Человек стоял над самой грудью Пожара. Вдруг между полом и дверью показалось знакомое лицо. Только светящиеся глаза были словно из другого мира.

«Бокучар, - подумал Пожар. - Что ты делаешь?»

Сказать он больше ничего не мог. В груди не осталось воздуха. Неожиданно, тяжесть, сдавившая грудь, исчезла, но лишь на миг. Хруст дерева, а может и костей, были последними звуками в жизни царского огненника – Пожара.

***

Мокроус в ту ночь таки не уснул. Даже когда Бокучар угомонился и перестал изображать из себя младенца, только вставшего на ноги, и дрема пришла чтобы опуститься на уставшие веки советника, кто-то учинил драку неподалеку.

«Утром проверю», - подумал он, когда тишина вновь заполонила все вокруг.

Но дрема не вернулась. Руки сковала глубокая зудящая боль, от которой спасала лишь работа ума. Только в моменты, когда он напрягал рассудок, его навсегда покалеченные челны успокаивались. Утро наступило незаметно, как это бывает. Пока Мокроус был увлечен потайными мыслями и мечтаниями, густой сумрак превратился в призрачную дымку нового дня.

«Так и не уснул», - подумал  Мокроус.

Он с трудом натянул невзрачную одежду, окунул лицо в таз с прохладной водой и покинул комнату.

Прокричали вторые петухи. Мокроус выглянул в окно и сделал вид, что не заметил, как сын стряпчей побежал через кусты к ближайшему крестьянскому дому, в котором жила девчушка тех же лет. Они часто встречались самым ранним утром. Мокроус знал тайну мальчика, и никому о ней не говорил. Уже немолодой советник ощущал причастность к сердечным делам, только потому, что хранил их секрет. Но главное, это то, что он чувствовал власть. Он позволял им видеться втайне от всех. Только с его немого согласия эти встречи все еще случались.

«Бегите друг к другу, встречайтесь, милуйтесь этим холодным весенним утром, ведь пока я берегу вашу тайну, вы в безопасности», - думал он.

Мокроус налил чашку остывшего отвару, который приготовили специально для Бокучара, но тот к нему так и не притронулся. Отвар делали на травах, которые ныне покойная Чаруха, называла сбором покойника. Они не должны были убить наместника вопреки названию, а лишь успокоить. Единственный способ, которым крестьяне могли подействовать на наместника. Мокроус знал об этом. Он лично убедился в том, что травы эти никаким образом не навредят наместнику, а потому не противился, когда кухарки подавали его к столу.

Где-то неподалеку раздался детский крик. Он прислушался, но крик не повторился. Советник налил себе еще одну чашку отвара и пошел на крыльцо.

Уже на улице, он услышал детские голоса, похожие больше на воробьиный говор. Из-за кустов выбежал сын стряпчей. Он держал за руку светловолосую девочку.

- Первая ссора, да? – спросил Мокроус. – Смотрите, как бы никто не узнал нашу тайну, а не то, прощай встречи среди росы.

Как только девочка заметила советника, она вырвала ручку и убежала обратно. Мальчик не заметил, как его подружка пропала. Он поднялся на крыльцо и молча встал перед Мокроусом.

- Что ты там такое увидел? Наверное, что-то очень серьезное, раз уж решил раскрыть свои хождения к этой девчонке.

Мальчик попытался ответить, но рот его искривился в судорожной гримасе, которая предшествует слезам.

- Что-то настолько ужасное? Отвечай же.

Мальчик обернулся и уставился куда-то сквозь кусты.

- Да что с тобой?

- Наместник, - вымолвил мальчишка.

- Еще спит, - сказал Мокроус.

Мальчишка закрутил головой.

- Нет. Он там, - указал он пальцем куда-то в сторону крестьянских изб. – И мертвяки там.

Слезы покатились из детских глаз.

- Ты что-то не то увидел. Какие еще мертвяки? Мертвецки пьяные может? Такие мертвяки?

- Там кровь черная на траве. Дверь выбита в избу. И Бохчар, - произнес он так, как говорит его мать, - сидит на двери выбитой, а под ней еще кровь и ноги торчат. И глаза у него светятся.

- У кого?

- У Бохчара!

Мальчик закрыл лицо руками и побежал в усадьбу.

«К маме под одеяло», - подумал Мокроус.

