— Скажи, Ильмар, где принц Маркус?

— Я не знаю, святой брат… Тогда, на побережье, он словно сквозь землю провалился! Я пытался его найти, но не смог.

— А зачем ты его искал?

Я пожал плечами. Если уж Сестра меня сейчас слышит, то и видит, наверное. Поймет. Что я могу сказать, как объяснить? То ли привязался я к мальчику, то ли объяснений хотел, то ли помочь собирался…

— Отвечай, Ильмар.

— Не знаю. Зла я ему не желал.

— И правильно делал. Проклят будет во веки веков тот, кто убьет его, ввергнут в холод адский, в пустыни ледяные… а уж о земном наказании слуги Сестры позаботятся!

Я вздрогнул. В глазах епископа блеснул такой яростный огонь… такая святая вера! Словно не о мальчишке, родными преданном, говорил, а об одиннадцати предателях, Искупителя толпе отдавших…

— Не бойся, Ильмар… — епископ почувствовал мое замешательство.

— Не к тебе мой гнев. Так ты не ведаешь, где Маркус?

— Нет.

Епископ вздохнул. Задумался. Брат Рууд стоял в сторонке, беззвучный, неподвижный, словно и дышать разучился.

— Скажи, а мальчик научил тебя Слову?

— Нет.

— Ты хотя бы слышал, что он произносит, когда тянется в Холод?

— Нет… он одними губами шептал…

— Движения рук? Позу? Время между Словом и Холодом?

Я молчал, сбитый с толку неожиданным потоком вопросов.

— Ваше святейшество, — заговорил Рууд. — Искусный магнетизер может погрузить Ильмара в сон, и тот вспомнит многое.

— Это все равно ничего не даст, — возразил епископ. — Ничего…

— Но Сестра привела Ильмара к нам!

— Возможно для того лишь, чтобы мы укрыли Ильмара. Он заслужил покровительство Сестры тем, что спас Маркуса с каторги.

— Но если хоть малейший шанс…

— Да, конечно, — епископ поднял взгляд на Рууда. — Ты молод и преисполнен надежд. Ты горишь святым огнем подвижничества. А я стар и немощен. Брат мой, ты повезешь Ильмара в Рим. Ты представишь его Преемнику Искупителя, и если будет на то Божья воля — это поможет всем нам. Брат Рууд, подойди ко мне!

Через миг священник стоял на коленях рядом со мной. Епископ возложил на его голову руку, произнес:

— Именем Сестры, ее волей… на радость Искупителю… дарю тебе сан святого паладина. Снимаю с тебя все обеты, освобождаю от новых пока не достигнешь ты Рима и не сопроводишь вора Ильмара к пасынку Божьему! Отныне все в твое воле, нет и не будет на тебе грехов, любой твой поступок мил Искупителю и Сестре!

Рууд задрожал.

Еще бы. У меня колени подогнулись со страху. Святой паладин это даже не епископ, не кардинал. Сан этот дается тому, кто ради веры ни себя не щадит, ни других, кто должен совершить такое дело, что весь мир в восторг повергнет! Неужели ради того, чтобы доставить меня в Рим, ради надежды слабой, что я чего-то вспомню, готов епископ такую ответственность взять, через себя — все грехи Рууда, прошлые и будущие, на безгрешную Сестру отвести?

И тут епископ произнес Слово.

Ледяной ветерок дохнул на нас. Брат Ульбрихт потянулся в ничто и достал крошечный блестящий предмет. Стальной столбик на шелковой нити, святой знак…

— Это столб из того железа, которого Искупитель касался… — спокойно сказал епископ. Не было в голосе благоговения, только усталость. — Носи его знаком святого подвижничества, брат Рууд. Знающие — узнают. Вера с тобой.

— Вера со мной, брат Ульбрихт, — прошептал Рууд, целуя святой столб, бережно надевая его на шею.

— Иди. Возьмешь мой экипаж… пусть брат Кастор приказ заготовит. И отправляйся немедленно. Никому сейчас веры нет.

— Если нас остановит стража?

— Скажи, что вы едете… нет, не в Рим. Другой город назови. Брат Ильмар пусть священником назовется…

— Как я могу, брат Ульбрихт? — спросил я.

Епископ вздохнул:

— Прав ты. Негоже святое дело с обмана начинать. Брат Ильмар, крепка ли твоя вера?

