- Хэй! – крикнул Еремей небольшой группе людей, что попыталась скрыться за деревьями при их приближении. – Куда путь держите?

Те испугано переглянулись, но как только разглядели, что перед ними такой же бедняк, как и они сами, посмелели и выглянули из-за деревьев.

- А тебе это почем надо знать? – спросил крепкий мужик, в тулупе, от воротника которого осталась только плешь.

- Ты тут за главного?

- Допустим.

- А я у себя тут за главного.

- Стало быть, оба мы тут главные.

- Стало быть. Скажи мне, а Лысовка в той стороне?

- В той, - кивнул мужик, чуть приободрившись.

- Вы тоже, как и мы? – спросил Еремей, многозначительно посмотрев на мужика.

- Быть может, что и как вы.

- А долго до Лысовки то?

- Вашим ходом, не долго. Нашим подольше.

Среди встретившихся им крестьян оказалось несколько детей, совсем еще маленьких.

- Тебя как зовут-то? – обратился Еремей.

Тот насупился, губы его под бородой зашевелились, но звука так и не издали. Тогда Еремей спрыгнул с телеги и протянул покрасневшую на холоде руку.

- Еремей, - сказал он.

- Куприян, - ответил мужик и пожал руку. Лапа его едва ли уступал в обхвате медвежьей.

- Куприян, чую я, что цель у нас одна, а потому хочу тебе помочь. Давай своих деток, пусть едут с нами. Остальных принять не смогу, уж прости.

- Да мы и сами… - забурчал было Куприян, но к нему сзади подошла женщина, укутанная в три платка. Из-под платков показалось удивительное лицо. Удивительное оно было оттого, что при всей жесткости и грубости ее черт - лицо ее было словно вытесано из камня - глаза ее казались теплыми и нежными. Голубизна спокойного неба в летний зной не была такой безмятежной как ее глаза.  Женщина прошептала что-то на ухо Куприяну, выдыхая пар изо рта, а как закончила речь, отошла назад, и робко поклонилась Еремею.

- Ладно, - решил Куприян и махнул мохнатой лапой.

Бабы вывели вперед пятерых детей, напоследок крепко обняв. Кто-то из мужиков неодобрительно высказался об этой затее, но под грозным взглядом главного, отступил. Куприян поднял детей в телегу и вернулся назад.

- Спасибо, Еремей. Я тебя еще отблагодарю.

- А, пустое, мы простой люд, не благородный, добро делаем не ради наживы.

- Отблагодарю, так и знай.

- Твое дело. До встречи, Куприян.

Телега двинулась дальше, оставив позади Куприяна с бабами и мужиками. Те махали рваными рукавицами деткам, а они махали крохотными ручками в ответ. У мальчишки, что выглядел крупнее других, рука уже покрылась грубыми темными волосами, прям как у Куприяна, но он спрятал ее в рукав и больше не доставал.

Вот они выехали из леса и оказались среди бесконечных белых полей. Дорога все также хорошо выделялась между застывшими снежными волнами.  Вот впереди зачернели крыши домов. Показался дым из труб, темными струйками поднимающийся и исчезающий среди серого неба. Блеклое солнце к этому времени перекатилось по правую руку Еремея. Близился закат.

- Почти приехали.

- Мне страшно, Ерем.

- И мне страшно. Но где наша не пропадала, а?

- Что если нас просто повернут? Или того хуже, выдадут первому попавшемуся опричнику, или приказчику какому.

- Стой! – закричал мужик, выскочивший на дорогу из-ниоткуда. – Куда путь держите?

Братья переглянулись. Мужик это был одет в крепкую сбитую кожаную куртку, изнутри покрытую мехом. На ремне висел меч, на который он и положил руку.

- Коль перед нами стоит славная Лысовка, то туда и держим, - ответил Еремей.

- А откуда сами будете?

Гаврила не дал брату соврать и сказал вперед него.

- Из Зеленого Яра.

- Из Зеленого Яра, слышишь, - крикнул кому-то мужик.

- Сколько их? – донеслось из сугроба.

- Сколько вас? – переспросил мужик.

- Я да брат, жена его и двое детей позади.

Мужик посмотрел за спины братьев. Что-то долго считал и заявил:

- Там больше чем вы сказали.

- Ах. Позабыл совсем. Там еще пятеро не мои.

- А чьи?