- Конечно, его там не может быть. Он и в лучшие дни ходил так, словно перекормленный бык, а после вчерашней поездки в лес так вообще, - рассуждал он, поднимаясь в комнату Бокучара. - Нет, он точно там. Спит. Не буду будить. Наверняка там ничего страшного.

Он не спеша дошел до первого крестьянского дома, где жила та самая девочка. Двор был пуст. Ни крови, ни мертвяков.  Рядом стоял дом, в котором разместили огненников. Мокроус отправился к нему. Он зашел во двор и обомлел: на траве лежал огненник Анис. Посредине его лба торчал, словно вбитый гвоздь, снаряд от самострела, а от него к виску шла черная запекшаяся дорожка. Неподалеку лежал и самострел.

Из-за угла избы торчали чьи-то ноги. Мокроус нарисовал себе страшную картину: ноги оторваны от тела, но когда зашел за угол, обнаружил тело целиком. Только голова была разбита. Мокроус узнал по огромному размеру Харитона. В ране, едва прикрытой слипшимися волосами, копошились трупные мухи. Мокроуса начало мутить. Ноги и руки трупа лежали так, словно он сюда приполз. Об этом говорили и следы крови на земле.

«Кровь и мертвяки, - вспомнил он слова мальчика. - Все точно».

Мокроус подошел к двери, а точнее, к тому места, где она должна была быть. Внутри все еще царил мрак. Изнутри пахло железом, потом и чем-то сладким.

Из-за привычки шаркать ногами Мокроус задел что-то на полу. Окровавленное полено укатилось в темноту избы.

«Второе оружие», - подумал он.

- Мокроус? Ну, наконец.

- Наместник, - спросил он, вглядываясь в темноту. – Это вы?

- Кто же еще? Долго ты.

Что-то большое зашевелилось в темноте и зашагало на свет. Мокроус услышал странный хруст, похожий на то, как лопается хрящ под зубами собаки. В последний миг, прежде чем лицо наместника покинуло тьму, Мокроус увидел золотой блеск в его глазах, но он пропал только наместник вышел на свет. В остальном же перед ним стоял все тот же грузный Бокучар.

- Что здесь случилось? Это вы их убили?

- Я.

- А где третий?

- Под дверью. Я его раздавил так же, как вы давите мух.

Мокроус не обратил внимания на «вы» и взвопил:

- Но зачем? Это же люди самого царя Салтана! Что же мы будем делать теперь?

- А вот что. Неси бумагу и перо - ты будешь писать письмо царю.

***

Когда крестьянами завладел неторопливый труд, и солнце поднялось достаточно высоко, чтобы заглядывать за их шиворот, и обжигать мокрые от пота шеи, Мокроус сидел за столом с пером в руках, и не то вопросительно, не то умоляюще, смотрел на Бокучара. Наместник стоял перед ним уже без блеска в глазах, как ему привиделось утром. Все случившееся могло бы показаться лишь дурным сном, если бы не три трупа.

- Так и писать?

Бокучар перевел взгляд со своих рук, покрытых застывшей крошкой из крови, на Мокроуса.

- Так и пиши. Бокучар наместник такой-то деревни, своими руками умертвил троих царских мужей. Имена их тебе знакомы? Тогда напиши их. Не знаю, почему вы так их любите эти слова, которыми себя именуете, но будет лучше их упомянуть.

«Что за хворь его одолела? - думал Мокроус. - Не помнит название своей же деревни, не помнит имена огненников. И ладно бы только это. Зачем их было убивать. Спросить его? А если он совсем потерял рассудок? Ну, раз пишет такое письмо, то точно потерял. Не буду спрашивать. Себе дороже».

- Написал?

- Да.

- Отправляй тогда.

- А как же печать?

- Это что еще такое?

- Ваша печать, - сказал Мокроус и указал на небольшой железный предмет, стоящий возле чернильницы.

- Сделай сам. Я с такими обрядами не знаком.

«Точно сошел с ума», - подумал советник.

- Куда отправить письмо?

- Я же сказал. Царю.

- Наши вороны туда не долетят. Не обучены.

- А куда же смогут.

- До окрестных деревень. Самое далекое, до князя.

- А князь этот, сможет царю передать?

- Сможет. Да только точно ли посылать? Может, напишем, что несчастный случай произошел с ними, пока они готовились подпалить лес? Напишем письмо с соболезнованиями. Так, мол, и так, погибли при выполнении своего долга перед царем.