы в следователи работать пошел, – сказал Дзюба. – Они на все криминальные дела выезжают.

– Ну и дурак! – сказал я. – Лучше уехать во Францию и жить возле Эйфелевой башни.

– Ну, это по-любому лучше, – согласился Дзюба.

Из-за угла показалась кудрявая голова Дзюбиной младшей сестры Люськи.

Я быстро спрятал папиросу за спину, но было поздно.

– Ага! – сказала Люська. – Кому-то сейчас будет!

Дзюба подался вперед и погрозил ей кулаком.

– Люська, мороженого хочешь? – спросил я. – Мы тебе мороженое, а ты никому не скажешь.

– Пять! – сказала Люська. – Пять морожен!

Мы с Дзюбой вывернули карманы и стали подсчитывать мелочь.

Мимо пронесся красный «жигуль» с милиционерами из райцентра. Мы смотрели ему вслед, пока не улеглась пыль на дороге.

– И трубочку с кремом! – подумав, добавила Люська.

Сказы и были

Он здоровенный такой был! Одной ногой на площади стоял, а другой – почти у самого леса, за станцией. Когда не шевелился, никто даже внимания не обращал. Кому охота ходить с задранной головой? А он деликатный такой, по ночам только передвигался, чтобы не пугать никого, хотя при его-то росте…

Имя у него еще такое было… тяжелое. Ну, неподъемное такое – тонн пять, пожалуй, если не больше. Никто не осмеливался. А он еще скромный очень, не навязывался особо, да и вообще старался не шуметь. Наверху тишина такая, красота, прямо летать охота, что при его размерах…

Шнурок, бывало, на ботинке развяжется, а он стоит, ждет. А ну как кого испугает ненароком, если ручищами своими шевелить начнет? А внизу уже собралось всех полно – снуют туда-сюда, дорогу освобождают, в свистки свистят. А ему неудобно прямо, готов сквозь землю провалиться. Пробовал даже босиком, но как-то оно…