- А вот, через лес, что позади, идет группа крестьян. Ночью заявятся. Их и спросите, чьи дети.

- Так ты их украл что ль?

- Вы что? Я их с добрым сердцем взял, чтобы они по лесу не бродили, да не мерзли.

- Прямо-таки добрым сердцем?

- Куприяна спросите. Ни гроша за это не взял, – сказал Еремей.

- А Куприян этот, кто такой?

- Пущай едут! – крикнул кто-то из-за сугроба, не дав Еремею ответить.

- Ладно, езжайте прямо по дороге, там вдоль околицы и попадете на заставный двор, а там с вами решат.

Телега проехала чуть вперед, и тогда Еремей увидел, что позади сугроба разместилась землянка, в которой сидел второй мужик, одетый как и первый. Он сидел спиной к дороге, за столом и что-то писал.

- Ты смотри, он там пишет что ли?

- Похоже, что пишет.

- Стражник грамоте обучен?

- Может он просто зазубрины на дереве делает. Сколько людей въехало, сколько выехало.

- Так и для этого надо ум иметь.

Братья посмеялись и двинулись к деревне.

- Как думаешь, - прервал молчание Гаврил, - что там с нами решат?

- Не могу знать. Знаю только, что зря ты правду сказал. Мы же хотели сказать, что из Примедногорья. Чего ты ему все как на духу выдал?

- Решил, что новую жизнь начинать со лжи не стоит.

- Как бы новая  жизнь, не оборвалась, не успев начаться.

- Типун тебе на язык, Ерема.

- Да, типун мне на язык.

Доехав до околицы, больше похожей на стену замка, только деревянную, братья проехали вдоль нее и оказались перед заставным двором. Зрелище он являл следующее: высокий забор в том месте образовывал карман, в глубине которого стояли крупные дубовые ворота; сбоку от ворот поместилась небольшая, но добротная изба, у входа в которую стоял стражник с копьем. Он помахал прибывшим, дав знак, что телегу можно оставить здесь, а самим надобно пройти внутрь. Так они и сделали. И вот, двое мужчин, женщина и целый выводок детей стояли, наконец, в тепле избы, перед столом, за которым сидел молодец лет двадцати.

- Да вы не стойте, присядьте, - указал он на скамьи, поставленные у стен.

- Спасибо, господин, насиделись, - ответил Еремей. Гаврил тоже остался на ногах, а его жена и детки, словно воробьи, разлетелись по предложенным местам.

- Ваше дело. И я не господин.

- А как к вам тогда?

- Прохор. Просто Прохор. Такая же крестьянская душа, только возведенная в чин местного распорядителя. Вот тебя как звать?

- Еремей.

- А тебя?

- Гаврил.

- Больно похожи вы. Братья, стало быть?

- Как есть братья.

- А детки чьи?

- Мои, - ни без гордости сказал Гаврил.

- Семеро, ну вы даете, - улыбнулся Прохор.

- А, нет же. Мои двое. Остальные не наши. Это мы крестьян в лесу повстречали, что идут сюда, своим ходом. Вот мы детишек их и приняли к себе в телегу, чтобы те не померзли.

- Это хорошо. Да, хорошо, - сказал Прохор, старательно что-то записывая.

Как только он записал, что было должно, он окинул взглядом детишек. Румяные их щечки больше не прятались в глубинах одежды, и они весело болтали ножками.

- Согрелись, что ли? – спросил он их, улыбнувшись, и замер, увидев, во что была укутана дочь Гаврила.

- Это что такое?

- Дочь моя.

- Во что, твоя дочь одета, - он посмотрел в книгу, - Гаврил?

- В шубу, - вступился Еремей. – Это я украл шубу, на постоялом дворе по пути сюда.

- У кого украл? Отвечай!

Еремей оторопел, но собрался и сказал:

- Господин какой-то. Я его плохо разглядел - темно было. Волосы черные, сам сутулый какой-то, руки странно держал. Да вы не бойтесь, у такого как он, думаю златцев должно хватить на новую. Он, к слову соврал мне, что из Лысовки сам.

- Он не соврал, - сказал Прохор.

Еремей побледнел.

- Ты его тоже видел? – спросил Прохор Гаврила.

- Нет, я в телеге сидел.

- Так, так, так, - застучал Прохор пальцами по столу. – Значит так. Ты, - указал он на Еремея, пойдешь со мной, а вас проводят.