— Крепка, святой брат…

— Веруешь, что Искупитель — приемный сын Божий, первый из сыновей земных, что Сестра — ему сестра названная, Господу дочь?

— Верую…

— Не отступал ли ты против веры, хоть в самой малости? Не творил ли языческих обрядов, не молился ли лживым богам, не поносил ли святой столб и чудеса Слова Господнего?

— Нет, ваше святейшество…

— Хорошо. Милостью Искупителя и Сестры, недостойный брат мой, дарую тебе сан святого миссионера, истинное слово во тьму несущего. Отпускаю грехи твои.

Не было у меня никаких сил ответить. Поцеловал я слабую руку епископа, и только о том подумал, что судьба человеческая — игрушка

В руках Всевышнего. Две недели назад был я просто беглым татем. Ну, положим, каторжником-то я, как был, так и остался, но вот в придачу стал графом Печальных Островов и святым миссионером.

Судьба.

— Идите, — сказал епископ.

— Брат Ульбрихт, предан ли вам брат Кастор? — спросил Рууд.

— Да, насколько я ведаю. Но я не знаю, мне ли одному он предан.

— Добр ли он к вам?

Да, брат Ульбрихт. Очень добр и заботлив.

Глаза у епископа стали грустными и печальными.

— Ваше святейшество, как мне поступить?

— На тебе нет грехов, брат Рууд.

Мы поднялись с колен. Епископ взял с кровати колокольчик, позвонил. Через несколько мгновений дверь опочивальни открылась.

— Брат Кастор, — тихо сказал епископ. — Подготовь все приказы, что велит тебе брат Рууд, святой паладин Сестры.

Брат Кастор вздрогнул. Склонил голову.

— Отпускаю тебе все грехи, брат Кастор, — добавил епископ.

Он не понял. Уже я все понял, а брат Кастор так и не сообразил. Выписал бумаги, названные Руудом, скрепил их печатями, своим росчерком, а подпись епископа там заранее была. Я украдкой поглядывал на дверь из канцелярии в опочивальню: может, одумается епископ, подкатит на своем кресле, окликнет…

— Все готово, — сказал брат Кастор, протягивая бумаги Рууду.

Тот молча принял их и, так молниеносно, что любой душегубец бы позавидовал, выхватил тонкий стилет.

— Прости, брат Кастор, — сказал святой паладин, вонзая лезвие в грудь секретаря епископа.

Не издав ни звука, Кастор рухнул на пол.

— Отпускаю тебе грехи, — сказал Рууд. — Прощаю то, что был соглядатаем Дома, прощаю, что совершил и что хотел совершить.

Лицо его даже не дрогнуло. И злобы в глазах не было.

— Идем, брат мой Ильмар, — отворачиваясь от тела, сказал Рууд. — Надо тебе одеяние подобрать. Идем, нет у нас времени.

При виде приказов, подписанных епископом, вся святая братия пробила достойное рвение.

Рууд меня сразу же услал в свою келью. Там я и сидел, глядя тупо на крошечный лик Сестры, что на стене висел.

Скажи, Всемилостивейшая, неужели стоило брата Кастора убивать? Даже если был он наушником Дома, так ведь есть у храма подвалы, камеры для покаяния провинившихся священников.

Запереть, да и дело с концом…

Нет — убил. Не колеблясь, не медля. Один брат — другого.

А чего тогда мне ждать? Если интересы веры заставляют святых братьев друг друга резать! Кто я для них? Титул насмешливый, сан, мимолетно положенный, — разве это брата Рууда остановит? Вот расскажу я все, что знаю, Преемнику Юлию, стану не нужен, и…

Мысли были неприятные. Тяжелые и почти грешные. Без позволения Сестры святой паладин греха не совершит. Если Сестра дозволила — значит, правильно Рууд поступил!

Вспомнил я тот блеск в глазах епископа, когда он о принце Маркусе заговорил, и нехорошо мне стало. Знал святой брат что-то такое, что и Рууду, наверное, неведомо.

Ох, не стоит в игры сильных мира сего играть! На все мои козырные шестерки у них по тузу найдется.

Раздались за дверью шаги — быстрые, уверенные. Вошел брат Рууд. Я его не сразу узнал.

Плащ на нем теперь малиновый, с синей каймой. Плащ священника-подвижника, что и оружием владеет, и словом истинной веры. На поясе длинный меч, и по строгой красоте рукояти, по ножнам я оценил, что клинок хорош. Кожаные сапоги, на груди — святой столб поблескивает.